Можно сказать, что Ричарда воспитала сама эта удивительная страна, к расцвету культуры которой самым непосредственным образом были причастны его предки. Еще жива была память о его прадеде Гийоме IX. Своей щедростью, красивой внешностью и необычным поведением тот вызывал у одних восхищение, у других – негодование. Его современник Уильям из Мамсбери, выдающийся английский историк XII века, монах бенедиктинского аббатства, писал о нем с откровенным негодованием.
Жил тогда Гийом граф Пуатевинский, легкомысленный и непостоянный; который после возвращения из Иерусалима (как повествует предыдущая книга) до такой степени погряз в трясине всяческих пороков, словно верил, что всем управляет случай, а не Провидение. Более того, свою болтовню он оживлял юмором, приправляя ее своего рода ложным очарованием, вызывая громкий смех у своих слушателей[42].
Но то, что вызывало гнев у набожного священнослужителя, приводило в восторг представителей пуатевинской знати. Гийом Аквитанский покорял их своим веселым нравом и многочисленными талантами – помимо всего прочего, он был первым известным трубадуром. Его текстам, порой откровенным и нескромным, никак нельзя было отказать в мастерстве и изяществе.
Беспокойной нашей любви
Ветвь боярышника сродни;
Нет листочка, чтоб не дрожал
Под холодным ночным дождем,
Но рассвет разольется ал —
И вся зелень вспыхнет огнем.
Так, однажды, в лучах зари
Мы закончить войну смогли,
И великий дар меня ждал:
Дав кольцо, пустила в свой дом;
Жизнь продли мне бог, я б держал
Руки лишь под ее плащом[43].
По стопам Гийома Аквитанского пошло целое сонмище трубадуров, превративших его родину в самую поэтическую страну Европы. Серкомун, Маркабру, Жофре Рюдель, Бернарт де Вентадорн – все они были аквитанцами. Однако по уровню таланта им нелегко было сравниться с Гийомом. И не стоит взирать на герцога Аквитанского с высоты прошедших веков с некоторой долей скептицизма или насмешки. Напротив, его вклад в развитие художественной литературы был огромен, о чем и писал Клайв Стейплз Луис, британский писатель, поэт, профессор английской литературы, ученый богослов.
Нам кажется естественным, что любовь должна быть самой распространенной темой для серьезной художественной литературы: но взгляд на классическую древность или на Тёмные века сразу же показывает нам – то, что мы считали естественным, на самом деле есть особое положение вещей, которое придет, возможно, к своему концу, но которое определенно имело начало в Провансе XI века. Нам кажется – или казалось до недавнего времени – естественным, что любовь (при известных условиях) должна рассматриваться как благородная и облагораживающая страсть. Но если мы вообразим, что пытаемся разъяснить эту догму Аристотелю, Вергилию, святому Павлу или автору «Беовульфа», то осознаем, насколько она далека от естественности. Даже наш кодекс этикета с его правилом, согласно которому женщины всегда имеют приоритет, является наследием куртуазной любви и считается далеко не естественным в современной Японии или Индии. Многие особенности этого чувства, в том виде, как оно было известно трубадурам, действительно исчезли. Но это не должно скрывать от нас тот факт, что самые важные и самые революционные элементы в нем составили основу европейской литературы на восемь столетий. Французские поэты в XI веке открыли, изобрели или первыми выразили тот романтический вид страсти, о котором английские поэты продолжали писать еще в XIX веке. Инициированные ими перемены, которые не оставили нетронутыми ни один аспект в нашей этике, в нашем воображении или в нашей повседневной жизни, воздвигли непреодолимые барьеры между нами и классическим прошлым или восточным настоящим. По сравнению с этой революцией Ренессанс – просто зыбь на поверхности литературы[44].
Стоит заметить, что столетие назад Луис не только указал на истоки воспевания любви и куртуазности. Он заметил также, что все, имеющее начало, может иметь и конец, предсказав, таким образом, то отрицание возвышенности любви между мужчиной и женщиной, которое мы явственно видим ныне в активно насаждаемых на Западе идеологемах.
Атмосферу, в которой рос Ричард, принято называть романтической. Хотя со времен Гийома Трубадура минуло почти полвека, она продолжала царить в Пуатье, погружая придворных в некую рыцарскую сказку, развлекая их музыкой, танцами и турнирами, превознося творчество трубадуров, культ странствующих рыцарей и, самое главное, fin’amor[45]. А в центр всей этой блестящей жизни аквитанской аристократии традиционно помещалась фигура Алиеноры, олицетворявшей свободу и раскованность своего двора в противовес трезвости и серьезности двора ее мужа Генри II.
Впрочем, радикально настроенные исследователи доказывали и не устают доказывать по сю пору, что куртуазная любовь – это не просто приятный способ времяпровождения. Они видят в ней революционную и губительную моральную доктрину, ибо восхвалять любовь к замужней женщине, даже платоническую, означало бросать вызов авторитету Церкви и освященным ею догматам веры.
В течение долгих веков именно такими разрушительницами общепринятой морали представляли Алиенору Аквитанскую и ее старшую дочь Мари, носившую по праву мужа Анри I Щедрого титул графини де Шампань. Общая молва о том, что Алиенора не слишком заботилась о сохранении верности мужу, только подкрепляла уверенность в том, что именно герцогиня Аквитанская настежь распахнула сдерживающие шлюзы целомудрия и позволила куртуазности беспрепятственно растекаться по своим владениям.
Говорили, что при ее дворе в Пуатье часто гостила Мари графиня де Шампань, что она даже привозила туда своего придворного поэта Кретьена де Труа – прославленного трувера, автора рыцарских романов. Среди его произведений числился роман «Ланселот», написанный по просьбе Мари: главным героем в нем выступал рыцарь, имевший незаконную связь с женой своего господина – короля Артура.
Алиенора и Мари фигурировали в трактате De Amore, написанном Андрэ Капелланом, еще одним придворным графини де Шампань. Именно в этом знаменитом сочинении были досконально разработаны правила куртуазной любви. Упоминались в нем и очаровательные трибуналы любви, на которых знатные дамы разрешали сложные проблемы, возникающие между возлюбленными. В числе судей автор называл Алиенору Аквитанскую и Мари Шампаньскую. В частности, один из приведенных в трактате вердиктов звучал следующим образом: «На этот вопрос королева ответила так: “Решению графини де Шампань противодействовать мы не желаем, а она в том заявлении определила, что не имеет любовь силы между состоящими в супружестве”»[46].
Искушение представить владетельную герцогиню чуть ли не покровительницей разврата велико, поэтому в куртуазную легенду верили многие. Однако фактами она подтверждается с большим трудом. Прежде всего, нет никаких достоверных свидетельств того, что Мари, Кретьен де Труа и Андрэ Капеллан когда-либо посещали двор в Пуатье или пересекались с Алиенорой в других местах. Кретьен де Труа, который поначалу действительно вдохновился идеей романа, постепенно охладел к нему, все больше впадая по ходу повествования в иронию и гротеск. В конце концов он забросил роман, так его и не закончив.
Описанные Андрэ Капелланом приговоры трибуналов любви совершенно очевидно носят сатирическую направленность, легко прослеживается их связь с реальной жизнью. Так, при выборе между зрелым рыцарем безукоризненной честности и порочным молодым человеком Алиенора по тексту трактата заявила, что любая женщина поступит менее мудро, если выберет менее достойного. Однако на деле-то герцогиня Аквитанская в тридцатилетнем возрасте рассталась с мужем-ровесником, чтобы затем выйти замуж за 19-летнего юношу. При французском, при анжуйском, при английском дворах вряд ли от кого-то могла ускользнуть столь очевидная параллель. Так что, похоже, интеллектуальной игрой в куртуазность развлекалась вовсе не Алиенора, а сам Андрэ Капеллан.
Но самый серьезный недостаток легенды о герцогине Аквитанской – это противопоставление культурных традиций в среде придворных жены и мужа. Действительно, Алиенора слыла покровительницей литературы и искусств, но Генри II также не обделял сочинителей своим вниманием. Достаточно сказать, что такой известный поэт, как Бернарт де Вентадорн, творил для короля не реже, чем для королевы. Ну а что касается куртуазной любви и супружеских измен, то тут перевес был однозначно на стороне Генри II. Если слухи о предполагаемых адюльтерах Алиеноры по сю пору остаются недоказанными, то у ее мужа, вне всякого сомнения, любовниц было несколько. Самая известная из них – Розамунда де Клиффорд, Прекрасная Розамунда, Роза мира[47]. Даже после смерти короля ее могила драпировалась шелковой тканью, и за ней заботливо ухаживали монахини приорства Годстоу, ибо святой обители специально с этой целью было сделано щедрое королевское пожалование.
Все свое детство и юность Ричард провел в провинции христианского Запада, которая считалась не только самой культурной, но и достаточно богатой. Она занимала огромную территорию. Ральф де Дисето, английский ученый и хронист, декан собора Святого Павла, писал о герцогстве Аквитанском с заметным воодушевлением и утверждал, что само название оно получило от животворных вод, ибо aqua по-латыни означает воду или реку.
Итак, Аквитания, изобилующая разнообразными богатствами, с давних времен настолько превосходила отдельные части Западного мира, что почитается хронистами наиболее процветающей и изобил