Он по-прежнему оставался лучшим – спрыгнул на землю, почти бегом пересек двор, кивнул в знак приветствия, даже выдавил дежурную улыбку, но делал все будто через силу. С каждым движением в Ричарде стонало и рвалось что-то жизненно необходимое. И Френсису становилось страшно оттого, что никто, кроме него, не замечает этого.
– И, несмотря на вышесказанное, я уверен, принца отравили, – лорд Ловелл боялся этих слов и реакции на них Ричарда, но соврать другу он не посмел. Более того, король не простил бы ему лжи… Френсис сам себе не простил бы. – Здоровье принца не вызывало подозрений. Внезапная кончина и совпадение ее с датой смерти короля Эдуарда IV более всего указывают на то, что смерть мальчика не случайна.
– Я слушаю, – поторопил Ричард.
Он казался спокоен, но Френсис видел, как сильно сжались увитые кольцами пальцы на резных подлокотниках – до белизны. Как молодой король прикусил губу едва ли не до крови и задержал дыхание. Он кричал от боли, только этого никто не слышал.
«Нет ничего громче тишины, – виконт не помнил, у кого прочитал эту мысль, но насколько же верной она теперь казалась. – Нет ничего тише крика…»
– Принцу могли сделать пасхальный подарок, который не стали бы досматривать.
Ричард поднял взгляд, но ничего не ответил.
– Подарок от той, кого хорошо знали старые слуги. Чью просьбу непременно выполнили бы, посчитав обычным капризом. Вспомни, Анну де Бошан всегда раздражали введенные тобой правила.
Веки короля снова опустились, краешек губ дрогнул, но и только. Лицо осталось каменной маской, лишь побелело еще сильнее:
– Эдуард считал ее преступницей. Он отговаривал меня от покровительства ей. Я не послушал. Анна просила за мать…
– В свое время эта женщина вывела из себя многих. Герцогиню Йоркскую, короля, леди Вудвилл. В отношении нее сходились самые непримиримые враги. Бошан являлась ближайшей подругой Анжуйской, и я не удивлюсь, если Уорвик предал во многом из-за скандалов и нытья своей неуемной супруги.
– Мы уже не узнаем правды, – Ричард мотнул головой. В юности он часто так делал, когда хотел скрыть эмоции. Длинные волосы заслоняли лицо, а вместе с ним и его выражение, кажущееся герцогу Глостеру неуместным. Но сейчас монарх был пострижен иначе, нежели много лет назад.
– Ее все еще помнили как хозяйку Миддлхейма. Бошан ни разу не интересовалась своими внуками. На детей Кларенса она разобиделась, когда титулы отошли к ним. А тебя она прокляла за такое решение. При этом всегда недоумевала, отчего ей оказывается недоверие. Плакалась всем и каждому, обвиняя тебя в тирании, хотя жила на твои деньги и, видит Господь, не испытывала нужды, – Ловелл перевел дух. – Она преступница, у которой существовали все возможности для убийства твоего сына.
– Моя королева не переживет, если узнает.
– Помнишь то ночное происшествие в Миддлхейме? Когда леди Изабеллу застали в комнате Эдуарда ночью?
Ричард кивнул. Френсис заметил, как приподнялся уголок губ в грустной усмешке. Воспоминание было добрым. Все их детские и юношеские проказы отдавались в груди теплом. Вот только лорд Ловелл не знал, хватит ли их для того, чтобы растопить королевское сердце.
– Мы тогда все переполошились, – тихо произнес Его Величество. – Джордж вбежал в покои брата в чем спал. А я… в таком же непотребном виде, но с оружием в руках.
– Да уж! Зрелище, достойное пера лучшего живописца, – Френсис улыбнулся. В интонациях друга проскользнули прежние ноты. – Я, конечно, не врывался, но…
– Перед Изабель потом было неудобно и стыдно…
– Но не столь сильно, как самой леди, – заметил виконт и начал рассказывать. – Изабелла уже спала, когда мать растолкала ее, провела мимо вооруженной охраны и буквально втолкнула в комнату короля. Эдуард вначале и не разобрался, кто перед ним. Только когда девушка закричала, заподозрил перед собой не служанку, присланную радушным хозяином замка, а юную графиню. Анна не рассказывала тебе?
– Когда просила не доверять матери.
– Бошан тогда сильно кричала на мужа. Уорвик же объявил, будто дочь ходила во сне и случайно ошиблась дверью. Тем самым Кингмэйкер спас от бесчестия всех.
– Да, я помню.
– А узнав о вашей с Анной нежной дружбе, Бошан писала графине Йоркской и требовала, чтобы ты женился на младшей Невилл, – продолжил виконт.
– Жаль, мать не дала согласия.
– От живописаний вашего поведения, мой король, герцогиня впала в ярость. По этим письмам выходило, будто десятилетний герцог Глостер едва ли не изнасиловал малолетнюю Анну! – Ловелл вздохнул. – Ричард, я знаю, сколь ты трепетен в вопросах рыцарской чести. Но, поверь, от некоторых «прекрасных дам» этого королевства Англия страдает много больше, чем от любой из войн.
– Анна не переживет, если узнает, что нашего сына убила ее собственная мать, – повторил Ричард. – Прекрати расследование… прошу тебя.
Его Величество просил, когда достаточно приказа?.. Ловелл быстро подошел к другу и сжал его плечо:
– Как угодно. Ты только держись, Англия не может остаться без короля!
Внезапная гибель Эдуарда Миддлхеймского и ее странное совпадение с годовщиной смерти короля Эдуарда IV спровоцировали новый виток сплетен. Джон Мортон, обретающийся все это время во Франции, поторопился представить кончину принца знаком возмездия, посланного Ричарду свыше «в наказание за убийство племянников».
– Не бывать Эдуардом V сыну Ричарда III взамен некоронованного сына Эдуарда IV! – выкрикивал бывший епископ Илийский, потрясая кулаком и брызгая слюнями. – Небеса не допустили этого!!!
Облеченный саном христианин радовался чужому горю и не скрывал этого. Теперь он всеми силами поддерживал Генриха Тюдора, ставленника своего покровителя Людовика XI.
Глава 5
Затяжные дожди размыли то, что люди с огромной натяжкой называли дорогами. Промозглая влага хлюпала под ногами, висела в воздухе и ярилась свинцовыми тучами над головой. Недаром присказка про то, как англичане скоро превратятся в рыб, облетела все трактиры.
Рыжий Карл с недоверием посмотрел на очередную лужу. Та простиралась через весь двор и подступала к порогу питейного заведения. Обойти ее казалось столь же нереальным, как перелететь. В левом сапоге обнаружился гвоздь. Он не слишком сильно кололся, но изрядно портил настроение. В правом бултыхалась грязь, и это также не доставляло дополнительного веселья.
Хлопнула дверь, но никто не вышел. Зато до Карла донеслось веселое ржание десятка глоток. Решив, что сапоги так и так стоило выбросить, а за кружкой доброго эля все одно приятнее жить на свете, рыжий побрел через лужу. Он не разменивался на поиск брода и не тяготел к какому-нибудь краю. Главное – дойти побыстрее.
Когда он вошел, хохотуны примолкли, но необычное оживление все еще чувствовалось в полутемной душной зале. Карл повел носом, с удовольствием ощутив благословенный запах мяса, жарящегося на вертеле. Сел за одну из лавок и подозвал хозяина:
– Эй, бородач!
Тот отмахнулся, а явился и вовсе только после третьего окрика. Бухнул перед Карлом кружку и заверил в том, что мясо еще не готово. Рыжий не торопился, но оказанное невнимание обижало его. Бородача он знал давно и на пренебрежение с его стороны обычно не жаловался.
– Ты, как погляжу, совсем гостей не холишь.
– Да вот, – хозяин обвел рукой заведение, которое даже в столь ранний час было заполнено до отказа.
– И с чего у тебя тут так оживленно? – фыркнул рыжий.
Бородач снова махнул рукой – на этот раз на ближнюю стену, на выскобленных досках которой белел листок.
– Да вот, – пояснил хозяин и слегка стушевался.
Рыжему хватило взгляда, чтобы понять, над чем ржали завсегдатаи сего приличного в общем-то заведения. Басня про «кота, крысу и собаку, которые правят страной, направляемые свиньей» облетела Лондон и окрестности с поразительной быстротой.
Намеки она содержала далеко не двусмысленные. Под «свиньей» подразумевался белый вепрь – герцогский герб Ричарда Глостера, от которого тот, приняв корону, не отказался, хоть и попытался придать кабану сходство с конем. «Котом», «крысой» и «собакой» назывались ближайшие друзья и сподвижники Ричарда III – сэр Уильям Кэтсби, сэр Ричард Рэтклифф, и виконт Фрэнсис Ловелл – по смыслам, символам и созвучиям их фамилий. Именно на этих людей король возлагал надежды. Оплакивая смерть единственного законного сына, он несколько отошел от дел.
Сам Карл считал этих троих людьми достойными, а вот смех над родовыми символами и фамилиями – отвратительным и низким. Если хочешь опорочить человека, а не за что, то начинаешь цепляться к внешности, родственникам или домысливать еще какие изъяны. Всем и каждому известно, король о благе Англии печется, а, ты ж смотри, и его подняли на смех.
Конечно, ничего из этого рыжий не сказал. Да и вразумлять завсегдатаев не стал. Неблагодарное то дело – пьяниц наставлять на путь истинный, этим пусть уж лучше церковники маются.
– А я и благодарен ему, – вдруг сказал, словно оправдываясь, хозяин. – Сначала хотел выгнать этого сочинителя, а листки его сжечь, а потом решил: пусть висит. Зато народ радуется. Из-за этих проклятых дождей скоро дышать водой начнем и рыбами обернемся.
– А ты сочинителя видел? – спросил Карл и воскликнул, когда трактирщик принялся оживленно кивать. – Врешь, поди!
– Так зачем мне врать-то? – обиделся бородач. – Он сам назвался. Сказал, будто басню сочинил. Героем себя возомнил, людям глаза на правду раскрывающим.
– Да кто он-то? – Карл в три глотка ополовинил кружку.
– А Коллингборн.
– Уильям который? – переспросил Карл. – Так он же камергер уилтширского имения герцогини Йоркской. Зачем ему пасквили сочинять на сына заступницы и госпожи своей?
– Ну, это уж мне неведомо. Да и не мое-то дело, – заявил хозяин. – Где я и где камергер, сам подумай.
Рыжий закивал, обдумывая свои дальнейшие действия. Оуэн-гвоздь с улицы башмачников за сведения подобного рода платил справно. Поговаривали, будто он вхож в дом аж самого виконта Ловелла. А заодно будет у кого и сапоги подлатать.