«Верный и возлюбленный, горячо Вас приветствуем. Из-за великих и непомерных расходов и затрат, которые нам приходится нести и поддерживать, как для защиты моря, так и нашего королевства, мы желаем и сердечно просим Вас выслать нам в качестве займа с нашим верным слугой [прочерк]. И мы обещаем Вам этим нашим письмом, подписанным нашей собственной рукой, непременно вернуть половину суммы к дню святого Мартина, и остаток в [пропуск] ко дню святого Иоанна Крестителя[177] без дальнейших отсрочек. Заверяем Вас, что выполнив это наше безотлагательное желание и сердечную просьбу, Вы найдете в нас доброго и милостивого господина ко всем Вашим справедливым просьбам. Окажите подобающее доверие нашему слуге касательно того, с чем мы обращаемся к Вам»{111}.
Это письмо доставлялось адресатам вместе с обращением местных уполномоченных:
«Сэр, Его светлость король приветствует Вас. Он желает и сердечно просит Вас, чтобы в качестве займа Вы предоставили ему ту сумму, о которой Его светлость пишет Вам. Вы непременно получите ее назад в те сроки, которые указаны и обещаны Вам в его письме. Она нужна ему для защиты и гарантий безопасности его королевской особы и для общественного блага королевства. Его светлость и все его лорды считают, что каждый истинный англичанин поможет ему в этом деле. Из всех прочих [король] ставит Вас на первое место, именно поэтому он обращается к Вам прежде, чем к остальным, поскольку знает о той любви, доверии и верности, которые Вы испытываете по отношению к Его светлости. Он верит, что Вы, как любящий подданный, исполните это его нынешнее пожелание»{112}.
Несмотря на уважительный тон писем и твердое обещание расплатиться, эта мера была далеко не популярной. Злые языки прозвали ее «малеволенциями», то есть «вынужденными» пожертвованиями в противоположность «добровольным» беневоленциям. Тем не менее англичане раскошелились: архиепископ Йоркский одолжил королю 200 фунтов стерлингов, епископ Вустерский — 50 фунтов, аббат Вестминстерский — 200 марок и аббат Сайренсестера — 100 фунтов. Сквайр Джон Уингфилд внес сумму в 100 фунтов стерлингов, столько же сэр Эдмунд Бедингфилд. Всего с конца февраля до 1 апреля Ричард собрал солидные средства — примерно 20 тысяч фунтов.
В апреле король направил сэра Джорджа Невилла с флотом патрулировать Ла-Манш и охранять гавани Кента. Виконту Ловеллу он поручил укрепить береговую оборону и собрать войска южных графств. Герцог Норфолкский оставался в Восточной Англии охранять подступы к Лондону. На Западе Ричард не предпринял никаких мер предосторожности помимо тех, которые были предписаны всему королевству: в неспокойных Девоне и Корнуолле ключевые должности занимали его северные друзья, в том числе Джон, лорд Скруп Болтонский. Главные сторонники Генри Тюдора и Вудвиллы, проживавшие там, бежали в Бретань, а отпор, с которым Генри столкнулся в Плимуте, вероятно, отбил у него желание рискнуть и высадиться там снова.
Серьезную опасность представлял собой Уэльс, ибо Генри Тюдор был наполовину валлийцем, а его дядя Джаспер Тюдор все еще называл себя графом Пемброкским, не желая забыть то время, когда он был крупным магнатом запада. Это Джаспер в 1460 году долгое время удерживал замок Харлех после того, как вся остальная Англия была умиротворена Эдуардом IV. Измена Бакингема ослабила королевский надзор над Уэльсом, который с тех пор частично контролировался королевскими чиновниками, частично местными вождями, вроде Риса ап Томаса. Джеймс Тирелл, рыцарь королевской личной охраны и один из наиболее доверенных слуг Ричарда, управлял Гламорганом, но затем был переведен в замок Гин и оставил в Уэльсе своих заместителей.
Впрочем, нельзя сказать, что у Ричарда там совсем не было поддержки среди населения. Во время восстания 1483 года многие местные дворяне доказали свою лояльность и были вознаграждены небольшими аннуитетами. Морган Кидуэлли, генеральный прокурор Ричарда, был валлийцем. Главным судьей Уэльса служил Уильям Херберт, граф Хантингдонский, зять Ричарда. Не было у Ричарда оснований сомневаться и в верности вождя Южного Уэльса Риса ап Томаса, об измене которого он тогда не догадывался. Наконец, в Уэльской марке лежали обширные владения Мортимеров и Йорков, в настоящее время принадлежавшие короне — они образовывали прочный пограничный барьер по реке Северн и могли остановить вторжение.
Северо-восток Англии находится под контролем Стэнли — сэр Уильям имел огромное влияние в Восточном Денбишире и Шропшире, он же был главным судьей Северного Уэльса. Лорд Стэнли и лорд Стрейндж обладали твердой властью в Чешире и Ланкашире. Что это были за люди, король Ричард должен был знать лучше других. Свой путь к успеху они начали в 1459 году, раз за разом предавая союзников и переходя на сторону победителей в войнах Роз. Несмотря на многочисленные предательства, после окончательной победы Йорков Томас Стэнли стал одним из ближайших советников Эдуарда rv и стюардом двора. Он успешно вывернулся из заговора Хейстингса, а участие в подавлении мятежа 1483 года помогло ему стать лорд-констеблем Англии. Теперь этому человеку с его братом и сыном Ричард III поневоле доверил защищать запад страны.
Приход мая застал короля в Лондоне. Вялотекущая борьба с мятежниками продолжалась: в основном охота шла на тех, кто скрывался от королевского правосудия и пытался пробраться в порты и оттуда на корабле отплыть во Францию. Неподалеку от Саутгемптона был схвачен сэр Роджер Клиффорд[178] и приговорен к смерти. Этот рыцарь вращался в кругах самых непримиримых врагов династии Йорков, был женат на Джоанне Кортней, сестре Томаса, шестого графа Девонского. Генри и Джон Кортней, двое ее братьев, были казнены йоркистами, а Джон погиб в битве при Тьюксбери, сражаясь против Эдуарда IV. Сэра Роджера уложили на деревянные салазки, чтобы протащить его по Лондону. На улице Сент-Мартинс-Ле-Гранд, ведущей к собору Святого Павла, сообщникам чуть было не удалось освободить осужденного, но помощники шерифа вызвали подмогу и водворили сэра Роджера обратно на салазки. Под усиленной охраной он все-таки был доставлен к месту казни, где приговор привели в исполнение.
Попытка отбить преступника у стражи продемонстрировала королю, что в Англии скрывается еще достаточно противников новой власти, хотя и не проявляющих себя открыто. Ричард решил еще раз напомнить своим слугам о необходимости соблюдать все его приказания и не терять бдительности. Среди прочих писем подобного рода в мае 1485 года он отправил послание мэру Ковентри:
«Верный и возлюбленный, мы горячо приветствуем Вас. Знайте, что до нас дошли вести о том, с каким достойным похвалы усердием Вы приняли на себя исполнение серьезных инструкций и важных ордонансов, о которых говорилось в нашем письме, недавно Вам направленном. Мы знаем, что результатом стало укрепление любви и усиление единства среди вас, а раздоры, споры и разногласия прекращены к чести и благу нашего города. За это мы весьма хвалим Вас и ценим Вашу решительность и осмотрительную мудрость. Мы сердечно Вас благодарим, желаем и призываем Вас, чтобы как Вы столь же усердно продолжали исполнять свои обязанности, как к тому приступили»{113}.
Во второй половине месяца король оставил столицу и отправился в Виндзор. Его сопровождали рыцари и эсквайры охраны, лорд Стэнли, Уильям Кэтсби, избранные советники, а также секретарь Джон Кендалл. Большая часть членов совета, включая и лорда канцлера Расселла, осталась в Лондоне для решения текущих государственных дел. Виконт Ловелл находился в Саутгемптоне, где наблюдал за переоснащением флота. Держать корабли в море было чрезвычайно дорогим предприятием, а финансы Ричарда были на исходе. Тем не менее он собирался отправить в Ла-Манш для патрулирования именно королевскую эскадру, а не нанятые купеческие суда только в этом случае из подобной затеи мог выйти хоть какой-то толк. Джон, герцог Норфолкский, и его сын граф Саррейский стояли наготове с отрядами в Эссексе, а непосредственная защита столицы была поручена сэру Роберту Брекенбери констеблю Лондонского Тауэра.
Из Виндзора Ричард переехал в Кенилуорт, где задержался по меньшей мере на две недели. Королевскому казначею пришлось потратить массу денег — не менее семнадцати счетов было выставлено за пшеницу на общую сумму 67 фунтов 10 шиллингов, один на 14 фунтов 3 шиллинга за хлеб, один на 64 фунта 18 шиллингов 8 пенсов за рыбу, двадцать на 54 фунта 12 шиллингов за сено, два счета на 5 фунтов 3 шиллинга за овсяное зерно, восемь на 131 фунт 9 шиллингов 6 пенсов за быков, одиннадцать на 60 фунтов 4 шиллинга 1 пенни за грубый хлеб, десять на 134 фунта 10 шиллингов за эль, а также еще одиннадцать счетов за разного рода продукты и предметы первой необходимости. Так что в Кенилуорте король обосновался прочно — если учесть, что на один пенни целая семья могла обеспечить себя хлебом на весь день.
В середине июня Ричард прибыл в Ноттингемский замок. Эта неприступная твердыня была возведена на плоской вершине темной скалы, возвышающейся над городом. За 400 лет своего существования крепость повидала многое. Она оказывалась в руинах и вновь восстанавливалась — как после 1140 года, когда во время войны между Мод Императрицей и Этьеном де Блуа[179] за английскую корону замок сожгли войска Роберта Канского, графа Глостерского. Однако Ричард III, со всеми удобствами расположившийся в просторных апартаментах новой башни, отстроенной его собственными усилиями, вспоминал вовсе не этого талантливого военачальника и умелого администратора, с которым носил общий титул. В его памяти всплывали подробности заговора, вызревшего здесь, в этом самом замке в 1330 году. Тогда семнадцатилетний король Эдуард III в сопровождении верных товарищей, во главе которых стоял сэр Уильям Монтегю, ночью тайным ходом пробрался в замок, разделался с охраной и арестовал свою мать Изабеллу и ее любовника Роджера Мортимера, графа Марчского, фактически правивших страной от имени регентского совета. Эта история служила превосходным примером того, что могло бы случиться с самим Ричардом, если бы он не отстранил племянников от наследования трона и остался бы при них лорд-протектором. А в свете страшной казни, к которой Эдуард III приговорил затем графа Марчского, гибель племянников от рук наемников герцога Бакингемского, пожалуй, обернулась в конце концов к пользе Ричарда.