Полный возврат суммы выкупа виделся Ричарду Львиное Сердце делом абсолютно реальным, но небыстрым. А средства ему требовались безотлагательно. Для их сбора он вторично ввел в действие карукаж, приказав уполномоченным по сбору этого налога явиться в Лондон к 31 мая. Уклоняться от выплат было себе дороже для человека любого стостояния, тем более что за добросовестным исполнением повинностей следили не присланные издалека королевские слуги, а свои же соседи, прекрасно осведомленные о достатке каждого в округе.
В том же году Ричард, король Англии, получил помощь в размере 5 шиллингов с каждого каруката земли или гайды по всей Англии, для сбора которых сей король послал в каждое графство Англии клерка и рыцаря. Вместе с шерифом того графства, куда они были посланы, а также с законно избранными там рыцарями, после принесения клятвы о верном служении делу короля, они должны призвать к себе управляющих баронов этого графства, и от каждого города мэра или бейлифа этого города, и судью с четырьмя жителями города, независимо от того, свободны они или несвободны, и еще двух законопослушных рыцарей из сотни, которые поклялись честно и без обмана сказать, сколько пашни было у каждого города, сколько в домене, сколько у вилланов, сколько отдано в качестве милостыни служителям церкви…
Что же касается наказания, если принесшие клятву скрыли что-нибудь в этом деле в нарушение своей клятвы, то было постановлено, чтобы всякий несвободный человек, уличенный в лжесвидетельстве, отдал своему господину своего лучшего быка с плугом и, сверх того, возместил своим собственным имуществом владыке королю столько денег, сколько он скрыл своим лжесвидетельством. И если свободный человек будет осужден, он должен отдаться на милость короля и, кроме того, должен возместить из своего имущества владыке королю то, что он попытался скрыть, подобно несвободному человеку[316].
Однако наибольшее недовольство в народе, особенно в сельских районах, вызвал не карукаж, а взыскания за нарушение лесных хартий. Ричард вынужденно вернулся к отцовской практике ужесточения штрафов, налагаемых выездными судьями, поэтому преступления против королевской собственности карались особенно жестоко. Тем не менее до открытого возмущения дело не доходило. Уильям из Ньюборо, хронист с умом холодным и критическим, был удивлен тем, что ужесточение налоговой политики не вызвало адекватного противодействия у податной части населения, что он приписывал ее скудоумию. Обращаясь к авторитету Библии, августинец сравнивал Ричарда Львиное Сердце с его отцом Генри II Короткая Мантия:
«Отец мой наложил на вас тяжкое иго, а я увеличу иго ваше; отец мой наказывал вас бичами, а я буду бить вас скорпионами» [2Пар. 10:11]. Это, говорю я, было сказано им по легкомыслию; но в наше время легкомыслием не кажется и нашему времени весьма точно соответствует. Хотя глупцы теперь наказываются скорпионами, но жалуются меньше, чем несколько лет назад, когда их наказывали бичами[317].
Критиков финансовой политики короля было немало. Но в целом английское общество готово было до определенного предела терпеть высокие налоги. Сложно предположить, что у кого-то помимо земельной и военной аристократии находило понимание стремление Ричарда вернуть неправедно отнятые отчины и дедины. Однако англичане считали, что это не их ума дело, а королевские заботы. Своим же героическим королем они гордились. Возможно, именно поэтому уровень народной поддержки у Ричарда был даже выше, чем у его отца, который проводил заметно более лояльную фискальную политику.
Война возобновилась в начале сентября 1198 года. Бодуэн граф Фландрский снова вторгся в Артуа – присвоенное Филиппом Августом графство он считал своим. Сначала он без боя захватил город Эр, а затем совместно с Рено графом де Булонь осадил Сент-Омер. Горожане Сент-Омера не пылали желанием оказывать активное сопротивление, а потому с согласия Бодуэна и по обычаям того времени послали Филиппу Августу сообщение. В нем говорилось, что защитники сдадутся, если король Франции не придет им на помощь.
Филипп Август обещал им явиться с армией до 30 сентября, в противном случае разрешал заключить мир на приемлемых для горожан условиях. Он был уверен, что подоспеет вовремя, но просчитался. Ему вновь пришлось сражаться на два фронта, и до конца сентября он прочно застрял в Вексане. Жители Сент-Омера воспользовались дарованным им правом, и после шестинедельной осады 13 октября 1198 года Бодуэн граф Фландрский вступил в город.
Даже не считая потери Сент-Омера, кампания разворачивалась для Филиппа Августа не очень успешно – в короткое время он дважды потерпел поражение. Первый конфуз можно было бы счесть не слишком серьезным. Французская армия под его командованием предприняла рейд по Нормандскому Вексану, пользуясь тем, что силы Ричарда были рассредоточены. Почти не встречая сопротивления, французы сожгли около 18 городков и деревень. Между тем к Ричарду подошли подкрепление из 200 рыцарей и отряд Меркадье. Узнав об этом, Филипп Август начал отходить к границе, но Ричард атаковал его войска с тыла. Французы потеряли в бою 30 рыцарей и сержантов пленными, а также 100 коней.
Второе поражение оказалось куда значительнее. В свою очередь, Ричард 27 сентября вторгся во Французский Вексан, переправившись через реку Эпт у Дангу. Дальнейшее развитие событий, включая разгром французской армии 28 сентября у замка Курсель, он описал в подробном письме Филиппу де Пуатье епископу Даремскому:
Да будет вам известно, что в последний день Господень[318] перед праздником Святого Михаила мы вступили на землю короля Франции под Дангу, атаковали Курсель, взяли замок с башней, захватили владельца замка и всех остальных, которые были в замке. В тот же день мы атаковали укрепление Бури, где взяли все, что было в этом доме, и в поздний час вернулись с нашей армией в Дангу. На следующий день король Франции узнал об этом и выступил из Манта с тремя сотнями рыцарей, сержантами и городским ополчением, чтобы помочь замку Курсель, так как он не предполагал, что тот уже был взят. Но как только мы узнали, что он приближается, то выступили с малыми силами, а главные силы наши оставили на берегу реки Эпт, так как предполагали, что он пойдет в атаку на наше войско противоположным берегом, где стоит Дангу.
Однако он со своими войсками двинулся в направлении Жизора, и мы обратили в бегство его и его войско. Они в таком ужасе бежали к воротам Жизора, что мост под ними рухнул, сам король Франции, как мы слышали, нахлебался речной воды, а до двадцати рыцарей утонуло. И мы там одним своим копьем спешили еще троих – Матье де Монморанси, Алена де Руси и Фулька де Жилерваля – и держали их в плену. И было также доблестно захвачено в плен до ста рыцарей его войска; имена самых важных мы посылаем вам, а остальные пришлем, когда их увидим, так как Меркадье захватил до трехсот человек, которых мы не видели. Были взяты в плен сержанты конные и пешие, они не подсчитаны. Также было захвачено 200 дестриэ, из которых на 140 были железные доспехи.
Так мы победили короля Франции при Жизоре, но совершили это не мы, а Господь. Через нас [восторжествовала] справедливость нашего дела, и поступив так, мы рискнули своей головой и также королевством вопреки [мнению] всех наших советников. Мы сообщаем вам об этом, чтобы вы могли порадоваться вместе с нами[319].
Захват Дангу, а также трех других замков, включая не упомянутый в письме Серифонтэн, означал, что вокруг Жизора замыкалось кольцо окружения. У Ричарда не было осадных машин, поэтому он не стал задерживаться у Жизора и отошел со своими пленниками в Дангу. Его триумф омрачало лишь то, что Филиппу Августу удалось ускользнуть. Воспользовавшись тем, что войска подняли с сухой земли облака пыли, король Франции бежал под их прикрытием.
Разгром французской армии при Курселе получил настолько широкий общественный резонанс, что биографам Филиппа Августа пришлось приложить заметные усилия, чтобы придать сражению благоприятную для французов окраску. И Ригор из Сен-Дени, и Гиойм Бретонец сделали все возможное, чтобы спасти честь своего короля. По их версии, Ричард Львиное Сердце застал Филиппа врасплох, ворвавшись в Вексан с 1500 рыцарями, множеством брабансонов и огромной армией пехоты, в то время как у французов было только 200 рыцарей и весьма скромное число пеших воинов.
Однако при всех подтасовках они все равно не могли не признать, что король Франции потерпел крупное поражение, потеряв своих лучших рыцарей. Для оправдания убийственных результатов боя им пришлось сослаться на гнев Господень, виноватыми в котором оказались… евреи:
В том же году в июле месяце король Филипп, вопреки мнению всех людей, королевским указом разрешил иудеям вернуться обратно в Париж и жестоко преследовал Божии церкви. По этой причине в ближайшем сентябре, в день св. Михаила его постигла кара… Многие из его рыцарей были взяты в плен, а другие обращены в бегство. Так, в плен попали знаменитые мужи Ален де Руси, Матье де Монморанси, юный Гийом де Мелло-младший, Филипп де Нантёй и многие другие, чьи имена мы не решились записать из-за великого смятения духа. Таким образом, на этот раз король Англии удалился с победой и трофеями[320].
Поражение французской армии при Курселе не обескуражило Филиппа Августа. Спустя короткое время он собрал новую армию и совершил набег на Нормандию к югу от Сены, где его солдаты сожгли Эврё. В ответ Ричард Львиное Сердце послал Меркадье разграбить город Абвиль, куда французские купцы как раз съехались на ярмарку. Война в 1198 году, как считали очевидцы, значительно обострилась, средства ее ведения стали более жестокими. Вынужденное купание в Эпте не улучшило характера короля Франции, и они с Ричардом не собирались уступать друг другу ни в добре, ни в зле.