Опекун распалялся все сильнее. Он краснел, заглядывал в глаза и наверняка ждал одобрения. А Дик только молчал, бледнел и боялся, что кузен обезумел.
Вскоре в замок прибыл гонец с предписанием герцогу Глостеру оставить гостеприимный Миддлхейм и отбыть к королевскому двору.
В этот раз Дик не стремился покинуть замок столь стремительно, как в день, когда отправился на свою первую войну. После памятного разговора в гербовой зале Уорвик сильно изменился. Стал замкнут и задумчив. Он, конечно, извинился за свое поведение, но не за слова. Гнев на Эдуарда никуда не делся, и если ранее Кингмэйкер намеревался править из-за спины молодого короля, то теперь убедился в полной невозможности этого.
Дик чувствовал: стоит ему уехать, и все изменится, а по-прежнему не станет уже никогда.
– Сэр рыцарь, – Анна казалась расстроенной. Они медленно прогуливались по саду. Девочка мяла в руках подол платья, но не замечала этого. На Дика она предпочитала не смотреть. – Ты покидаешь нас?
– Я не могу ослушаться приказа короля, а он велит мне прибыть в Лондон, – ответил Глостер и зачем-то добавил: – сколь можно скорее. Я не могу задержаться и на день.
– Мне мало говорят, – вздохнула девочка. – Изабелле известно больше, но она считает меня маленькой и не делится. Но почему-то мне кажется, ты не просто уезжаешь, Дикон.
Она остановилась. Ричард, предвосхитив ее желание, снял плащ и кинул его на землю. Затем помог девочке сесть, сам опустившись на колени рядом.
– Анна, – произнес он. – Не заставляй меня выбирать между долгом перед братом и любовью к тебе. Это нечестно!
– Я ни о чем таком и не прошу, – девочка нахмурилась.
– Но думаешь! И от этого мне больнее всего, – он прикрыл ладонями лицо. На нем могло отразиться слишком многое. – Я принес клятву верности Эдуарду. Но с тобой меня связывает гораздо большее. Мое слово и рыцарская клятва вечной любви.
– Тогда поезжай, – Анна едва ощутимо дотронулась до его руки. – Я верю, ты найдешь меня, когда сможешь.
– Даю слово, – Дик поймал ее кисть и поднес к губам.
Вот и все. Ричард оглядел свою комнату, уже, по всей видимости, бывшую. Прошелся по ней, поочередно дотрагиваясь до стола, кровати, кресел, стопки старых книг, оконных створок… Он не замечал за собой привычки привязываться к вещам, но Миддлхейм стал для него домом.
– Уезжаешь? – в комнату проскользнул Джордж, уселся на кровать, буравя младшего недовольным взглядом.
– Я должен, Эдуард ждет меня.
– Должен. Должен. Должен! – брат перешел на крик. – Только это от тебя и слышно!
– А ты? – поинтересовался Дик как можно спокойнее. Он не желал ссориться, особенно перед разлукой. – Остаешься.
– Да, – твердо ответил Кларенс. – Эта… так называемая королева наверняка увидит во мне угрозу. Я следующий после Эдуарда претендент на престол!
– Может быть, это и разумно, – Дик повел плечом, потом смерил брата заинтересованным взглядом. – Это твое решение или… Уорвика?
– Кузен – выдающийся политик. И он превосходно чувствует ситуацию.
– Я не спорю с этим, – вздохнул Ричард. – Но как быть… с верностью?
– И в этом тоже весь ты! – Джордж встал, обнял младшего брата за плечи. – Дикон, легенды – это замечательно! Двор короля Артура. Прекрасная дама. Подвиги во имя любви и чести. Но это не жизнь! Вокруг, – он махнул рукой куда-то за спину, – жизнь. И в ней возвышенным чувствам иной раз не хватает места.
– Я не спорю, – повторил Ричард. – У меня просто не получается иначе.
– Верность тебя обязывает?
– Loyalty me lie.
Джордж кивнул и отошел в сторону:
– Зайди к нему.
– Конечно. Я не уеду, не попрощавшись.
В том, что Уорвик его ждет, Дик не сомневался, а потому покинул Джорджа и вышел. На душе скреблись кошки, и сердце то частило, то пропускало удары. Он притормозил возле двери со знакомыми завитками. Дотронулся до ручки. И, задержав дыхание, словно перед прыжком в ледяную воду, вошел.
– Герцог Кларенс оказался неубедителен, раз ты здесь, – Уорвик восседал в глубоком кресле, возложив одну руку на стол. По гладкой столешнице были разбросаны свитки и перья. Одно из них, темно-серое, стояло воткнутое в чернильницу в виде ставшего на задние лапы медведя. – Полагаю, отговаривать тебя от поездки бесполезно.
Ричард склонил голову.
– А предложение покинуть Эдуарда, как уже сделали многие его сторонники, ты сочтешь предательством.
– Именно так, граф, – Дик вскинул подбородок, и отросшие волосы стегнули его по плечам.
– Не следует смотреть так, словно ожидаешь вызова или плена. Мы воевали бок о бок, герцог Глостер, – проронил Невилл. – Я не считаю тебя своим врагом.
– Но вы считаете таковым брата!
Уорвик вздохнул. Кузен выглядел уставшим, словно не спал целую ночь. Под глазами залегли тени, и нездоровая бледность разлилась по щекам.
– Ваше пленение мне не даст ничего, – усмехнулся бывший опекун. – Подобное недальновидно и только настроило бы вас и Эдуарда против меня. Однако я надеюсь на ваше благоразумие, герцог. Отправляйтесь в столицу. Посетите Вестминстер и хорошенько подумайте, действительно ли вы желали подобной судьбы. Для себя, для Англии… для родичей и для своих будущих детей. И тогда, возможно, мы поговорим вновь. Доброй дороги, Ричард.
– Прощайте, граф.
Глава 11
Вестминстер был мрачен, несмотря на частые пиршества, королевские выходы и балы. Поначалу Ричард никак не мог привыкнуть. Потом освоился. Оказалось, здесь не так уж и плохо.
Внешне молодая королева скорее понравилась герцогу Глостеру. Сочетание рыжих волос, светлых глаз и аристократичных черт казалось весьма привлекательным, хотя Дик никогда не выбрал бы себе подобную невесту. Елизавета обладала поистине чудовищным влиянием на брата. Эдуард не мог ей отказать ни в чем.
Как и предрекал Уорвик, королева прибыла ко двору в окружении многочисленной родни. Незнатные дворяне принялись обрастать привилегиями и землями. Сестра королевы, Кэтрин, вышла замуж за герцога Бэкингема, который был на дюжину лет младше нее. Двадцатилетний брат Джон пленил сердце восемнадцатилетней вдовствующей герцогини Норфолк. Неудивительно, что Елизавета и ее семья заслужили враждебное отношение со стороны старой знати.
И не только из-за внезапного величия. Ветераны старых битв, буквально на собственных плечах вознесшие Эдуарда к трону, прозябали в разоренных войной владениях. Влачили почти нищенское существование, а король ничего не предпринимал, дабы воздать им по заслугам.
Ричарду было плевать на титулы семейства Вудвиллов, но он не мог допустить несправедливости в отношении соратников. Тех, с кем успел ощутить ярость схватки и радость победы.
Дик передернул плечами и отошел от окна, из того нестерпимо дуло. Однако он не зря выбрал место вдалеке от столов и танцующих пар. Сегодня ему не хотелось развлекаться, и почти за весь вечер принца не побеспокоил никто. Даже племянница королевы, время от времени бросающая красноречивые взгляды в его сторону.
Помнится, наличие при дворе многочисленных девиц и дам, готовых уделить внимание даже тринадцатилетнему герцогу, оказалось первым впечатлением, поразившим Глостера в Лондоне. Видимо, дела в королевстве обстояли действительно плохо, и никто не был уверен в завтрашнем дне.
– Ричард, вы скучаете!
Дик вздрогнул и обернулся. Ее Величество проследовала через весь зал, покинув восседавшего на троне мужа. Елизавета слегка хмурилась и поджимала тонкие губы. Ее волосы, уложенные в замысловатую прическу, казались почти красными в свете огней. Платье, расшитое золотом и драгоценными камнями, колыхалось при каждом движении.
– Вовсе нет, Ваше Величество, – Дик поклонился как можно почтительнее и подал руку недавно обретенной родственнице.
– Я хотела бы поговорить с вами, – тотчас перешла к делу Елизавета. – На правах старшей сестры.
Нежелание ходить вокруг да около, неспешно беседовать о погоде или каких-либо иных малозначащих вещах являлось одним из неоспоримых достоинств этой женщины. С Ричардом она всегда говорила прямо.
– Конечно, Ваше Величество, – юноша снова поклонился.
Если бы королева могла выбрать себе девиз, то у Елизаветы он звучал бы: «Одна против всех». Она приняла его безропотно и следовала ему с настойчивостью, требующей лучшего применения. В бой за себя и родных она бросалась с ожесточением, вызывающим невольное уважение даже у врагов. Но средства, к которым прибегала Вудвилл, никто и никогда не назвал бы достойными.
Ричарда от ее гнева пока спасали строгое соблюдение этикета, нарочитая почтительность и любовь Эдуарда. Во время любой склоки или скандала, которых, видит Бог, Дик старался избегать всеми силами, брат неминуемо вставал на его сторону.
– Но сначала… – королева хитро прищурилась.
По велению ее руки заиграли лютни и флейты. Под сводами дворца разлились первые аккорды величественной паваны. Медленный истинно королевский танец, который танцевали крестоносцы перед тем как отправиться в Святую землю, не сбивал дыхания и не препятствовал разговорам.
– Я вызвал ваше недовольство, госпожа?
Королева сильнее оперлась на его руку. Юноша неспешно повел ее по залу, ловя на себе внимательные взгляды придворных.
– Если вы и далее продолжите действовать в том же духе, то поставите Глостер на грань разорения! – поворот. И снова плавные шаги, словно скользящие над полом. – Подумайте, в какое положение вы ставите короля!
Павана не подходила Елизавете. Как и карола – танец-шествие, распространенный по всей Европе.
– Я не бедствую, Ваше Величество, – в этот момент Дика искренне расстраивал неспешный темп танца. При дворе Филиппа Доброго он видел вольту и калату. Танцуя их, королева не смогла бы говорить столь длинно, да и сам разговор очень быстро сошел бы на нет.
– О, поверьте, при ваших чаяниях за судьбы обедневших йоркистов вы разоритесь очень быстро. И рано или поздно Эдуарду придется поддерживать вас, дабы не дать умереть с голоду!