Ричард Львиное Сердце — страница 2 из 11

Глава перваяК чему ведёт незнание языка

Эдгар спешил, подгоняемый не только словом, данным Луи, но и всё тем же неудержимым стремлением испытать свои силы, той же жаждой новых событий и приключений, что овладела им после прочтения прадедовой рукописи.

Путь от Лиона до Гавра занял у них с Ксавье всего четыре дня, хотя в течение двух дней подряд шли дожди, и приходилось скакать по размытым дорогам, скользившим под копытами их коней, в прилипшей к телу насквозь мокрой одежде.

Малыш Ксавье проявил необычайную для пятнадцатилетнего подростка выносливость, ни разу не показав усталости, не прося отдыха, не жалуясь на голод, хотя они делали долгие переходы, порой давая отдохнуть коням, но не слезая с седла и не развязывая сумок с провизией. Причиной тому была не только и не столько спешка: хоть Эдгару и не приходилось прежде пускаться в долгие путешествия, от отца, от Луи, от многих, с кем приходилось общаться кузнецу, он хорошо знал, как небезопасны бывают проезжие дороги и как опасно иной раз в глухом и безлюдном месте сходить с коня и устраивать беспечный привал. Тем более путникам, у которых кони славные, сбруя достаточно богатая, а одежда выдаёт определённый достаток. Зато на постоялых дворах, где странники ночевали, им приходилось тратить не так уж много денег — Эдгар заказывал к столу только немного вина и хлеб — добросердечный барон Раймунд нагрузил походные сумки сына парой хороших кусков копчёного свиного окорока, дюжиной колбас, мешочком сушёных груш и десятком печёных голубей. Большую флягу превосходного вина он тоже дал сыну, однако эту флягу Эдгар пока берёг, думая, что им с Ксавье может выпасть ночь и под открытым небом, и вот тогда этот запас очень даже не помешает, а на постоялых дворах вино хоть и похуже баронского, но тоже неплохое.

В Гавре им повезло — барка через Ла-Манш отправлялась в тот же день, в день их прибытия, и капитан не взял дорого за перевоз путников и их лошадей, тем более, что кроме них вместе с лошадьми переправлялось ещё человек десять разного люда. Однако моряки не зря бранят зловредный пролив: едва успела переполненная барка отвались от пристани, поднялся ветер, и вскоре сильно заштормило. Люди переносили качку кто как умел, стараясь лишь держаться ближе к мачте и дальше от лохматых вздыбленных пенными хребтами валов, что так и норовили залить зыбкую посудину, захлестнуть и потопить. Эдгар впервые обнаружил, что совершенно не подвержен той дурноте, от которой страдают и иные моряки — при взлётах барки с одной волны на другую у новоявленного рыцаря не кружилась голова, к горлу не подступала тошнота, в глазах не темнело, и сердце не проваливалось в живот. Так же равнодушен к шторму остался и Ксавье, не проявивший ни малейшего страха, он, ко всему прочему, умел плавать, как, впрочем, и его молодой господин. Хуже всех было лошадям — едва судно стало мотать из стороны в сторону и заливать волнами, животные просто обезумели. Привязанные в центре барки к креплениям мачты, они начали метаться, натыкаясь друг на друга и на людей, грозя их покалечить, или, ещё того хуже, расшатать мачту. При этом глаза коней полезли из орбит, а из глоток вырывалось уже не ржание, а жуткий утробный рёв, который лошади издают лишь в состоянии крайнего ужаса. Люди, впервые услыхавшие эти звуки, зачастую приходят от них в ужас, принимая за вопли нечистой силы...

Капитан барки кричал хозяевам лошадей, чтоб они поскорее усмирили коней — их прыжки и рывки могли ещё сильнее раскачать и без того сотрясаемую штормом посудину. Но люди боялись приближаться к скопищу обезумевших животных.

Не испугались только Эдгард и его оруженосец. Кузнец живо протиснулся к своему коню и, ухватив его могучей рукой под уздцы, заставил стоять смирно. Он усмирил одного жеребца. Ксавье достаточно быстро справился со всеми остальными. Мальчик подходил к мечущимся в ужасе животным, без всякого трепета брал обеими руками за оскаленную морду и начинал что-то быстро говорить, поглаживая шею и холку каждого коня. И конь переставал реветь и скакать, останавливался, будто внимательно слушая речь подростка, затем опускал голову и застывал, лишь вздрагивая при очередном толчке волн. Вскоре все лошади стояли смирно.

— Мне бы следовало вернуть вам плату за перевоз! — проворчал хозяин барки, когда час спустя они благополучно причалили к пристани в Дувре. — Эти твари вполне своротили бы мачту, а то и борта бы попортили. Был ведь случай, когда корабль затонул из-за того, что на нём вот так же взбесились лошади, ей Богу, был! Где вы взяли этого мальчишку, господин рыцарь? Ему же цены нет!

— Я тоже так думаю! — улыбнулся в ответ Эдгар и поманил к себе оруженосца: — Ну как, Ксавье, нравится тебе путешествовать?

— Очень! — совершенно искренне ответил мальчик. — Я люблю и охоту, и вообще жизнь в замке, но всё это куда интереснее!

С этими словами он без раздумий отвязал своего и хозяйского коней и, сбежав по сходням на берег, свистнул. Оба скакуна разом ринулись прочь с судна и через несколько мгновений стояли перед улыбающимся Ксавье, в то время, как другие переправлявшиеся на той же барке люди с усилием тащили за поводья своих упиравшихся животных: дрожащие под копытами сходни казались лошадям ещё ненадёжнее зыбкой палубы.

Дальнейшее путешествие обещало быть достаточно лёгким: от Дувра до Кентербери, где, по словам Луи, ожидали королевского посланника две благородные дамы, было не более сорока лье, значит, проделать этот путь можно было в один день.

Но Эдгар на этот раз уж слишком заспешил — ему не терпелось продолжить путь и достичь Мессины, а оттуда... Дальше мечты рисовали юноше лишь призрачные картины — он не представлял себе, как может сложиться его дальнейшая судьба, если он сумеет благополучно довезти королеву и принцессу до Сицилии. Так или иначе, взглянув на солнце, он решил, что раз полдень ещё не наступил, можно отправляться немедленно, не устраиваясь на ночлег в Дувре.

И тут же путники столкнулись с препятствием, о котором Эдгар вначале не подумал. От портового города вели несколько дорог. Как узнать, которая ведёт в Кентербери? Местные жители, к которым при выезде из Дувра стал обращаться кузнец, по-французски не говорили. Луи рассказывал другу, что все рыцари в Англии, а уж тем более приближённые к королевскому двору, знают французский язык, многие знают его даже лучше английского[15]. Но рыцари на дороге не попадались, а крестьянам или едущим по делам ремесленникам язык франков был совершенно незнаком. Правда, они, конечно, понимали слово «Кентербери» и тут же, с готовностью кивая головами, принимались объяснять, как туда проехать. Но из потока английских слов можно было лишь понять, что по дороге предстоит два-три раза свернуть. А куда? Кроме того, торговец, которого Эдгар остановил последним, разразившись длинной речью, ещё и начал во всю размахивать руками, дополняя слова жестами, так что в конце концов совершенно запутал путников. Эдгар даже начал думать, что англичан напрасно считают более сдержанными, чем французов — до сих пор при нём так жестикулировали лишь выходцы из Прованса или Бургундии, да ещё итальянцы, но им, наверное, сам Бог велел...

— Ладно, Ксавье, — вздохнул наконец лже-рыцарь, — поедем по солнцу. Направление я более или менее помню. Думаю, к ночи мы доберёмся до Кентербери.

Однако они, видимо, всё же сбились с пути. День клонился к закату, места, по которым путники проезжали, становились всё безлюднее, и ничто не указывало на то, что они приближаются к большому городу.

— Делать нечего! — вздохнул Эдгар. — Придётся остановиться на ночлег, а уж утром постараться вытянуть из этих любителей махать руками и посылать добрых людей неведомо куда, как нам добираться.

— Я не вижу никакого жилья, — оглядываясь, отозвался Ксавье. — Не то что постоялого двора, даже какой-нибудь лачуги не видно.

— Значит, нужно свернуть вон в ту рощу, что на скате холма. Посреди дороги ночевать небезопасно, а там деревья нас укроют, и мы по очереди поспим на своих плащах. К счастью, сейчас не холодно, небо ясное, значит, и ночь будет лунная, луна ведь едва-едва начала уменьшаться после полнолуния.

Путники въехали в тисовую рощицу, когда солнце уже зависло над самым горизонтом, но, к счастью, ещё не стемнело. Едва французы проехали немного меж мощными стволами деревьев, как склон холма неожиданно оборвался чуть не под их ногами. Оба юноши невольно резко натянули поводья.

— Святая Дева! — воскликнул Эдгар, не без дрожи поглядев вниз. — Да ведь ещё пара шагов, и мы бы сломали себе шеи!

Обрыв оказался почти совершенно вертикальным, и высота его была не менее сотни туаз[16], так что падение с него действительно закончилось бы, скорее всего, гибелью обоих путников. Правда даже на такой крутизне росли, цепляясь корнями за каждый выступ земли, редкие кусты и небольшие деревца, но едва ли падающие успели бы уцепиться за эту чахлую поросль, да и могла ли она их удержать?

Меж тем вид, открывшийся с высоты, был достаточно живописен. Внизу открывалась долина, частью заросшая лесом, частью открытая, с редкими кущами кустов, с небольшими оврагами, с быстрой, неширокой речкой. Дальше вновь тянулся лес и начинался пригорок, а уже за ним, на самом горизонте, вырисовывались башни с острыми шпилями, и вились дымки над невидимыми крышами города.

— Вот он, Кентербери! — с досадой произнёс Эдгар, на всякий случай заставив своего Брандиса сделать несколько шагов назад, подальше от страшной крутизны. — Это мы, выходит, свернули от него на восток и вон куда уехали! Придётся вернуться к последней развилке дорог, а это часа четыре езды. Да ещё потом день ехать до города. По прямой-то недалеко, но с этой стены не спуститься, по крайней мере, лошади точно не спустятся, даже если обрыв не везде так крут.

— Да и лес за долиной, — заметил благоразумный Ксавье. — Кто знает, можно ли через него ехать?

— Да нет, повернём, тут и обсуждать нечего! — досаде Эдгара не было предела: мечтать о великих подвигах и не суметь правильно найти дорогу в населённых местах (а ведь англичане лопотали что-то о том, что не надо сворачивать влево, но поворотов тут и до и после хватало, и левых, и правых!)... — А сейчас, малыш, нам придётся прямо тут и заночевать, не то ещё час, и станет темно.

В это время внизу, в долине, послышался звук рога, и оба юноши невольно подались вперёд в своих сёдлах, понимая, что сейчас увидят чью-то охоту. И увидели, но только охоту совершенно необычную. Из густых зарослей отдалённого леса выскочил крупный олень и изо всех сил помчался через прогалину к реке, за которой темнела небольшая рощица. Должно быть, зверь рассчитывал пересечь реку и успеть исчезнуть среди деревьев, покуда его преследователи минуют быстрый поток. К удивлению смотревших сверху путешественников, за оленем не устремились в погоню собаки. Из леса показался всадник, но всего один. Именно он и трубил в рог, как подобает охотнику, загоняющему дичь, но только то был не призыв к остальным охотникам, потому что остальных не было. Всадник трубил для самого себя, то ли из озорства, то ли следуя традиции, хотя в ней на сей раз не было никакого прока. Он тут же и оставил рог, прицепив его к поясу, и взялся за лук.

— Смотри-ка, Ксавье! — вскричал Эдгар, сильно удивлённый происходящим: чего-чего, а охот он перевидал в жизни немало, будучи сыном самого знаменитого в окрестностях Лиона охотника. — Смотри-ка, вот это лук! Большущий и тяжёлый, как копьё... Говорят, с такими луками норманны высадились в Ирландии[17]. Их делают из вяза. Стрела такого лука может пробить толстую доску, самую крепкую кольчугу и даже щит! Но стрелять из него на скаку... Это ведь тебе не арбалет! Силищу-то какую иметь надо... И как держаться в седле! А этот охотник, кажется, ещё и не молод — мне отсюда видно, как его голова блестит серебром, точно начищенная монета...

Действительно, даже издали было видно, что голова всадника совершенно седая. При этом, несмотря на расстояние, было заметно, что это человек необычайно крупный и мощный — его конь казался маленьким, хотя то был явно здоровенный английский жеребец, из тех, что в последние годы стали разводить в здешних местах. Этих коней предназначали для сражений, и они должны были без устали таскать на себе всадников в кольчугах, шлемах, поножах, с мечами, копьями и щитами.

Эдгар ожидал, что всадник всё же спешится, чтобы послать стрелу вдогонку стремительно убегающему оленю. Однако охотник, видимо, понял, что если промедлит, великолепное животное успеет исчезнуть в лесу. Олень и в самом деле уже вбежал в неглубокую реку и почти одолел её сильное течение. Его копыта скользили по камням, но он прыжок за прыжком приближался к спасительному берегу, за которым темнела роща.

Не останавливая скакуна, почти не переменив положения в седле, охотник поднял громадный лук, расположив его горизонтально, и без видимого усилия натянул тетиву. Стрела сорвалась, помчалась вдогонку оленю и вонзилась ему в шею. Зверь вскинулся на задние ноги, сильно взбрыкнул передними и рухнул в воду чуть не посредине реки. Там, куда он упал, было мелко, однако туша почти целиком погрузилась в быстрые струи — торчали только рога и передние ноги животного.

— И как же теперь охотник его достанет? — недоумённо спросил Ксавье. — Я бы туда не полез.

— Да и я бы, — согласился кузнец. — А ведь мы с тобой умеем плавать! Однако, смотри — этот старый громила не боится реки.

Охотник в это время спешился, положил на землю лук, скинул с плеч широкий плащ, стащил сапоги и преспокойно шагнул босиком в студёную воду. Он погрузился по пояс, потом по плечи, но течению было не справиться с ним. Шаг за шагом упрямец продвигался к оленьей туше, и вот уже вода оказалась ему по колена, а его добыча возле самых ног охотника. Тогда тот наклонился, одним движением подхватил и взвалил на плечи оленя, весившего по меньшей мере кантар[18], а то и больше, и двинулся обратно, к берегу, на котором оставались его конь и одежда.

— Прямо какой-то богатырь из старинной баллады! — прошептал Ксавье, понижая голос не из страха, что неведомый охотник сможет его услыхать — тот был слишком далеко, а просто от изумления и восхищения. — Но, думается мне, вы, господин Эдгар, через десяток лет станете таким же. Или почти таким.

Кузнец добродушно расхохотался:

— Хотелось бы, но очень сомневаюсь. Силу мне Господь дал тоже немаленькую, но таких, как этот седой охотник, я вообще не встречал... Сдаётся мне, он и своего коня бы поднял, случись в том нужда. Вон, смотри, несёт себе оленя, словно это коза! Ну вот, положил на седло. А сам не садится — жалеет коня. Так в поводу и повёл... Значит, его жильё не так далеко.

Ксавье кивнул:

— Так и есть, наверное. Но нам-то от этого не легче. Вниз же мы не спустимся. Да и боязно что-то проситься на ночлег к такому странному малому!

— Ну, я бы не побоялся! — усмехнулся Эдгар. — Каков бы он ни был, это явно человек мирный: разбойники редко охотятся на оленей — чаще на людей. Ладно, малыш, давай-ка мы с тобой устроимся на ночлег, а для этого отъедем от обрыва: страшно привязывать коней прямо над кромкой.

Солнце меж тем садилось, стало темнеть, и молодые люди заспешили — надо было отыскать место для ночлега как можно скорее. Проехав вдоль обрыва шагов двести, юноши обнаружили несколько поваленных ветром старых деревьев, которые образовывали отличный заслон от ветра, если бы ночью он поднялся. К корням одного из этих деревьев, некогда мощного толстого тиса, они привязали коней и расстелили плащи меж стволом этого тиса и вывороченным вместе с землёй и дёрном громадным корневищем бука, который когда-то рос рядом. Земля здесь была устлана старыми листьями, которые оказались отличной подстилкой.

— Спим по очереди или вместе? — спросил Эдгар.

— На всякий случай лучше по очереди, — мальчик как обычно проявил осторожность. — Правда, лошади, если что, заржут, но всё равно так спокойнее. Я первый будут караулить, можно?

— Нельзя. В этом случае ты будешь бодрствовать всю ночь — я тебя знаю. Первый я, а тебя разбужу, когда взойдёт луна. Спать, живо!

Глава втораяПрерванный ночлег

Но Эдгару не пришлось будить своего оруженосца. Красноватое зарево восходящей луны едва начало разгораться на небосклоне, как чуткий Брандис негромко заржал. В том, что это — сигнал тревоги, не было сомнений, чистокровный жеребец был строптив, но достаточно невозмутим, слабые ночные звуки и шорохи или присутствие какого-нибудь мелкого зверька не встревожили бы его. Следом фыркнул и дёрнул поводья и конь Ксавье. Мальчик, проснувшийся, едва лошади начали проявлять беспокойство, быстро привстал и прошептал, различив в неверном свете тёмную фигуру Эдгара:

— Кто-то приближается к нам! И, наверное, это люди: окажись поблизости волк, медведь или кабан, лошади стали бы метаться. Но если к нам подходит человек, то почему мы его не слышим?

— Не знаю, — Эдгар уже стоял на ногах, держа наготове боевой топор.

Собираясь в дорогу, кузнец тщательнее всего подготовил себе оружие. И, кроме меча и копья, решил вооружиться также топором — он слыхал от Луи, что есть немало рыцарей, которые в сражении предпочитают топор мечу. Он тяжелее, зато и удар получается мощнее, а для руки, привычной к молоту, такое оружие и удобнее...

— Разожги огонь, Ксавье! — громко скомандовал Эдгар. — Кто бы там ни был, он уже знает, что мы здесь, а мы не видим его.

— Сейчас увидишь! — раздался из-за поваленных стволов насмешливый голос, за которым последовал хохот, причём хохотали по крайней мере человек десять-двенадцать.

К чести маленького оруженосца, он не выронил от испуга огнива, но чётко исполнил приказ своего рыцаря. Горка сухих сучьев, на всякий случай заранее приготовленных Эдгаром возле их ночлега, разом вспыхнула, и кузнец успел увидеть с десяток тёмных фигур, разом прорисовавшихся над громадой поваленного тиса. Неизвестные, должно быть, только что вскарабкались на толстый ствол, собираясь сверху обрушиться на путников. Следом за ними лезли ещё человек пять. Слабый огонь неясно высветил их лица — можно было лишь различить грязные заросли волос, у всех примерно одинаковых, бороды разной длины, да глаза, мрачно сверкавшие, будто у зверья. Однако лезвия коротких мечей и топоров, тоже коротких, скорее лесорубных, а не боевых, сверкали куда ярче.

— Ксавье, спиной ко мне! — крикнул Эдгар, успев отскочить на несколько шагов, чтобы незваные гости не оказались и впрямь на его плечах, поднимая своё оружие. — Эй, вы, что вам надо?! Мы — мирные путники, и у нас нет денег!

— Это у рыцаря-то в полном вооружении пусто в кошельке? — воскликнул один из незнакомцев. — Так я и поверил! Когда у вас нет денег, вы их берете у кого хотите и сколько хотите! Знаем мы вас, рыцарей... Да и ваши доспехи с оружием стоят немало, а уж лошадки — просто загляденье! На ярмарке в Дувре я за них выручу, пожалуй, не меньше четырёх марок!

Название французского города прозвучало как раз вовремя. Эдгара тотчас осенило: ведь эти люди говорят по-французски, а не по-английски, хотя они уж точно не рыцари...

— Так вы франки? — воскликнул кузнец. — Но и мы тоже. Если даже вы разбойники, то неужто в чужом краю станете нападать на своих?!

Некоторых незнакомцев это, казалось, смутило.

— Может, они и вправду французы? — нерешительно заметил один из них. — Правда, рыцари и здесь лопочут по-нашему, но выговор всё равно малость другой. Годится ли, коли так, резать им глотки?

Но предводителя (а в том, что первый из заговоривших с ними разбойников их предводитель, Эдгар уже не сомневался) никакие соображения поколебать не могли.

— Ты, Роже, давно стал таким добропорядочным? — рявкнул он на своего товарища. — Во Франции ты потрошил своих, не думая о родстве с ними, а как всадники руанского прево[19] погонялись за нами и заставили перебраться в эту тупоголовую Англию, где грабить толком некого, так ты сразу и полюбил французов?! Даже проклятых рыцарей, которые только и делают, что дерутся да молятся, дерутся, да молятся! И грабят не меньше нашего, только их за это не вешают... Так, что ли?

Остальные загалдели, перебивая друг друга, и тут Эдгар возвысил голос:

— Ты что болтаешь о том, чего не знаешь, громила?! — рявкнул он. — Рыцари бывают всякие, как всякие мастеровые, всякие крестьяне, всякие воины, даже, прости меня, Господи, говорят, всякие попы... Только если наш грешный мир, в котором льётся столько крови и творится столько зла, что-то и спасает ещё от геенны огненной, то это святая вера в Бога, молитвы праведников, а ещё рыцарская честь! И если среди рыцарей, как среди всех прочих людей, попадаются иной раз бесчестные грабители, то среди вас-то, разбойников, — все такие!

Если бы в продолжение всей этой сцены молодой странник мог рассуждать хладнокровно, он, скорее всего, действовал бы точно так же. Это, во-первых, задержало нападение, и над лесом показалась луна, а во-вторых, позволило Ксавье занять позицию за спиной своего господина. Мальчик сжимал в руке меч, и хотя эта рука чуть-чуть дрожала, юный оруженосец стоял твёрдо, готовый драться. О том, что разбойники могут передумать и отпустить путников с миром, мечтать не приходилось — при всей своей неопытности Эдгар не раз слыхал о лесных бродягах и очень хорошо знал, что никакой совести в них пробудить невозможно. Правда, именно в Англии некоторые бродячие жонглёры[20] слагали и пели баллады о добром разбойнике по имени Робин Гуд, который будто бы грабил только богатых и помогал бедным, но верили этим сказкам только деревенские ребятишки да девчонки — народ отлично знал, что разбойники не бывают благородными, а обидой на знатных рыцарей и болтовнёй о справедливости прикрываются все головорезы.

Тем не менее, в душе Эдгар подивился пылкости собственных слов. И впрямь дух предка, носившего с ним одно имя, пробудился в юном самозванце — если он уже и не считал себя настоящим рыцарем, то, по крайней мере, чувствовал родство со всеми рыцарями на свете и готов был дать отпор хулителю рыцарства. Только вот разбойников было слишком много — человек пятнадцать, и драться путешественник умел, увы, не так славно, как его молочный брат Луи. Тот бы, верно, бросился в схватку с лесными головорезами, не задумываясь...

— Ах, ты ещё и грубишь, сэр рыцарь! — завопил в ответ на гневные слова путника предводитель разбойников. — А я-то подумывал, не оставить ли вас в живых, ощипав ваши пёрышки!.. Впрочем, могу и теперь ещё сжалиться если только вы оба сложите оружие, снимете одёжку и положите рядком с оружием... Штаны, так и быть, можете оставить — не резон мне, грубияну неумытому, любоваться на рыцарское достоинство! Только быстро, не то к утру волки оставят от вас только косточки... Видите, какой я добрый?

— Ты не добрый, ты просто трус! — расхохотался Эдгар. — Ты боишься моего топора, вот и пытаешься взять нас без драки. Небось понимаешь, что я трёх-четырёх из вас уж точно положу. Ну так не выйдет у тебя ничего: я знаю, что в живых вы никого не оставляете. Хотя, впрочем, если дадите уехать моему оруженосцу, я, может быть, и сложу оружие.

— Я не уеду! — закричал Ксавье, ещё плотнее прижимаясь спиной к спине кузнеца. — Я не уеду, нет!

— Ну, так пропадайте оба!

Разбойники посыпались с толстого ствола, размахивая мечами и топорами, причём один из них так ловко спрыгнул, что пролетел вперёд шагов на шесть и точно угодил под топор Эдгара. Кровь, хлынувшая на сапоги странника, впервые пролитая им человеческая кровь, так ошеломила юношу, что следующего удара он едва не пропустил, и подскочивший к нему разбойник успел опустить свой меч, однако природная быстрота спасла кузнеца. Он отшатнулся, и меч свистнул возле его виска, а в следующий миг он сшиб нападавшего кулаком левой руки, поскольку тот был слишком близко, чтобы можно было ударить топором. Потом он опять ударил, опять и опять, но уже не попадая по разбойникам — те, поняв, что он грозный противник, отступили и наседали с разных сторон, норовя кольнуть сбоку или сзади — однако Ксавье размахивал мечом будто сумасшедший, и к нему сложнее было подойти: он стоял почти вплотную к вывороченным корням дерева.

Предводитель разбойников меж тем вложил в рот три пальца и пронзительно засвистел. Из леса ответил такой же свист, и в чаще послышался глухой топот. Разбойников было ещё раза в два больше, и те, что дожидались товарищей, теперь спешили им на подмогу.

«Конец, наверное! — подумал Эдгар и поразился, как спокойна была эта мысль. — Интересно: конец, а начала-то не было... Святая Дева Мария, прости меня и вступись за мою грешную душу перед Создателем... Верно, я был не так уж и плох, а что зарубил этого головореза, так ведь в бою! Это же тоже бой... И до чего же жалко мальчишку Ксавье! Не мог отец дать мне с собою кого постарше...»

Кольцо нападавших медленно, но верно сжималось, и было очевидно, что они просто ждут, пока рука рыцаря устанет вращать в воздухе тяжёлый топор, пока он не сделает какой-то ошибки, не оступится, топчась на месте, пока его явно куда более слабый оруженосец не уронит меч и не откроет спину своего господина. Правда, один из нападавших всё же ошибся сам и, сделав неверный выпад, попал под топор. Лезвие вошло ему глубоко в плечо, разбойник с воплями покатился по земле, падая, сшиб кого-то из своих же товарищей, но остальных это разозлило ещё больше. Из леса пришла подмога — ещё человек семь громил, вооружённых не только мечами, но и луками.

— Разойдись, ребята, разойдись! — орали они. — Ну нечего махать железом! Лучше мы их положим стрелами. А так в вас попасть ничего не стоит!

Однако разъярённые дракой разбойники уже не слышали призывов лучников.

И тут произошло нечто, разом изменившее картину.

Эдгар сразу даже не понял, откуда раздался звук рога и что он ему напомнил. И тут же увидал, как над всё тем же стволом громадного тиса взвилась тень невероятных размеров. То был всадник, каким-то непостижимым образом заставивший коня перемахнуть через преграду высотой почти в целую туазу. В свете луны сверкнул меч непомерной длины.

«Такой три раза сдвинешь по наковальне, пока весь проработаешь!» — мелькнула у Эдгара дурацкая мысль.

Блестящее лезвие взвилось, опустилось и затем вновь поднялось, но уже не сверкая в свете луны. Вопли разбойников слились в один отчаянный рёв. Вначале они, ошеломлённые появлением всадника, попытались напасть на него всем скопом, но тотчас пожалели об этом. Прошло всего несколько мгновений, но уже не менее шести-семи тел корчились на земле в кровавых лужах, а остальные в ужасе отпрянули, пытаясь спастись бегством.

— Адское пламя! — завопил предводитель шайки, и его перекошенное лицо стало белее поднявшегося над лесом лунного диска. — Да ведь это тот самый демон здешних мест, Седой Волк... А я-то не верил!

С этими словами разбойник, уже не думая о своих гибнущих товарищах, кинулся к коню Эдгара и, мигом перерезав узду, которой тот был привязан, попытался вскочить в седло. Однако Брандису вовсе не понравилось такое посягательство со стороны чужака, и он, развернувшись задом, так въехал копытами в грудь разбойника, что не помогла и кольчуга — хрустнули рёбра, послышался отчаянный вскрик, а затем предводитель упал и остался неподвижен.

Остальные грабители метались меж стволами деревьев, норовя поскорее исчезнуть в чаще, но до густых зарослей было далеко, а луна светила уже во всю силу. Один из лучников пустил стрелу во всадника, и та, кажется, попала в его руку выше локтя, но всадник даже не качнулся в седле. Новый прыжок коня, и меч снёс голову лучника с плеч так легко, будто то была головка цветка...

При этом грабители были опытными разбойниками, в самом начале, когда верховой так неожиданно возник между ними, иные из них попытались, применяя известный приём, подрезать ноги его коню, но всадник трижды, умело натягивая поводья, заставил могучее животное быстро обернуться вокруг себя, при этом длинный меч косил и косил нападавших.

Из двадцати бродяг, имевших несчастье в ту ночь напасть на французского странника, спаслись бегством человек пять-шесть. Один из них был тот, кого Эдгар свалил кулаком. Очнувшись от беспамятства и увидав, как ночной призрак крушит его товарищей, бродяга приподнялся и уполз в кусты, доказав, что человек иной раз может передвигаться на четырёх куда скорее, чем на двоих...

Глава третьяСедой Волк

Самым жутким во всём, что произошло на лесной прогалине возле упавших деревьев было полное молчание нападавшего. Громадный всадник, настоящий великан, облачённый, как успели рассмотреть путники, в обычную кожаную куртку, без кольчуги или иных доспехов, не только не проронил ни слова, но вообще не издал ни звука, будто это и впрямь был не человек, а грозный дух леса. Только конь под ним сопел и фыркал, беспрекословно повинуясь каждому движению узды. И когда всё кончилось, этот конь застыл неподвижно, не проявляя даже естественного для лошади возбуждения, вызванного пережитой опасностью и просто запахом крови.

Эдгар стоял и изумлённо смотрел на грозное видение. Во время схватки всадника с разбойниками, точнее, во время их избиения, молодой человек сперва ринулся было помогать неизвестному, но тотчас и отпрянул: тому явно не нужна была его достаточно неуклюжая помощь, а находиться вблизи страшного меча кузнецу из Лиона показалось неосмотрительным. Впрочем, он вскоре узнал «лесного духа» — его непокрытая голова блестела в лунном свете чистым серебром, да и всё остальное, одежда, конь, — всё слишком походило на того самого загадочного охотника, которого они с Ксавье видели несколько часов назад с высоты обрыва в мирной долине реки. Теперь, рассматривая этого человека с близкого расстояния, Эдгар убедился, что в первый раз глаза его не обманули: то был настоящий великан — сидя в седле, он казался ростом не меньше туазы, а скорее всего, и куда выше. Кроме того, у него был необычайно мощный торс, покоившийся, однако, на стройных и длинных ногах, так что этот человек явно не казался тяжёлым и неуклюжим, причём не только сидя в седле. Лицо, окружённое не копной, а подлинной гривой седых волнистых волос, подстриженных по плечи, было под стать телу: большое, словно выкованное из светлого металла, с чертами жёсткими, но правильными, оно вроде бы не носило отпечатка возраста. Морщины, довольно глубокие, пересёкшие лоб, резко отчеркнувшие щёки ото рта, украсившие острые стального цвета глаза, замечались не сразу, но и они были словно не росписью времени, а оттисками прожитых и пережитых страстей. О том, что незнакомец стар, даже, наверное, очень стар, вблизи не говорило ничто — об этом можно было лишь догадываться.

Несколько мгновений всадник смотрел на застывшего перед ним с поднятым топором молодого человека. Затем усмехнулся, вытер свой меч о гриву коня, вложил в ножны и легко соскочил с седла.

— Кто вы такие? — спросил он, первым нарушив молчание.

У него был очень правильный французский выговор, и это на сей раз ничуть не удивило кузнеца: он не сомневался, что незнакомец, несмотря на его простую одежду, конечно же рыцарь (об этом говорило не только умение владеть мечом, но осанка, взгляд, многое, что было хорошо знакомо лионскому мастеровому, знавшему о рыцарях совсем не понаслышке).

Эдгар бросил свой топор и, переведя дыхание, поклонился:

— Я из Франции. Еду с важным поручением от вашего короля Ричарда в Кентербери. Моё имя Эдгар Лионский.

Он назвался так вовсе не потому, что позабыл о своей роли. Они с Луи долго обсуждали, следует ли лже-рыцарю взять на время имя молочного брата. Однако в письме, написанном королём Ричардом своей матери английской королеве, имя посланца не упоминалось (молодые люди сперва боялись, однако в конце концов решились осторожно стянуть верёвку с печатью и развернуть королевский свиток с тем, чтобы потом столь же осторожно вновь его запечатать). Возможно, Львиное Сердце позабыл, как зовут самонадеянного француза, рискнувшего дважды выйти с ним на поединок, а возможно, не хотел, чтобы имя посланца стало известно, если вдруг письмо каким-то образом попадёт в чужие руки. Поэтому там стояло просто «молодой французский рыцарь, благородный и верный слову». И молочные братья решили, что честнее будет, если Эдгар так и назовётся Эдгаром, а уж право называть себя «Лионским» испросит у отца. И старый барон, понимая, что совершает новую глупость, разрешил сыну присоединить к имени родовое прозвище.

— Я благодарю вас за то, что вы, рискуя собой, спасли мою жизнь, сир рыцарь! Я не одолел бы всех этих людей. Вернее, мы не одолели бы. Мой оруженосец ещё мальчик, но человек отважный. А где же он, а? Эй, Ксавье!

— Я здесь! — отозвался тот. — Привязываю Брандиса, а то этот негодяй-разбойник перерезал уздечку... Сейчас я подойду.

— Я рисковал собой? — продолжая усмехаться, проговорил незнакомец. — Это в схватке с обычным лесным сбродом? Да будет вам! В их руках мечи не опаснее столовой ложки, вы просто ещё к этому не привыкли — по всему было видно, что драться вам в новинку, хотя удар у вас точный и крепкий. Ничего, научитесь, сир Эдгар. И раз вы мне назвали своё имя, мой долг тоже назваться. Я — Седрик Сеймур. Однако в здешних местах меня прозвали Седым Волком. Мой дом — там внизу, в долине, почти под самым обрывом. Сегодня после хорошей охоты я собирался пораньше лечь спать, как вдруг сверху донёсся шум, и я понял, что в моих лесах снова завелась нечисть в человечьем облике, новая разбойничья шайка.

— А как же вы поднялись по совершенно отвесной стене, да ещё верхом, да ещё в темноте? И так быстро... — Эдгар покосился в сторону обрыва. Седрик рассмеялся:

— Да, если смотреть вниз с этого места, нипочём не поверишь, что тут можно спуститься. Однако же в полусотне туаз есть отличный спуск. Вдоль обрыва проходит расщелина, хотя и узкая, но вполне пригодная. Круто, что верно то верно, но моему коню не привыкать. Да и ваши, я думаю, не скувырнутся, — луна уже высоко, всё видно. Приглашаю вас на ночлег, тем более, что поутру смогу показать вам краткий путь до Кентербери. Не ночевать же вам среди груды трупов!

— А как же с ними, сир? — робко спросил, подходя к ним, Ксавье. — Что же, так и оставим мертвецов без погребения?

Седой Волк (эта кличка положительно шла ему нисколько не меньше, чем имя) бросил на мальчика небрежный взгляд, и вдруг его суровое лицо оживилось, а стальные глаза как-то странно блеснули.

— Интересный у вас оруженосец, сир Эдгар! Как там тебя, а? — это уже относилось к мальчику.

— Ксавье, ваша милость! — ответил тот почему-то дрогнувшим голосом.

— Хм! Ну, Ксавье, так Ксавье. Что до этих покойников, то покуда они были живы, то имели возможность выбора, не так ли? И пускай никто мне не говорит, что многих до большой дороги доводит нужда, всякие там поборы баронов да графов, войны, и всё такое... В совершенно одинаковых условиях разные люди по-разному и поступают. И если уж эти господа выбрали такое ремесло, то знали, что их либо зароют за городским кладбищем без отпевания, как всех, кого снимают с виселицы, либо ими позавтракают волки и лисицы. Я их хоронить не стану. Кстати, сир рыцарь: тот мерзавец, которому ваш конь поломал рёбра, мёртвым только прикидывается. Пока мы с вами говорим, он уж раза три пошевелился и явно пришёл в себя, да боится это показать.

— Ах, вот как! — Эдгар покосился на лежавшего в прежней позе, лицом вниз предводителя шайки. — Ну и что с ним делать?

— У меня правило не добивать лежачих, если они не кусаются, — спокойно произнёс Седрик, занося ногу в стремя. — Ну а вы как хотите.

— Хочу забыть эту тварь как можно скорее! — воскликнул молодой человек. — Едва ли у него останется охота разбойничать в этих местах. Ксавье, давай поводья. Спускаться верхом я всё же не рискну.

Спустя совсем короткое время они добрались до дома Седрика. Это было совсем не то, что ожидал увидеть кузнец. Он, правда, и не подумал, что под сенью обрыва скрывается окружённый рвом замок, однако представлял себе всё же нечто мощное, под стать самому Седому Волку. Меж тем они подъехали к освещённому полной луной строению, нижняя часть которого более всего напоминала крестьянскую хижину. Она была сложена из здоровенных плит известняка, явно наломанного из торчащих в разных местах обрыва скал, грубо обтёсанных кайлом с проложенным меж ними дёрном. Крепкая дубовая дверь и одно-единственное закрытое ставнем крохотное окно — вот и всё, что выделялось на фоне этих серых плит. Постройка была невелика и вплотную лепилась к склону. А над нею виднелся как бы второй домик, искусно сплетённый из тонких стволов молодого ивняка, нарубленного по берегам здешней речки. Двери в нём не было — в него вела лестница с нижнего этажа, зато были целых три окошка, прикрытых такими же плетёными ставнями. Крышей, как и большинству хижин, служила сухая трава. Рядом с этой постройкой лепилась почти такая же, но одноэтажная, из всё тех же плит известняка, но то была, всего вероятнее, конюшня, о чём говорила ширина двери и повешенные возле неё на крюк ремни упряжи. И последним сооружением, завершавшим этот необычный ансамбль, оказалась каменная конура, возведённая по другую сторону от конюшни. Это была вне сомнений именно конура для собаки, но её размеры заставляли в этом сомневаться. Однако, когда из здоровенного проёма показался обитатель будки, стало очевидно, что жильё ему под стать. То был пёс ростом с доброго телёнка, почти совершенно белый, одно-единственное тёмное пятно красовалось у него на спине. Он принадлежал к той породе, которую обычно называют сторожевой и которая в каждой местности обретает свои характерные черты. Пёс был на вид грозен, но на деле сдержан: увидав, что незнакомые люди приближаются к дому в обществе хозяина, зверь лишь слегка оскалил громадные волчьи зубы, глухо рыкнул для порядка и, величаво взмахивая пушистым хвостом, подошёл к Седрику.

— Привет тебе, Кайс! — старый рыцарь погладил густой загривок собаки и махнул рукой гостям: — Проходите, проходите. Он знает своё дело и нипочём ни на кого зря не кинется. Заходите в дом.

В нижнем помещении не оказалось ничего, кроме большого очага, из которого тянуло дымом и вкусным запахом тушёного мяса, пары сундуков, стола, нескольких лавок да высокого ларя, вероятно, для оружия.

Зато верхнее оказалось совсем не подстать внешнему виду дома. То была просторная комната, убранная со вкусом и даже богато. Её плетёные стены сплошь покрывали ковры, на которых были прихотливо развешены охотничьи рога, мечи в ножнах, колчаны со стрелами. Пол тоже покрывал ковёр, и посреди него красовался стол с резными ножками, возле которого стояли два таких же резных стула. Высокая кровать в глубине помещения пряталась под шёлковым пологом. Сундуки и ларь были и здесь, но редкой и дорогой работы, с золочёными замками. Всё это напоминало скорее восточный покой, а не жилище английского рыцаря, однако ни Эдгар, ни Ксавье не бывали ещё на Востоке, да и в Англию попали первый раз в жизни.

— Нравится? — Седрик скинул на один из сундуков свою куртку, отстегнул и повесил на стену меч и шагнул к лестнице. — Садитесь, а я покуда вытащу из очага горшок с тушёной олениной.

Горшок оказался объёмом со средних размеров винный бочонок и был доверху полон ещё дымящимся мясом, но хозяин преспокойно тащил его за одну ручку, держа в одной руке, а в другой сжимая горлышко здоровенной тёмной бутыли, тоже, очевидно, полной. Подмышкой у него был зажат солидных размеров каравай.

— Хлеб я покупаю в ближней деревне, — проговорил Седрик, лишь слегка переводя дыхание после быстрого подъёма по крутой лестнице с такой солидной ношей. — Пекут его здесь замечательно. А вино из Кентербери — туда раз в месяц ездит со своим товаром здешний корзинщик и привозит мне винца. Местные крестьяне делают его плохо. Вижу, вы до сих пор не за столом, сир Эдгар. Как видно, моя нора произвела на вас впечатление, что вы так долго её рассматриваете.

— По правде сказать, я такого ещё не видел! — честно признался Эдгар.

Он уже хотел сесть за стол вслед за хозяином, но заметил, что третьего стула нет, и пододвинул к столу стоявшую возле стены лавку.

— Садись, Ксавье, что ты стоишь посреди комнаты, будто тебя приклеили! — позвал он мальчика.

И даже не заметил, как странно посмотрел на него при этом старый рыцарь.

Глава четвёртаяДогадки сира Седрика

Перед тем, как расположиться в лесу на ночлег, путники скромно поужинали ломтиками ветчины и прихваченной из последнего постоялого двора лепёшкой, но с тех пор прошло уже немало времени, да и аппетит у обоих разыгрался после пережитых волнений и отчаянной схватки. А тушёное оленье мясо, приправленное чесноком и перцем, оказалось таким вкусным, что тарелки путников опустели совершенно незаметно.

— Берите ещё, берите! — пригласил Седрик. — Оленей в нашем лесу много.

Сам он почти не притронулся к мясу, которым накануне успел поужинать, зато с видимым удовольствием опрокинул с гостями по кубку вина и налил по второму. Кубки у него были серебряные, хорошей тонкой чеканки, что вполне подходило к облику его жилища, являвшему такую необычайную и изысканную смесь нищеты и роскоши.

— И какое же поручение короля Ричарда должен выполнить добрый подданный короля Филиппа? — спросил наконец старый рыцарь, выдержав должное молчание. — Если это тайна, то я прошу простить моё любопытство.

«А в самом деле, тайна это или нет? — тут же подумал Эдгар. — Ричард Львиное Сердце хочет скрыть от короля Франции, что в Мессину едет принцесса Беренгария. Но если сейчас, здесь, в Англии, я скажу этому человеку о цели моей поездки, то ведь он уж никак не успеет передать об этом весть Филиппу-Августу, который находится в Мессине вместе с Ричардом... Что за бред! Он и передавать не станет. И потом, там, в Кентербери, где я буду уже завтра, ведь все приближённые королевы Элеоноры и вся свита принцессы наверняка знают, что двум дамам скорее всего предстоит эта поездка. А не знают, так завтра и узнают. Значит, что за беда, если будет знать ещё один человек? К тому же, он спас жизнь мне и моему оруженосцу, предоставил нам кров, кормит роскошным ужином, а я возьму и напущу на себя важность, скрывая то, что через день будет знать половина Кентербери?»

И, подумав так, молодой человек коротко рассказал сиру Седрику о том, куда и для чего он едет, само собой, не сообщив, что ехать должен был его молочный брат, который в это же самое время спешит за второй невестой короля Ричарда.

— Вот как! — воскликнул старый рыцарь, и его глаза, всё это время спокойные, почти равнодушные, неожиданно зажглись каким-то странным огнём. — Она всё не уймётся!

— Она? — удивлённо переспросил молодой человек. — О ком вы?

— Да о королеве Элеоноре, о матушке нашего доброго короля. Ручаюсь, это её козни! Филипп-Август мечтает сосватать за Ричарда свою сестрицу Алису. Не удивлюсь, если он, в свою очередь, отправит за ней во Францию кого-нибудь из рыцарей. Но Элеонора вовсе не хочет ставить Англию в окончательную зависимость от французской короны. О нет! Если бы в своё время она осталась женой французского короля[21], всё было бы по-другому. А так ей нужны другие связи. Ричард влюбился в дочь Санчо Наваррского, об этом уже давно болтают, но их встречу устроила его мамаша. И она же теперь расшибётся в порошок, но расстроит планы Филиппа и поможет сыну добиться желаемого брака. Это не женщина, это демон во плоти! Даже если бы Львиное Сердце не увлёкся Беренгарией, она бы всё равно свела их.

— Простите, — с некоторым удивлением произнёс Эдгар, — но вы говорите о своей королеве, будто о сводне с постоялого двора! Пристало ли благородному рыцарю так отзываться о такой знатной даме?

Лицо Седрика выразило вначале недоумение, затем насмешку:

— Говорить за глаза о проделках знатной дамы, возможно, и невежливо, сир Эдгар, хотя в том, что я сказал, вряд ли можно найти что-либо оскорбительное. А вот в глаза говорить старшему, что он совершает нечто недостойное, да ещё находясь в его доме, вряд ли достойно рыцаря. Или я не прав?

Молодой человек вспыхнул.

— Правы. Фу, какой же я дурак! Простите меня.

— Да нет, ничего особенного, — усмехнулся Седрик. — Привыкнуть ко всем этим куртуазным рыцарским штучкам вообще-то нелегко. А вы, по всему видать, не так давно были посвящены в рыцари.

Тут Эдгар совсем растерялся. Он уже понял, что старый рыцарь обладает необычайной проницательностью, не то как бы он угадал, что французский король тоже пошлёт гонца за невестой для короля Англии? Однако он, кажется, ещё и раскусил в своём госте самозванца... Вот это уже скверно!

Впрочем, молодой человек тут же рассердился. На себя за то, что теряется перед Седриком, и на самого Седрика, который проявляет так много уже лишнего любопытства.

— Это верно, — сказал он немного резко, — рыцарем я стал недавно. И не скрываю, что я из простых.

— О нет! — покачал головой Седрик. — Вот тут меня не обманешь. Вы очень даже не из простых. Благородная кровь видна сразу. Я узнал бы в вас рыцаря, даже нарядись вы пастухом.

— Вот как! — воскликнул Эдгар, живо представив сира Седрика в своей кузнице.

— Ну да, — тот кивнул. — Можно запрячь чистокровного жеребца в плуг и даже заставить пахать, хотя толку от него будет мало, вред скорее. Но всё равно будет видно, какой он породы. А то, что вы недавно угодили в рыцари выдаёт ваше поведение: какой же рыцарь подаёт стул своему оруженосцу?

В ответ Эдгар расхохотался, понимая, что, в сущности, должен благодарить Седрика. Раз он так глупо себя выдаёт первому же встречному, то надо быть много осторожнее при встрече с королевой Элеонорой — едва ли она не заметит того же, что заметил старый рыцарь...

— Над чем вы смеётесь? — спросил хозяин и вновь наполнил кубки, но только свой и Эдгара. — А ты уже, похоже, захмелел, мальчик — с тебя довольно! — бросил он Ксавье.

Тот и не думал протестовать.

— Я смеюсь над собой! — ответил молодой человек. — Со стороны у меня, верно, дурацкий вид: я и вправду изо всех сил стараюсь быть тем, кем я прежде не был. Правда, я и не пастух.

— Да я этого и не подумал, — Седрик отпил вина и отщипнул кусочек хлеба. — Хотите, чтобы я сказал, что вы делали до того, как угодили в рыцари?

— Хочу! — неожиданно для себя воскликнул Эдгар. — И не верю, сир Седрик, что вы сможете это угадать, если только не знаетесь с нечистой силой!

— Хм! — глаза рыцаря вновь ярко блеснули. — Иные здешние крестьяне меня подозревают в этом. За то, что я так силён, хотя и стар, за то, что мои стрелы бьют без промаха, за то, что я... Словом, там, наверху, вы тоже сперва смотрели на меня, как на привидение. Но я не призрак и не колдун. А угадать... Да тут и угадывать нечего. Ладонь правой руки у вас стёрта точно как и у меня. Так стирает её рукоять меча, если им часто пользуешься. Но вы не были воином — меч оставляет след ещё между большим и указательным пальцами, след перекладины. Это место натирает и копьё. Правда, бывают рыцари, которые не пользуются мечом в бою, топор для них удобнее. Но на турнирах-то всё равно пришлось бы браться и за меч, и за копьё. А для этого тренироваться во владении ими. Дальше: у вас мозоли и на левой руке. Интересные мозоли: внутри большого пальца и узкий след на ладони. Такой след оставляют, скажем, щипцы, которые нужно держать с очень большой силой. И ещё справа ваши бровь и ресницы немного опалены. Волосы вы, верно, подвязывали, не то они бы тоже пострадали. Сто против одного, что вам, сир, приходилось работать в кузнице.

— Верно, — молодой человек говорил и смотрел уже совершенно спокойно. — И, тем не менее, вы угадали во мне благородную кровь, и это тоже правда. Мой прямой предок — Эдгар Овернский.

В лице Седрика появилось если не изумление, то какой-то особенный интерес. Он ещё раз пристально всмотрелся в молодого человека.

— Однако! Бывают же совпадения. Когда-то я видел этого знаменитого рыцаря. Я был тогда мальчишкой, а он был почти так же стар, как сейчас я. Пожалуй, ты на него похож, сир Эдгар. Или мне только кажется — память ведь странная штука... Кстати, не будет обид, если я стану говорить вам «ты»? Между рыцарями это принято, если один много моложе другого.

— Я давно уже чувствую себя неловко от того, что вы со мной так церемонитесь.

— Ну да! Это при том, что я, с твоей точки зрения, говорю бесцеремонно даже о своей королеве...

Он произнёс это с явным вызовом, но Эдгар тут же парировал:

— Думаю, вы знаете свою королеву лучше нас, французов.

— Это отчего же? — расхохотался Седрик. — Оттого, что последние лет этак тридцать с лишним она живёт в Англии? Но ведь до того она была королевой Франции и тоже довольно долго. Нет, нет, на самом деле, сынок, Элеонора Аквитанская совершенно замечательная женщина. Родись она мужчиной, она стоила бы своего сына Ричарда и хвалёного Саладина вместе взятых!

Эдгар задумался. Он и прежде слышал о необычайных качествах английской королевы. Причём все, кто ему что-либо о ней рассказывал, описывали её по-разному. Одни говорили о её уме и необычайной хитрости, другие восхищались её отвагой, третьи — умением ездить верхом и стрелять, четвёртых пугала её властность. Некоторые считали её едва ли не ангелом во плоти, пылкой и возвышенной натурой, другие уверяли, что она коварна, жестока и равнодушна. Но одно то, что сейчас, когда матери Ричарда Львиное Сердце было шестьдесят восемь лет, а о ней по сей день пели трубадуры, восхваляя её красоту, будоражило воображение юноши, рисуя образ непонятный, загадочный и грозный.

Седрик не прерывал размышлений своего гостя. Но самым неожиданным образом их прервал Ксавье, который задремал было, опустив голову на стол, но затем очнулся и внимательно слушал беседу рыцарей.

— А у нас в деревне, — произнёс вдруг мальчик, — однажды ночевали бродячие менестрели. И один из них спел нам балладу о королеве Элеоноре...

— Ну, их много поют, таких баллад! — отозвался сир Сеймур.

— Нет, нет, это была совсем особенная баллада! — голос Ксавье дрогнул, в нём послышались слёзы. — Она рассказывала не о королеве Англии, а о принцессе Наваррской и о её первой любви. Это была такая печальная история! Но менестрель уверял, что так оно и было на самом деле...

Эдгар посмотрел на своего оруженосца с удивлением:

— Странно. Разве первой любовью прекрасной Элеоноры был не король Франции, отец нашего нынешнего государя? Ведь принцесса Наваррская вышла за него, когда ей было, говорят, лет пятнадцать?

— Да! — воскликнул Ксавье. — Но её выдали замуж против воли. А она любила другого человека, одного рыцаря. В балладе его зовут Ричард, и, говорят, так и звали в жизни.

— Мог бы поспорить с кем угодно, малыш, что ты запомнил эту балладу! — проговорил Седрик, всё с большим вниманием слушавший оруженосца.

Мальчик покраснел. Он вообще почему-то всё время краснел под взглядом старого рыцаря.

— Менестреля несколько раз просили повторить ту песнь... И он повторял. Да, я запомнил. Я тогда уже жил в замке, а в деревню ходил, чтобы проведать мать и братьев с сёстрами. Я даже опоздал вернуться в замок! Но балладу потом много раз повторял про себя и действительно заучил. Может, что-то потом спуталось в голове, но основное осталось.

Старый рыцарь усмехнулся своей необычной усмешкой, каждый раз будто скрывающей какую-то тайную мысль. Неожиданно он обвёл глазами свою комнату, скользнув взглядом по её стенам, по развешенному тут и там оружию.

— Да! — проговорил он задумчиво. — Чего у меня здесь не хватает, так это лютни или банджо. Я бы сейчас с удовольствием послушал красивую сказочку. Все знают, что менестрели врут, и все им верят, когда те разливаются соловьями и выжимают слезу не только из чувствительных дам или деревенских дурней, но порой и из закалённых воинов...

— Думаю, сир Седрик, что то была всё же правдивая история, — осмелился возразить Ксавье, опуская, правда, глаза под взглядом хозяина. — Потом я рассказал её барону Раймунду, и тот сказал, что слышал об этом немало. А что до лютни, то ни на ней, ни на чем ином, кроме пастушьего рожка или дудочки, я играть не умею.

— Ладно, ладно! — рыцарь перегнулся через стол и положил на плечо мальчика свою тяжёлую руку. — Ну а спеть без музыки ты разве не можешь? Сдаётся мне, голос у тебя должен быть неплохой.

— А правда, Ксавье, спой нам балладу! — попросил Эдгар. — Я их вообще почти не слыхал. К нам в Лион иногда захаживают трубадуры, и на ярмарке они поют, да мне всё было недосуг дослушать хотя бы одну песнь до конца.

Оруженосец смутился, однако тут же улыбнулся и тряхнул своими каштановыми кудрями.

— Не смею ослушаться, мессиры! Только вот голос у меня писклявый и слабый. Но слух, говорят, хороший. И... я постараюсь.

Он встал, отойдя к одной из ковровых стен, встал на фоне старинного, украшенного неведомым гербом щита и запел. У него действительно был высокий, ещё почти детский голос, однако в этом голосе была такая чистая, безыскусная красота, что он против воли волновал, трогал и смущал. И уж тем более прекрасны, хотя и просты были слова песни, в которую мальчик вложил, к тому же, весь пыл наивного детского восторга.

В Аквитании много зелёных лугов,

И широких долин, и шумящих лесов,

Много быстрых потоков и светлых озёр.

Много дев величавых, чарующих взор.

Но одна лишь затмила сияющий свет,

Нету к ней равнодушных, и равных ей нет.

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!

Было юной принцессе пятнадцать годов,

Много сваталось к ней дорогих женихов,

Венценосных, могучих и гордых собой.

Все мечтали назвать её милой женой.

Но принцесса охотилась в дивных лесах,

Не мечтала о знатных тогда женихах

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!

И однажды под сенью зелёных ветвей

Юный рыцарь навстречу вдруг выехал к ней.

С чистым взором пылающий встретился взор,

И раскинуло небо над ними шатёр.

Так решилась красавицы дивной судьба.

Рыцарь Ричард! Тебе подарила себя

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!

А уж князь[22] обещание дал жениху,

И грядущая свадьба у всех на слуху.

Сам французский король — Леонорин жених.

Дева, счастлива будь! Позабудь о других!

Но не рада красавица этим вестям,

Подставляет платок неутешным слезам

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!

В тихой роще в ночи повстречались они.

«Не ревнуй меня, Ричард, и прочь не гони!

Не по воле своей я просватана. Но

Лишь твоею я буду теперь всё равно!»

И ответствовал рыцарь, свой гнев затая:

«Если мил я тебе, ты навеки моя,

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!»

Обменялись перстнями, губами слились,

Обещали друг другу любовь на всю жизнь,

И на утро другое назначили час,

Чтоб в часовне одной обвенчаться тотчас.

Эту ночь не спала, ожидая рассвет,

И тайком ото всех вот уж скачет чуть свет

Элеонора! Элеонора!

Элеонора...

До часовни они не доехали, нет!

Алой кровью зари обагрился рассвет,

Девять стрел прилетели из тёмных кустов.

Юный рыцарь упал. И погибла любовь...

Рыцарь Ричард предательской скошен рукой,

Не успев стать невестой, осталась вдовой

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!

С нелюбимым её повели под венец,

Разлучили с возлюбленным брат и отец!

Из засады стреляли, сраженья страшась,

Опьянённые злобою княжич и князь.

Но влюблённый в объятьях её умирал,

Холодея, её целовал и шептал:

«Элеонора! Элеонора!

Элеонора!»

И отныне не властвует время над ней,

Вот уж двух покорила она королей.

Холодна будто мрамор, как бронза тверда,

Неизменно прекрасна. Всегда молода.

Всяк в любви ей клянётся, обеты даёт,

Но как прежде любимого рыцаря ждёт

Элеонора! Элеонора!

Элеонора!

— Ты мог бы стать хорошим менестрелем, мальчик! — проговорил сир Седрик, когда Ксавье умолк. — Голос у тебя действительно очень высокий, но нежный и глубокий — дамы это обожают. А баллада и впрямь чувствительная, вон даже у твоего рыцаря слёзы в глазах появились! Впрочем, возможно, это от избытка доброго кентерберийского вина. Значит, спать пора, господа! Я готов разделить свою постель с сиром Эдгаром[23], а для тебя, малыш, найдётся широкая лавка внизу. Думаю, вы не захотите спать до полудня и приехать в город к закату.

Глава пятаяКоролева и принцесса

Утром обнаружилось, что от дома Седого Волка идёт неширокая, но удобная дорога, которая, пересекая ложбину, проходя мимо небольшой деревни, подводит к броду через реку, затем углубляется в лес и выводит к большому наезженному тракту, по которому верхом до Кентербери не более часа езды.

Позавтракав всё той же олениной и поблагодарив доброго хозяина, путники пустились в дорогу и достигли цели задолго до того, как стало вечереть.

От Луи Эдгар знал, что благородные дамы в ожидании сопровождающего поселились в замке Вилрод, принадлежавшем другу короля Ричарда графу Лесли Вилроду. Сам отважный Лесли был в это время вместе с Львиным Сердцем в Мессине и собирался продолжить крестовый поход.

Вилрод располагался не в стороне от города, а почти в его центре. И хотя городские укрепления были достаточно надёжны, замок имел и свой ров, правда неширокий, и подъёмные мосты, и собственные высокие стены. Эти стены выглядели новыми, будто их возвели совсем недавно, на самом же деле их просто не так давно надстроили и обвели снаружи новой кладкой. А замок был стар, очень стар, он стоял здесь чуть не пятьсот лет и был старше самого города.

Путников здесь, очевидно, ждали. Когда Эдгар подъехал к мосту (центральный мост был опущен, но ворота за ним закрыты), с угловой башни его окликнул стражник и, услыхав условленные слова: «Лев и корона!», сразу повернул рычаг. Тяжёлые створки распахнулись, и почти сразу пошла вверх деревянная, окованная медью решётка.

Рыцарь и его оруженосец, проехав ворота, оказались под массивной аркой, кладка которой сразу выдавала истинный возраст замка Вилрод. Арка проходила под одной из трёх угловых башен и выводила в обширный внутренний двор, в центре которого был крытый колодец. К массивным стенам с двух сторон были пристроены крытые галереи, из-под одной доносился знакомый Эдгару стук молота и звон металла. Впрочем, он сразу понял, что это едва ли настоящая кузница — скорее всего, там просто подковывали лошадей и делали заточку оружия: даже богатые сеньоры редко могли позволить себе держать в замке хорошего мастера — ведь ему надо было бы много платить, а настоящая нужда в нём возникала бы лишь во время подготовки к войне.

Молодой, щеголевато одетый слуга возник перед всадниками словно из-под земли.

— Приветствую вас! — он говорил по-французски, но с довольно смешным акцентом. — Не угодно ли спешиться и пройти в отведённую вам комнату?

— Спасибо, — Эдгар соскочил с седла и уже почти привычно бросил поводья Ксавье, успевшему спешиться раньше. — Сперва покажи моему оруженосцу, куда поставить коней и куда сложить сёдла и упряжь. А я бы хотел сначала отдать письмо его величества той, кому оно адресовано.

Слуга поднял брови, видимо, не зная, расценить ли поспешность рыцаря как невежливость, или согласиться, что он прав, а в этом случае решить, с кем пойти — с Ксавье в сторону конюшни либо с рыцарем в жилые покои.

— Пойдёмте со мной, сир! — послышался позади мягкий женский голос. — Я проведу вас.

Он обернулся. Перед ним стояла женщина лет тридцати, в светлом платье простого покроя, но сшитом из тонкого хорошего сукна. Её голову венчал один из тех замысловатых уборов, которые в детстве страшно смешили Эдгара. Ещё мальчишкой он любил, взобравшись в развилку старой ивы, что росла возле церкви святой Екатерины, потешаться над модницами, которые, идя к утренней мессе, боялись слишком сильно поклониться при входе в храм, чтоб это сооружение, упаси Боже, не развалилось. А иная нет-нет да цеплялась верхушкой своего чепца за нижнюю ветвь ивы, и вот тут уже нужно было не зевать! Он сам, либо кто-то из сидевших с ним на дереве мальчишек проворно соскальзывал вниз и одним ловким ударом заранее припасённого камешка вбивал гвоздь в ветку, соединив с нею плотную дорогую ткань. Рванувшись из плена, дама неизбежно лишалась своего украшения. Раздавался отчаянный вопль, женщина хваталась за голову, её служанка или служанки с криком кидались ловить озорников, но те, ссыпавшись будто горох со своего насеста, уже неслись прочь, петляя по узким улицам не хуже зайцев.

Однако этот же нелепый высоченный чепец сидел совершенно естественно на женщине, которая так спокойно подошла и так свободно заговорила с незнакомым рыцарем. Её одежда и манера держаться были исполнены достоинства, а безукоризненная французская речь выдавала безусловно знатную даму.

Сразу же поняв это, Эдгар поклонился и, приказав Ксавье заняться лошадьми и отнести в отведённую им комнату дорожные сумки, последовал за женщиной.

Та провела его к другой башне, той, что, очевидно, служила донжоном с самого начала существования замка Вилрод, но была также обновлена, как его внешние стены. Широкая винтовая лестница освещалась довольно большими бойницами, выходившими во двор, а значит, прорубленными именно для освещения. По этой лестнице Эдгар и его спутница поднялись сперва в большой зал, явно служивший для пиров и собраний, но сейчас совершенно пустой. Молодой человек успел только заметить, что в отличие от такого же зала в замке его отца, этот выглядит куда наряднее: распахнутые настежь высокие дубовые двери украшала тонкая резьба, резными были и протянутые под высоким потолком стропила, и рамы узких стрельчатых окон. Возле одной из стен высился роскошный очаг, из тех, что англичане прозвали каминами, с самой настоящей верхней вытяжкой. По стенам висели шпалеры итальянской работы, а пол покрывали нарядные ковры, напомнившие юноше о жилище Седого Волка. Самым необычайным было большое окно в глубине зала — его украшал большой витраж, и солнце, проходя сквозь цветные стёкла, бросало пёстрые причудливые блики на стены и пол огромной комнаты.

Но приезжий рассмотрел зал лишь сквозь его раскрытые двери. Его спутница поднялась на следующий этаж и провела Эдгара по неширокому коридору, от которого в две стороны вели две двери, тоже украшенные резьбой, но закрытые, затем они миновали ещё один пролёт, причём здесь лестница шла уже не по кругу, а прямо, видимо, в самую верхнюю часть башни, которая, как успел заметить кузнец, завершалась круглым остроконечным навершием, блестевшим пластинами кровельного сланца.

— Миледи в часовне. Она приказала привести вас к ней, — повернувшись на последних ступенях лестницы, проговорила дама и отступила, пропуская Эдгара вперёд.

Молодой человек хотел было спросить, кто именно — королева или принцесса отдала такой приказ, но его спутница достаточно поспешно стала спускаться обратно, очевидно, боясь оказаться нескромной свидетельницей встречи своей госпожи и посланца короля.

Эдгар шагнул с небольшой площадки под арку невысокой двери и оказался в небольшом почти круглом помещении, скупо освещённом несколькими свечами, зажжёнными перед высоким каменным распятием и узкой полосой света, падавшего из единственной бойницы, расположенной почти на уровне пола. Часовня, в отличие от нижних помещений, была убрана просто и строго.

В самом центре её, прямо перед распятием, стояла, сложив руки и склонив голову, женщина. От её высокой, тонкой и грациозной фигуры, от её позы, от светлого мрамора её оказавшихся в луче света ладоней повеяло чем-то необычайным, чем-то, чему Эдгар не знал и не мог знать названия — какой-то неведомой гармонией и одновременно странной силой, какой не бывает у мужчины, какая бывает у одной из десятков тысяч женщин.

Кузнец остановился, растерявшись. Что делать? Окликнуть её? Но она молится... Однако стоять у неё за спиной и молчать ещё невежливее. О, Господи, знать бы все эти правила рыцарской учтивости... А он о них только кое-что слышал! Не хватало только при первой же встрече обидеть принцессу! А в том, что перед ним именно принцесса Беренгария, молодой человек уже не сомневался.

— Здравствуйте, сир рыцарь! Благодарю вас, что вы поспешили. Я не ждала вас так рано.

Какой голос! От его звука Эдгар вздрогнул, словно нечаянно прикоснулся к раскалённому металлу. То был женский и не женский голос одновременно. Он был низкий, почти как у мужчины, но в нём было при этом столько музыкальной нежности, что звук его сразу завораживал.

Она обернулась. Свечи обрисовали контур её гибкой фигуры, и юноша лишь теперь рассмотрел, что на ней синее платье с мягким белым воротом, и на голове — простое полупрозрачное покрывало, не скрывающее, а скорее оттеняющее высокий вал густо-рыжих волос, сзади заплетённых в косы и собранных в узел на затылке. Лицо, светлое, тонкое, с высоким лбом, небольшим твёрдым ртом и очень большими тёмными глазами, пряталось в тени покрывала, и он не смог рассмотреть его достаточно хорошо, но оно говорило воображению куда больше, чем взору...

— Я счастлив, что могу служить вам, принцесса! — воскликнул Эдгар, кстати вспомнив нужную куртуазную фразу и чувствуя себя при этом неловко, словно он втискивал ногу в чужой узкий и тесный башмак.

— Принцесса? — переспросила женщина, бросив на молодого человека взгляд, полный плохо скрытого изумления. — Вы что же... вы подумали, что я?..

И она вдруг рассмеялась таким звонким и чистым смехом, что уже исчезающая иллюзия вновь одурманила Эдгара. Он уже начал понимать свою ошибку, уже сумел всмотреться в неясное под сенью покрывала лицо, успел рассмотреть рисунок морщин вокруг огромных зелёных глаз и возле рта, чуть опустившиеся щёки. И всё равно поверить было невозможно! Женщине, которая перед ним стояла, можно было и при самом ярком дневном свете наверняка дать от силы лет сорок пять!..

Наверное, его лицо выразило всё, что он в этот момент подумал. Женщина перестала смеяться, шагнула к посланцу и быстрым движением сбросила своё покрывало на плечи.

— Простите мой смех. Я забыла, какое здесь освещение, и какие шутки умеет вытворять прозрачная ткань в сумерках. Многие старые хитрые куртизанки пользуются этим. Я — Элеонора Английская. И письмо, которое должно быть с вами, адресовано именно мне. Оно при вас?

— Да, ваше величество. Простите меня, ради Бога!

Эдгар довольно ловко преклонил колено и протянул королеве свиток, втайне сжавшись от страха: если бы печать снимала Беренгария, то вряд ли бы что-то заметила. Но эта женщина может понять, что послание её сына кто-то вскрывал.

Однако она совершенно спокойно перерезала шнурок свитка крошечным кинжалом, висевшим у её пояса в изящных ноженках, и развернула письмо. Пробежала глазами, и лёгкая тень скользнула по её лицу.

— Ах, Ричард! — прошептала она чуть слышно. Затем вновь взглянула на Эдгара.

— Встаньте, сир рыцарь. Как вас зовут? Мой сын, как это часто бывает, позабыл упомянуть имя своего посланца.

— Я — Эдгар Лионский, ваше величество.

— Незнакомое имя. Я начинаю забывать французских рыцарей и их родню. Впрочем, это неважно. Я видела через это окно, как вы въезжали во двор. С вами только один оруженосец?

— Да. Его величество сказал, что у вас и у её высочества — свои свиты и охрана.

— Это ему так хотелось бы думать! — довольно резко воскликнула королева. — Ну да, конечно, по два пажа, по три-четыре воина, умеющих держать в руках мечи, у нас отыщется. Но это не свита и не охрана для такого путешествия, которое мы собираемся предпринять. Однако у вас вид надёжный, и это немного успокаивает. Вы, вероятно, решили, что я — просто старая трусиха?

Этот вопрос вновь привёл Эдгара в замешательство.

— Ваше величество, — справившись с собой, ответил он, — разве мужчина имеет право требовать от дамы отваги? Ведь не вы меня, а я вас должен сопровождать до Мессины, до лагеря вашего венценосного сына.

Элеонора вздохнула.

— Да, отвага женщины обычно только помеха в делах мужчины. Ничего мы в них не смыслим! Однако иногда... О, Господи, да войди же, дитя моё, не топчись на пороге. У меня нет от тебя тайн.

Эдгар изумлённо оглянулся. Он не слышал никакого шороха на лестничной площадке, но, очевидно, у Элеоноры слух был тоньше. Из-за полуотворённой двери донёсся лёгкий смешок, и затем в прозрачном полусумраке возникла ещё одна женская фигура, и молодому человеку показалось, что королева словно раздвоилась в его глазах. У вошедшей в часовню девушки была почти такая же высокая и гибкая фигура, та же изящная стать, та же гордая посадка головы. Но этим сходство исчерпывалось — когда та приблизилась, стало видно, что она — брюнетка, чуть смуглая той прекрасной смуглотой, какая бывает у уроженок Италии или юга Франции, смуглотой, которая не мешает густому румянцу выступать на щеках, а бледности порой разлиться по всему лицу. Глаза девушки были такие же большие, как у королевы, но казались вытянутыми к вискам и прятались под такой массой пушистых ресниц, что трудно было сразу понять, какого они цвета.

Она была в белом платье, и белое с золотом покрывало скользило с её чёрных волос на недопустимо открытые плечи — вырез её платья был так широк, что у любой благовоспитанной дамы это могло бы вызвать обморок, главным образом от зависти...

— Беренгария, милая, представляю тебе рыцаря, которого Ричард прислал за нами из Мессины, — проговорила Элеонора, явно заметив, как вспыхнули глаза и щёки молодого человека при взгляде на принцессу Наваррскую. — Это сир Эдгар Лионский. Слава Богу, он кажется человеком сильным и отважным.

— Даже если бы вы так не сказали, матушка, — произнесла принцесса, — я бы и сама так подумала о нём. Да и что я говорю! Ричард не мог ошибиться! Здравствуйте, сир Эдгар.

Её голос тихий и будто прозрачный. Говоря, она смотрела прямо в глаза, и от этого Эдгару всё время хотелось отвести взгляд.

— Мы сейчас спустимся к обеду, — сказала меж тем Элеонора. — Я уже послала сказать об этом слугам. Только мне не хочется обедать в зале — там слишком пусто. Нам накроют в комнате сира Лесли, на втором этаже. Ступай туда, девочка, и подожди нас.

Беренгария послушно повернулась, но, выходя, бросила на Эдгара быстрый взгляд, один из тех лукавых и вопрошающих взглядов, какие роняет женщина, сознающая свою непобедимую красоту и готовая ждать восхищения от любого мужчины, даже если она искренне предана только одному.

— О нет! — произнесла королева, когда лёгкие шажки девушки стихли. — Нет, сир, не влюбляйтесь в неё, прошу вас!

Это было сказано так неожиданно и так откровенно, что юноша сперва вздрогнул, потом обернулся с выражением изумления и почти возмущения на лице. Если какая-то тайная мысль и мелькнула в его душе, то кто позволил этой зеленоглазой ведьме сразу прочитать эту мысль?!

— Это нетрудно, — ответила его немому взгляду Элеонора. — Я видела это много-много раз. Не влюбляйтесь в Беренгарию, прошу вас. Не становитесь врагом моего сына. У него и так без счёта врагов!

Это восклицание сразу осадило кузнеца. Он смело посмотрел в глаза королеве и проговорил:

— Об этом вы зря тревожитесь, ваше величество. Я не сумасшедший.

— Вижу. И вижу, что вы не из тех, кто из-за женщины способен предать короля. Простите. И пойдёмте к обеду. Нас ждут.

— Да, — чуть улыбнувшись заметил юноша, наклоняясь к окну. — Вон слуги несут через двор пару кувшинов, наверняка с водой и вином для обеда. Странно, что у вас небольшая свита, когда в замке Вилрод столько слуг. И стражи у вас много, словно замок стоит не внутри городских стен. Вот зачем, к примеру, этот лучник на противоположной стене? Кого и от чего он охраняет? С той стороны и ворот-то нет.

Элеонора глянула через плечо Эдгара в том же направлении и вдруг, не вскрикнув, не произнеся ни слова, резко, с неожиданной неженской силой толкнула его прочь от окна. Толчок был так силён, что молодой человек, не удержав равновесия, опрокинулся на спину, и женщина, в свою очередь, упала на него сверху. Он был так ошарашен, что на несколько мгновений застыл, раскинув руки, не зная, что подумать, лишь ощущая бешеные толчки её сердца. Потом уже понял: в мгновение их падения раздался какой-то резкий щелчок, словно что-то ударило в стену часовни, как раз против окна. И затем, проследив взгляд Элеоноры, увидал стрелу, торчащую из деревянной опоры потолка. Её древко ещё дрожало.

Глава шестаяИскушение

— Так значит, королева уверена, что стреляли именно в тебя?

— Что значит, королева уверена? И я уверен: ведь в окне был я один.

— Хм! А у тебя есть враг или враги, которые бы так сильно желали твоей смерти, что погнались бы за тобой из Франции в Англию, либо наняли здесь убийцу?

— Господь с вами! Не припомню и таких, которые даже во Франции потратились бы ради этого на лук и стрелы... Я не уводил чужих жён, не наследую никаких богатств, не знаю важных тайн. Меня совершенно не за что убивать.

— Хм, хм! Значит, причина может быть лишь одна: кто-то отчаянно не хочет, чтобы ты выполнил поручение короля Ричарда.

Сир Седрик Сеймур и Эдгар ехали бок о бок вдоль русла небольшой бурной реки, что протекала неподалёку от дома старого рыцаря. Приехав к нему поутру, молодой человек нашёл жилище запертым на засов, а навстречу гостю выскочил лишь грозный Кайс, рыком предупредив, что в отсутствии хозяина никого к дому не подпустит. Однако звук рога почти сразу дал знать, где находится Седрик, да Эдгар и не сомневался, что тот занят любимым делом — охотой. Отыскать охотника юноше посчастливилось очень быстро.

— А что думает её величество Элеонора о покушении на жизнь посланца? — спросил после недолгого молчания сир Сеймур. — И пыталась ли она послать свою стражу вдогонку за тем таинственным лучником?

— Как же! — Эдгар усмехнулся. — Послала тотчас. Но по её же словам, сделала это лишь из чувства долга — она не сомневалась, что убийцы уж и след простыл, тем более, что стражник с противоположной стены успел его заметить. Скорее всего, этот человек проник в замок вместе с торговцами, что вчера утром привезли колбасы, вино и хлеб — припасы для дальней дороги. Но в самом деле, кто и из-за чего пытается помешать исполнению воли короля? И если уж так, то разве не очевидно, что моя смерть не остановила бы такую решительную женщину, как королева. Она бы ещё кого-нибудь нашла, да в конце концов поехала бы с самой маленькой свитой. По-моему эта женщина не знает запретов!

— Ага! — сверкнул глазами Седрик. — Я так и знал. И ты подпал под её чары. Все, кто её видел хотя бы раз, говорят, что от неё спятить можно. Хотя она теперь стара как вон тот толстый дуб. Сколько ей сейчас можно дать, а?

Этот насмешливый тон в отношении королевы почему-то покоробил Эдгара, однако он сдержал готовые вырваться возмущённые слова и ответил спокойно:

— На вид ей лет сорок — сорок пять, пожалуй, хотя сразу и того не дашь. А ведь на самом деле, я слыхал, все шестьдесят!

— Если быть точным, то шестьдесят семь. Но раз уж даже такому молодому парню, как ты, она показалась куда моложе, то значит, люди не врут — не иначе, она колдует... Не смотри так угрюмо, сир Эдгар, я шучу. Что до того, зачем кому-то понадобилась твоя смерть, то тут может быть несколько объяснений. Ну, во-первых, ясно, что Филипп-Август мог заподозрить, а то и разузнать, что Ричард собирается отвергнуть его сестру и послать за своей возлюбленной Беренгарией. Значит, возможно, он решил любым способом задержать отъезд королевы и принцессы Наваррской. Второе, и это мне кажется куда возможнее: кому-то хочется окончательно рассорить двух королей, а для этого как раз и создать видимость, будто Филипп препятствует исполнению приказа Ричарда. В этом случае убийство рыцаря, которого Ричард отправил с поручением, — великолепный предлог. И есть третья мысль, тоже очень неприятная: у кого-то возникло желание не просто помешать отъезду знатных дам, но, возможно, захватить их в плен и таким образом вынудить Ричарда вообще оставить Мессину, не идти в крестовый поход и вернуться в Англию. Для этого нужно убрать посланца короля, а для сопровождения предложить Элеоноре другого рыцаря, которого заранее подкупили.

— Неужели такое возможно? — воскликнул поражённый Эдгар. — И может найтись такой рыцарь?!

— Смотря какой! — многозначительно пробормотал Седрик. — Ещё как может...

Молодой человек глубоко вздохнул.

— Честно сказать, именно это же заподозрила и королева. Она так и сказала: против короля строится заговор и хорошо, если один...

Старый рыцарь придержал коня и какое-то время вслушивался в неясный шелест леса по ту сторону реки. Однако вскоре он тряхнул головой и улыбнулся:

— Видишь, и мне начинают мерещиться засады. А ты отважен, если поехал сюда один. Правда, если убийца — случайный наёмник, то он давно уже далеко, тем более, раз его видел стражник. А если на тебя покушаются те, о ком я подумал, то прятаться от них бесполезно, лучше просто быть настороже.

— Да кто эти самые «те»? — не выдержал юноша. — Вы говорите точно о каких-то привидениях.

Седрик исподлобья покосился на юношу.

— Счастлив же ты, раз не понимаешь. Я говорю о тамплиерах[24]. Об ордене, рыцари которого нарушают все рыцарские законы, какие только есть. Их цель — обрести власть на земле и отлучить от Царствия Небесного как можно больше душ... Впрочем, если ты о них не слыхал, то это надо долго рассказывать. В любом случае, это враги и короля Ричарда Львиное Сердце, и короля Филиппа-Августа. И чтобы посеять вражду и раздор меж могучими государями, они пойдут на что угодно, могут даже посягнуть на двух благородных женщин. Впрочем, — тут старый рыцарь пожал плечами и, снова внимательно прислушавшись, скинул с плеча лук, — впрочем, всё это лишь мои догадки и домыслы. Стрела в стене часовни — весомое доказательство того, что ты, мальчик мой, кому-то мешаешь, а кому... Думаю, Элеонора скорее догадается. У неё есть свои соглядатаи и осведомители. А я хотел бы сейчас подстрелить дрофу, что сидит во-он на том дереве.

— Она очень далеко, — всмотревшись в тёмное пятнышко среди густой листвы, возразил Эдгар.

— Это кому как!

Стрела сорвалась, свистнула, пронзая воздух, и птица рухнула в кусты, вызвав там великий переполох — множество мелких птах в ужасе ринулись в разные стороны.

— Вперёд! Надо подобрать её! — воскликнул Седрик. — В этих местах много лис. Чуть что, и утащат добычу.

Когда охотник отыскал в зарослях и, перегнувшись с седла, торжественно поднял птицу за крыло, та уже не билась. Тёмное оперение блеснуло на солнце, красиво отливая металлом.

— Хороша! А, кстати, сир Эдгар, я так тебя и не спросил — чего ради ты приехал ко мне с утра, это в то время, когда в замке Вилрод уже идут сборы в дорогу?

Молодой человек ожидал этого вопроса и готовился на него ответить, но, тем не менее, смутился.

— Я думал, вы догадаетесь...

— Честное слово, не догадываюсь.

В голосе и взгляде старого рыцаря проскользнуло некоторое лукавство, но Эдгар предпочёл этого не заметить. Раз Седрик хочет, чтобы она сам ему сказал...

— Вчера, обсуждая всё происшедшее, её величество сказала, что поездка может оказаться действительно опасной, и что очень нужно было бы иметь в свите ещё несколько надёжных воинов. Говорила, что мало кому может сейчас доверять. А потом спросила, не знаю ли я кого-нибудь... кого-нибудь, кто бы мог...

— И что ты ответил? — почти равнодушно спросил старый рыцарь, продолжая рассматривать убитую птицу.

Эдгар вновь едва не рассердился: в самом деле, ведь старый хитрец давно обо всём догадался, но хочет заставить его выступить в роли просителя!

— Я ответил, что в Англии вообще никого не знаю. Но по дороге в Кентербери повстречал рыцаря, который один стоит целой свиты и лучшего воинского отряда, который, к тому же, кажется мне безупречно честным и отважным и достоин стать защитой двух благородных женщин.

Слова юноши прозвучали почти с вызовом, и Седрик понял, что дальше играть в догадки уже нелепо.

— Это ты обо мне, да? Ну что же, спасибо! А что сказала королева, когда ты ей объявил, что хотел бы позвать в её свиту угрюмого лесного дикаря?

Эдгар улыбнулся:

— Её величество слышала о вас, сир Седрик. Правда, среди всех Сеймуров, которых она припомнила, вас явно не было, зато прозвище «Седой Волк» ей оказалось знакомо. Ваша слава ушла далеко за пределы этой долины. И королева ничего не имеет против того, чтобы такой знаменитый воин сопровождал её в Мессину.

— Она-то не против! — старый рыцарь сердито дёрнул бровями и отвернулся, преувеличенно старательно привязывая убитую дрофу к седлу, под которым уже болтались тушки двух зайцев. — Она не против, понятное дело, когда в её благословенном королевстве дело дошло до того, что и положиться уже не на кого! Но я-то чего ради должен бросать дом и эту прекрасную долину, где всегда есть дичь и доброе вино, и на старости лет отправляться в какую-то жаркую Сицилию? Не скрою, мне очень по душе Ричард Львиное Сердце, уже хотя бы потому, что его ненавидят все нынешние просвещённые умники, болтающие о благородстве и продающие душу за лишний земельный надел, все, кто ненавидят рыцарство, все, кто не понимают настоящей отваги и не умеют сражаться. Я всегда любил таких, как он, хотя такие обычно покоряют полмира и остаются ни с чем — они слишком велики для земной славы... Однако мне король ничего не поручал, и я не обязан оказывать ему услуги в его брачных затеях. И потом, Эдгар, тебе не кажется, что мне просто-напросто поздновато пускаться в такое предприятие? Знаешь, сколько мне лет?

— Лет пятьдесят пять, я думаю, — наугад ответил кузнец.

Старый рыцарь подавился смешком.

— Ну да! Ты дал мне на десять лет больше, чем королеве. И чуть меньше ошибся. В этом году, если только я и сам не запамятовал, мне должно сравняться семьдесят пять.

— Невероятно! — вырвалось у юноши. — Спрашивается, кто занимается колдовством — её величество или вы, мессир? Да и потом — какая разница, кому сколько лет, если вы сидите в седле, сражаетесь, стреляете из лука наверняка лучше, чем многие знаменитые рыцари? И если вам нравится драться с разбойниками, то отчего бы не отважиться на далёкое путешествие?

Пока он говорил, они успели выехать из зарослей, пересечь реку, и вдали уже показался обрыв и прилепившийся к нему необычайный дом Седого Волка. Нарушая тишину, послышался басовитый лай Кайса, издали зачуявшего хозяина.

Старый рыцарь долго молчал, не отвечая на пылкие слова Эдгара, потом вдруг резко натянул поводья, и его конь тотчас послушно остановился. Во взгляде, который Седой Волк устремил на своего молодого спутника, тот увидел всё, что до сих пор Седрику легко удавалось скрывать: глубокое волнение, вызванное внезапным сильным искушением, досаду и горечь от того, что это искушение и впрямь пришло так поздно, нескрываемую зависть к юности и дерзости.

— Знаешь, мальчик, сколько долгих, страшных, невероятных путешествий мне пришлось уже испытать? — тихо проговорил Седрик. — Знаешь, сколько сражений мне выпало? Сколько душ я отправил в ад, а может, не дай Бог, кого и в рай отправлял... не хотелось бы такого думать! Я прожил такую жизнищу, словно в ней было не семьдесят пять, а сто семьдесят пять лет! И всё это уже прошло, понимаешь? Мне вовсе не нравится сражаться с разбойниками, просто я не люблю, когда эти поганцы грабят и убивают людей прямо возле моего дома... Я живу теперь как хочу, где хочу, и мне бы хотелось умереть в этой счастливой долине... В деревушке поблизости даже церковь есть, так что не останусь без отпевания и причащения. Поэтому благодарю тебя за предложение, но отказываюсь от него!

— А я отчего-то думал, что вы согласитесь! — не с горечью, но с сильным разочарованием произнёс Эдгар. — Тем более, что из Мессины король отправится в крестовый поход.

— Ну да! — подхватил Седой Волк, и его насмешливый голос вдруг дрогнул. — Ты зовёшь меня прискакать в Царство Небесное прямо на боевом коне. Когда-то я об этом мечтал. Но это было давно. Если Бог на твоей стороне, и ты делаешь то, что должно делать, будь покоен, ничего плохого с тобой не будет, и все стрелы пролетят мимо тебя, как та, в часовне... Поезжай, мальчик, поезжай, и скажи королеве, что по мнению Волка у неё уже есть надёжная защита.

Глава седьмаяПервые раны

Отправляясь в крестовый поход, Ричард Львиное Сердце избрал сухопутную дорогу. Он всегда предпочитал двигаться сушей, а не морем, даже тогда, когда по воде было ближе добираться. Многие приписывали это его неуёмной любви к боевым схваткам: конечно же, на суше всегда подвернётся возможность устроить с кем-либо стычку — разве бывало, чтобы пилигримы[25] добирались до своей цели, не испытав ни одного нападения?

И только королева Элеонора и очень немногие приближённые к его величеству подданные знали истинную причину такого выбора: Ричард при всей его отваге вовсе не был одержим желанием драться и убивать, он дрался и убивал, когда в том действительно бывала необходимость. Но он с раннего детства совершенно не переносил морской качки! Бесстрашному воину становилось плохо при любом сильном волнении на море, не говоря уж о шторме, и как ни мужественно он в этом случае держался, его могло вывернуть наизнанку несколько раз за день. А кому же этого захочется? И дело не только в том, что это не украшает короля. Всякий, кто болел морской болезнью, знает, как много она отнимает сил, и как тошно бывает некоторое время после неё, а ведь потом нужно сражаться...

Элеонора Аквитанская тоже выбрала для путешествия в Мессину «сухой» путь. Однако по совершенно другим соображениям — она никогда не страдала морской болезнью, просто в данном случае такой путь был короче, а главное, показался ей безопаснее. Нападения на суше всегда легче избежать, чем на воде, а у королевы были все основания опасаться, что нападение возможно — попытка убить посланного за нею рыцаря была не единственным событием, доказавшим, что кому-то очень не хочется допустить встречи Ричарда и его юной избранницы.

Путники выехали утром, на другой день после неудачной попытки Эдгара привлечь к их походу Седого Волка. Небольшой отряд состоял из девяти человек, если не считать самих царственных путешественниц и двух придворных дам — Клотильды Ремо, той самой, что встретила Эдгара во дворе замка Вилрод, и Луизы де Гардири, сопровождавшей Беренгарию Наваррскую. Свиту и охрану отбирала сама Элеонора, хотя, по её же признанию, выбирать было особенно не из кого... Те, кто не ушли в поход с Ричардом, не составляли цвет английского воинства и рыцарства. Двое молодых пажей, каждому по восемнадцать лет — юноши, отчаянно мечтавшие стать рыцарями, пятеро воинов средних лет, из тех, что последние годы исправно несли охрану замка и, по мнению королевы, лучше других владели оружием, а кроме них — глава отряда, сам новоявленный рыцарь Лионский и его юный оруженосец Ксавье.

Лошадей отобрали со всей тщательностью, взяв ещё и четырёх запасных — их вели в поводу пажи. Все скакуны были хорошо объезженные и проверенные если не в сражениях, то на охоте — живя в замке Вилрод, неугомонная королева не отказывала себе в любимом с детства развлечении.

Оружие и доспехи воинов и пажей Эдгар отбирал и проверял сам — в чём в чём, а в этом он разбирался не хуже, а лучше любого опытного рыцаря.

На нём с самого начала путешествия были доспехи его собственной работы, сочетавшие в себе надёжность и прочность с относительной лёгкостью, без которой долгая дорога могла показаться настоящим адом. Поверх полотняной рубахи юноша надел стальную кольчугу до бёдер, которую, в свою очередь, прикрывал длинный стёганый гамбезон[26] из тонкой кожи, с железными защитными пластинами на груди. Ноги Эдгара защищали кольчужные чулки, такие тонкие, что со стороны они казались скорее украшением, нежели частью доспехов, однако прекрасная сталь, из которой кузнец ковал их, делала эти чулки надёжнее иных тяжёлых лат, а спрятанные под ними кованые наколенники могли выдержать даже прямой удар меча. От рыцарского большого шлема с прорезями для глаз молодой человек после некоторых раздумий отказался — такой шлем хорош в битве, но плох в дороге: в нём мало что видно, а голова устаёт от него так, что постоянно является желание вообще его снять. В этом молочному брату признавался Луи: во время тяжкого похода германцев по южным пустыням так погибло немало воинов — стрелы сарацин быстро доставали тех, кто, изнемогая от духоты, решался в пути обнажить голову... Поэтому Эдгар выбрал тот же шлем, который предпочитал и Луи: круглый, с передним выступом, прикрывающим часть лба и нос. Такой шлем надевался поверх небольшой кожаной шапки-стёганки и стальной бармицы, закрывавшей нижнюю часть лица, часть щёк, шею и затылок.

Ксавье был одет легче и проще: в почти такую же кольчугу, гамбезон (который он постоянно норовил снять и везти на седле), лёгкий кожаный шлем с защитной пластиной на лбу и наколенники, надетые поверх простых полотняных штанов.

Что до доспехов воинов и пажей, то их молодой человек постарался подобрать по образцу своих собственных, однако лёгких шлемов в оружейной замка не нашлось. Зато было полно больших и громоздких, так или иначе напоминавших шлемы короля Ричарда и его друга рыцаря Лесли. Поглядев на них, воины все как один заявили, что не наденут в дальнюю дорогу «эти вёдра»... И Эдгар поступил просто — отыскал в городе кузницу и на выданные Элеонорой деньги купил десяток (чтобы были и про запас) добротных шлемов, которые в последнее время часто носили простые воины, именуя их попросту «германскими шляпами». Мода на них действительно пришла из Германии, а форма шлема и впрямь напоминала шляпу земледельца — круглый, с довольно широкими плоскими полями. Эти железные шляпы, надетые на те же кожаные шапки и кольчужные бармицы, очень неплохо защищали голову, но не закрывали ни лоб, ни лицо, ни даже часть шеи. Зато их можно было быстро снять и ещё быстрее надеть, и они, кроме всего прочего, были не так тяжелы, как даже обычные круглые шлемы[27].

Путникам предстояло, миновав Ла Манш, проехать через всю Францию, затем через Бургундию, Ломбардию, Тоскану и достичь Королевства обеих Сицилий, откуда затем, уже морем, добираться до Мессины.

После событий в замке Вилрод у всех было настороженное и даже немного угрюмое настроение все ожидали возможных препятствий. Эдгар, только теперь до конца осознавший, какую сумасшедшую ответственность он, по своей же глупости взвалил себе на плечи, был напряжён до предела и даже не смог задремать во время первой остановки на ночлег. (Они ночевали в Гавре, в простой корчме, хозяин которой сразу показался новоявленному рыцарю хитрым и лукавым, а на деле оказался просто добродушным болтуном. Кто они такие, куда и для чего едут, никому знать не полагалось, однако корчмарь с таким любопытством приставал к рыцарю, пытаясь выяснить, что же это за дамы катят верхом неизвестно в какую даль, что Эдгар в конце концов пообещал дать хозяину разъяснения при помощи меча, и тот мигом утихомирился).

Весёлой и оживлённой выглядела в первые пару дней пути одна лишь Элеонора. И, кажется, она даже не лукавила. Эта женщина и впрямь была совершенно бесстрашна, а её неукротимый нрав заставлял желать новых и новых приключений, странствий, опасностей. Необходимость совершить рискованный поход, нелёгкий и для куда более молодых людей, была для королевы спасением от скуки и разнообразием, которого она постоянно хотела и искала.

Наблюдая, с какой охотой она садится верхом, как держится в седле, как легко одолевает переход за переходом, Эдгар приходил во всё большее изумление и начинал верить в то, о чём ему давным-давно рассказывал отец, в то, что он считал просто красивой сказкой, придуманной всё теми же менестрелями: когда-то, лет сорок пять назад, Элеонора Аквитанская, в то время ещё жена французского короля Луи Седьмого, отправилась с ним вместе во второй крестовый поход и сумела преодолеть тяготы, от которых слабели, умирали, теряли мужество многие закалённые в битвах мужчины... Теперь он понимал: она могла это сделать!

Надо сказать, что её юная спутница Беренгария держалась если и не с такой же лёгкостью, то почти с таким же мужеством. Ещё бы! Она ехала к Ричарду, к своему Ричарду, которого любила изо всех сил, и эта любовь заставила изнеженную принцессу, привыкшую к шелкам, серебряной посуде, горячим ваннам, терпеть лишения, о которых она в прежние времена читала лишь в куртуазных рассказах, да и то смягчённых их авторами ради чувствительных дам.

На второй день пути, проделав верхом длинный переход от Гавра до небольшого селения, вблизи которого путники решили устроить ночлег, девушка не сошла, а почти упала с седла и, отойдя подальше от воинов, занятых установкой шатров, рухнула прямо на землю и неудержимо расплакалась.

Элеонора, заметившая это, но не проявившая особого беспокойства, тут же потихоньку подозвала к себе Эдгара:

— Ну-ка, мессир, пойдите да спросите, что приключилось с её высочеством. У меня впечатление, что ей нужна помощь.

Эдгар смутился:

— Но... Возможно, лучше вы спросите?..

Королева только махнула рукой:

— Ах, да разве она мне скажет! Она больше всего на свете боится, что я сочту её балованной неженкой, не подходящей в жёны моему сыну. Она мне уже это говорила, вот дурочка-то! Я отлично знаю, что с ней такое, но не буду вмешиваться. А вы, если она вам скажет, сможете дать совет более дельный, чем я. Как это ни смешно, в таких деликатных вопросах женщины отчего-то предпочитают доверяться мужчинам. Вон госпожа Клотильда тоже хнычет и кусает пальчики, но с ней я как-нибудь и сама управлюсь — не в первый раз... Идите, идите, сир рыцарь, нельзя же оставлять принцессу вдали от охраны надолго!

Эдгар приказал Ксавье, как обычно занятому лошадьми, занести вещи в шатёр (всего шатров было два — для дам и для рыцаря с оруженосцем) и поспешил к Беренгарии.

То, что он увидел, неосторожно подойдя к девушке сзади, заставило его совсем смешаться, хотя, пожалуй, это его и насмешило, и вызвало сочувствие — такие вещи ему приходилось видеть и прежде.

Юная принцесса Наваррская сидела, согнув ноги в коленях, высоко закинув подол платья и рубашки и, рыдая, разглядывала кровоточащие раны на коленях и внутренней стороне бёдер. Она стёрла ноги о седло, и можно было лишь восхищаться её терпением: другая давно бы потребовала остановить отряд и устроить отдых... А ведь она умела ездить верхом, однако одно дело проскакать час-полтора во время охоты, то останавливая коня, то меняя положение в седле, другое дело семь часов непрерывной езды по тряской дороге, с короткой остановкой для отдыха лошадей, но не всадников. Обильный пот, свой собственный и конский, пыль, летевшая из-под копыт и проникавшая даже под длинные платья женщин, всё это и стало причиной появившихся на ногах наездницы пузырей, которые затем лопнули и превратились в раны.

Эдгар хотел потихоньку отойти и окликнуть девушку издали, но тут некстати заржал его любимый Брандис, привязанный неподалёку и подавший голос при виде хозяина. Беренгария обернулась и... сделав испуганное движение, чтобы прикрыть колени, совсем опрокинулась на спину. Юноша, успевший увидеть всё великолепие её стройных смуглых ног до самых бёдер, поспешно отвернулся, залившись краской, но уже не от смущения, а от хохота, который ему едва удалось подавить, зажав рот рукой.

— Про... Простите меня, ради Бога, ваше высочество! — воскликнул он, продолжая стоять спиной к растерявшейся девушке. — Я не знал... Я хотел только узнать, не нужно ли вам чего-нибудь...

— Можете повернуться! — резко произнесла Беренгария. — И не стыдно вам, рыцарю, подкрадываться и подглядывать?!

Тут уже юноша возмутился:

— Ваше высочество, вы зря так говорите. Я видел в своей жизни достаточно женских ног, чтобы не смотреть на них украдкой. Это произошло случайно и только потому, что я хотел вам помочь.

Он понимал, что позволяет себе дерзость, которую рыцарь не позволил бы ни за что на свете, но неожиданно эта дерзость исправила положение. Принцесса посмотрела на него с удивлением и почти с робостью. Потом провела ладонью по щекам, стирая полоски слёз.

— Что же это за дамы, которые показывают мужчине свои ноги, сир? — без всякой иронии, с искренним любопытством спросила девушка. — Верно, сарацинки. Говорят, у них женщины дома ходят в штанах, да ещё иногда в прозрачных! Вы ведь были в походе в тех краях... Неужто неверные так бесстыдны?

Растерявшись от такой наивности, Эдгар чуть было не бухнул, что ни в каких таких краях он не был и никаких сарацинок не видал, но вовремя вспомнил, что выдаёт себя за того самого рыцаря (как бы его ни звали), которому король Ричард дал в Мессине поручение ехать за своей невестой.

— Отчасти вы правы, — ответил он, отводя взгляд в сторону. — Вернее говоря, у неверных иные представления о стыде, нежели у нас. Но я их мало знаю. Однако раз уж я случайно увидел, что с вами приключилась беда, то, может быть, вы позволите вам помочь?

Беренгария вновь вспыхнула:

— И как вы мне поможете, мессир? Хорошо бы вы смогли... Не представляю, что и делать! Я... Только не думайте, что я не умею ездить. Но мы скакали так долго!.. Я и сама не заметила, как всё себе стёрла.

— Это со многими поначалу случается, — улыбнулся юноша и, подавив своё смущение, подошёл и сел в траву вблизи принцессы, соблюдая, однако, пристойное расстояние. — Лучше бы вам завтра отдохнуть, если, конечно, её величество...

— Нет, нет! — закричала Беренгария и едва снова не расплакалась. — Всё что угодно, но не останавливаться! Я так долго ждала, так надеялась... Нет, мессир, я хочу туда, хочу в Мессину!

Отчего-то Эдгар испытал досаду. Так уж один лишний день ей не прожить без Ричарда...

— Как вам угодно, ваше высочество. Но тогда нужно это вылечить. У меня есть бобровый жир, я специально его взял на всякий случай. Сейчас пришлю вам моего оруженосца, он принесёт склянку.

По правде сказать, этот самый жир Ксавье прихватил на тот случай, если сёдла натрут спины лошадям. Но мальчик объяснял Эдгару, что это средство отлично помогает и людям от всяких потёртостей и ранок, а значит, вполне можно предложить его Беренгарии (она же не узнает, что оно лошадиное!)

— Кроме того, — продолжал юноша, — чтобы больше это всё не тёрлось, — неплохо завтра под платье надеть обычные полотняные штаны.

— Что?! — она не возмутилась, но, кажется, готова была расхохотаться. — Мужские штаны?! Да как же можно?

— Да так. Чтобы не тёрлось. Мы-то, думаете, отчего носим под кольчужными чулками обычные чулки и штаны? Не для тепла ведь. Кольчуга растёрла бы тело не хуже седла, хоть мы люди и привычные. Если хотите, — совсем уже дерзко добавил Эдгар, — у Ксавье, кажется, есть совсем новенькие — он чуть пониже вас ростом.

Беренгария вздохнула, расправляя на коленях своё тёмное дорожное платье. Её чепец и покрывало лежали тут же в траве — она скинула их, когда, плача от боли, повалилась на землю. Чёрные косы девушки, легко одолев черепаховые шпильки и гребни, распались по плечам, а над её лбом и висками сердито и вызывающе дрожали крутые упругие завитки.

«Как хороша-то!» — почти сердито подумал Эдгар.

И тут же вспомнил слова Элеоноры там, в часовне, за минуту до того, как королева спасла ему жизнь: «Не влюбляйтесь в неё, сир, прошу вас!» Да, в неё трудно не влюбиться...

— Я сделаю всё, как вы советуете, — после минутного раздумья сказала девушка, — лишь бы завтра продолжить путь.

И, помолчав ещё, вдруг покосилась на юношу и тихо спросила:

— А у сарацинок... у тех, которых вы видели, ноги лучше моих?

— Нет! — опять едва подавив смех, ответил молодой человек. — У вас они лучше. И вообще я не видел ни одной действительно красивой сарацинки.

«И вообще ни одной не видел! — добавил он про себя. — А у девиц в Лионе и в деревне близ отцовского замка ноги куда хуже твоих, принцесса! Куда им до тебя...»

— Вы лжёте, сир рыцарь! Лжёте, чтобы мне угодить! — капризно воскликнула девушка. — Я знаю, это так принято — говорить даме только приятное.

— Да не умею я говорить, как принято! — неожиданно для себя сорвался Эдгар. — И вообще не люблю и не умею врать!

— Тогда вам очень тяжко жить на свете, — вдруг по-взрослому серьёзно сказала принцесса и тут же прямо посмотрела в его глаза. — Сколько видела рыцарей, такого, как вы, встречаю впервые.

— Такого неотёсанного грубияна? — уже не сдерживаясь, почти гневно спросил юноша, в это мгновение готовый проклинать своего друга Луи за это приключение и за эту встречу, которая так резко ставила его на место: размечтался о рыцарстве! Да какой ты там рыцарь...

— Наоборот, — спокойно возразила Беренгария. — Вы как раз не грубый. Просто прямой. Как... Как Ричард.

Это было уже слишком! Эдгар готов был вскочить и кинуться прочь. Но что-то, что было гораздо сильнее его воли, не только заставило его остаться на месте, но будто подтолкнуло в спину... Он понял, что слегка наклоняется к ней, что готов уже почти коснуться её плеча... О Боже, что она тогда подумает и что скажет?!

— Сир Эдгар!

Оба, принцесса и молодой человек, разом обернулись.

Позади стоял Ксавье.

— Сир, шатры готовы. И воины ждут, чтобы вы расставили караулы на ночь, — проговорил мальчик, не позабыв скромно и учтиво поклониться принцессе.

Впрочем, возможно, он кланялся лишь для того, чтобы ни его рыцарь, ни девушка не заметили, какое странное выражение было в этот момент на лице оруженосца.

— Спасибо, Ксавье. Иду.

В эту минуту Эдгару хотелось обнять и расцеловать мальчика. Слава Богу! И теперь никогда и ни в коем случае не садиться вот так, рядом с ней. Он ещё не настолько рыцарь, чтобы влюбиться в даму и не желать до неё дотронуться. Да и рыцари наверняка желают. А менестрели просто врут!

Когда он вошёл в свой шатёр, Ксавье уже приготовил их походные постели.

— У меня очень странное чувство, — сказал он, когда они, молча поужинав хлебом с ломтиками ветчины, улеглись на стёганые подстилки. — Может, я просто выдумываю, но мне все эти два дня кажется, что кто-то едет за нами следом...

Эдгар вздрогнул и попытался сквозь темноту различить лицо мальчика. Но луна ещё не взошла за полуоткинутым пологом шатра, а разожжённые стражей костры были недостаточно близко.

— С чего ты это взял? — спросил молодой человек.

— Не знаю... Лошади странно ведут себя ночами: вслушиваются, фыркают, иногда Брандис ржёт, причём очень сердито. Он никогда так не ржёт, если чует диких зверей, это только если поблизости другие лошади. К лошадям свиты он вроде уже привык. И ещё... Вчера, когда мы выезжали из той корчмы, в кустах неподалёку что-то треснуло, и оттуда стаей вылетели птицы. А ведь едва рассвело. Но это всё, конечно, ничего ещё не значит.

— Кто его знает! — задумчиво проговорил рыцарь, на всякий случай тронув рукой лежавший рядом меч.

— Но вы не подумали, что я трушу? — с некоторой тревогой тут же спросил мальчик.

— Ты? — Эдгар усмехнулся. — Да тебя и всей армией Саладина не напугаешь! Спи, Ксавье. Если нас и впрямь кто-нибудь преследует, мы это скоро узнаем.

Глава восьмаяНападение

Однако весь следующий день прошёл спокойно, и обе короткие остановки, которые сделали за этот день путники, и сам их путь не принесли никаких неожиданностей.

После вчерашнего приключения Беренгария, казалось, стала относиться к Эдгару с большей симпатией, чем раньше. Он, как всегда, ехал впереди отряда, и она то и дело его нагоняла и заводила какой-нибудь разговор, выбирая, впрочем, самые невинные темы — ни о сарацинках, ни о рыцарской манере поведения больше не было сказано ни слова.

«Что ей надо? — рассуждал про себя Эдгар. — Ей приятно, что я вчера так глупо показал, как она мне нравится? Скорее всего. Любая женщина, влюблена она в кого-то или нет, всё равно хочет, чтобы все остальные мужчины тоже её любили. Это мне и отец говорил, и Луи. Ах, был бы он на моём месте! Ему-то ничего не стоило осадить эту капризную красавицу. Может, он бы ей и наговорил всяких восхищённых слов, как положено рыцарю, да только уж головы бы не потерял и не мучился бы оттого, что не знает, как с ней говорить, как сесть рядом, как поклониться...»

Ехавшая позади них королева Элеонора, казалось, ничего не замечала, но кузнец отлично понимал, что на самом деле она всё отлично видит. И, скорее всего, попросила его вчера помочь Беренгарии как раз для того, чтобы посмотреть, как красавица-принцесса поведёт себя в обществе молодого красивого рыцаря. Ну да, чтобы не дать разгореться тайному пожару, лучше самой его разжечь! Элеонора привыкла всегда управлять ситуацией и не собиралась менять своих привычек.

Впрочем, внимание королевы вдруг привлёк Ксавье. Она подозвала к себе мальчика и довольно долго ехала с ним рядом, о чём-то расспрашивая. Это насторожило лже-рыцаря и даже слегка напугало его. Он понимал, что Элеонора слишком умна и не может не заметить, как мало он похож на обычных рыцарей. Если уж Беренгария отчасти это заметила... Что если у неё возникли подозрения? Только этого не хватало!

— О чём её величество говорила с тобой? — спросил он вечером у Ксавье.

Мальчик в ответ только пожал плечами:

— Она меня расспрашивала, каким образом я стал вашим оруженосцем, кем был прежде, как попал в замок барона. Представляете, сир Эдгар, она ухитрилась заметить, что я хромаю, хотя видит меня почти всё время только в седле. Спросила, что с ногой, и долго восхищалась вашим отцом, который взял меня к себе в замок, хотя и не был виноват в том, что собаки чуть не отгрызли мне ногу!

— А обо мне она что-нибудь спрашивала?

— Ни слова, — взгляд Ксавье был как всегда прям и спокоен, он уж никак не мог лукавить. — Ничего про вас не спросила. Только сказала, что из всего отряда вы и я лучше всех держимся в седле.

Эдгар облегчённо перевёл дыхание:

— Да, тут мы с тобой не уступим настоящим рыцарям и настоящим оруженосцам. Но ещё лучше нас ездит верхом сама королева. Она и не устаёт как будто... Какой же она была, скажем, в двадцать лет, а? Вот скажи-ка, мальчик: будь она молодой, ты бы в неё влюбился?

— Я и так уже почти влюбился в неё, — на губах Ксавье мелькнула и пропала странная улыбка. — А вот вы, ваша милость, по уши влюбились в Беренгарию!

Настоящему рыцарю следовало бы разгневаться на пажа за такую дерзость, однако Эдгар был не настоящий рыцарь, а потому он просто расхохотался в ответ на наглую выходку оруженосца.

— Как же мне было не влюбиться, когда я случайно увидел её чуть ли не голой! Я тебе говорил, это когда она стёрла ноги о седло... Кстати, твои штаны ей оказались впору. Коротковаты, но так и лучше — не торчат из-под платья! Да, что говорить, она мне нравится. Но я ведь не полный идиот... Моя голова и так последнее время держится на шее не слишком прочно — охота была лезть в чужую шкуру! А если я ещё и положу глаз на невесту короля, можно сразу заказывать по мне поминовение в каждой встречной церкви.

— Перестаньте! — с испугом воскликнул мальчик. — Ничего с вами не случится. Все рыцари влюбляются в дам, и им за это ничего не делают. А вы бы женились на ней, не будь она невестой короля?

— Конечно, — с деланной серьёзностью ответил Эдгар. — Не будь она невестой короля и принцессой, а я простым кузнецом, я бы обязательно на ней женился.

Ночлег вновь прошёл спокойно, тем более, что они заночевали на большом постоялом дворе. Это была уже центральная Франция, с наезженными дорогами, распаханными полями и ухоженными виноградниками, с деревнями, окружавшими мощные рыцарские замки. На другой день путникам впервые попались на дороге вооружённые воины, назвавшиеся стражей здешнего барона, и спросили, кто они и куда едут по земле их сеньора. Эдгар сообщил, что сопровождает знатных дам из Англии в Святую землю, где одну из них ждёт супруг, состоящий в свите английского короля. В доказательство молодой человек показал полученный от Элеоноры перстень с гербом Лесли Вилрода. Воины, похоже, совсем не разбирались в геральдике, однако не стали задерживать пилигримов.

К вечеру, однако, дорога изменилась. Поля вокруг сменились густыми рощами, а вскоре, за пологим холмом, начался уже настоящий лес. Росли здесь в основном буки и вязы, попадались дубы, стоявшие особняком и широко раскидавшие вокруг себя причудливые кроны. Меж корней деревьев росла густая трава, солнце обильно проникало сквозь листву, и солнечные зайчики весело отплясывали вокруг, то и дело прыгая на сёдла путников, касаясь их лиц, щекоча ноздри лошадей.

Эдгар велел ехать плотнее, и двоим воинам занять место в конце отряда, который прежде замыкали пажи с запасными лошадьми в поводу. Этот нарядный лес почему-то внушал юноше беспокойство, и более всего ему не нравилось, что придётся здесь и заночевать — едва ли скоро вновь покажутся обитаемые места...

Они ехали лесом около двух часов, когда вдруг чуткий Брандис стал нервничать и зафыркал, сердито дёргаясь под седлом. Казалось, он что-то услышал, либо учуял своим острым нюхом — все хорошие охотники знают, что у лошади обоняние куда острее, чем у любой собаки.

«Была бы другая дорога — не мешало бы свернуть! — подумал Эдгар. — Но если это опасность, то в любом случае она впереди. А Ксавье говорил, что кто-то едет следом за нами. Хотя что им стоило обогнать нас хотя бы во время нашей последней ночёвки?»

— Думаю, нам надо остановиться!

Это сказала Элеонора, неожиданно оказавшаяся почти бок о бок с Эдгаром и уже натягивавшая поводья своего коня. Её лицо не выражало никакого беспокойства, но стало как будто острее. Глаза блеснули холодным, почти хищным блеском.

— Отряд, стой! — крикнул Эдгар.

И почти в то же мгновение на дороге впереди показались фигуры всадников. Их было человек тридцать, никак не меньше. Впереди на сером в яблоках коне красовался высокий человек в шлеме, целиком закрывавшем лицо, в богатом, с золочёными пластинами гамбезоне и с копьём внушительных размеров.

— Приказываю вам остановиться! — крикнул он густым и хрипловатым голосом.

— Мы и так уже остановились, — спокойно ответил Эдгар и тихо скомандовал своим:

— Воины, в круг! Закрывайте женщин.

Вот уже во второй раз, как и во время схватки с лесными разбойниками, он обнаружил в себе странную перемену: понимая, что им всем грозит смертельная опасность, не испытывал никакого страха. Напротив, всё в нём будто собиралось, сжимаясь в кулак, наполняя тело новой силой, а сознание неясной, но очевидной жаждой — жаждой схватки! Высокий дух его предка рыцаря из Оверни вновь пробудился в нём.

— Мессир Луи де Шато-Крайон! — гаркнул меж тем человек в закрытом шлеме. — Я знаю, что это вы во главе отряда.

— Ничего подобного! — резко ответил юноша, сумев даже не показать своего удивления (откуда они могут знать, кто был послан королём Ричардом за его невестой?) — Вас обманули: меня зовут Эдгар Лионский. А теперь я хочу услышать, кто такой вы, мессир, и по какому праву останавливаете нас?

— По праву силы и по приказу, данному мне тем, кому я служу! — столь же резко ответил незнакомец. — Вам не обязательно знать моё имя, вы лишь должны подчиниться мне. Нас почти вчетверо больше, и вам не справиться с моим отрядом, сир... как бы вас ни звали! Вы должны передать мне даму, которую сопровождаете, и тогда я ручаюсь словом рыцаря, что не причиню вреда вам и вашим воинам.

— Словом рыцаря ручаются рыцари, а не разбойники! И уж не думаете ли вы, что вас не узнать под шлемом, Бодуэн Годфруа?

Эти слова произнесла королева Элеонора, и в тот момент Эдгар не узнал её голоса — он стал низким и жёстким, почти как у мужчины. Она оставалась рядом с начальником отряда, спокойно и презрительно глядя на чужого предводителя.

Тот, кого она назвала Бодуэном Годфруа, был явно обозлён и озадачен, но ещё более его поразило само присутствие королевы.

— Ба! — вскричал он, пытаясь за дерзостью скрыть смущение. — Никак не думал, что вы ещё способны пуститься в такой длинный путь, ваше величество...

— А я не сомневалась, что ты способен исполнить любой гнусный приказ, Бодуэн. И отлично знаю, кому ты служишь. На тебе нет белого плаща с красным крестом, но ты — тамплиер, и приказывает тебе великий магистр Жерар де Ридфор[28]. Я всегда знала, что он враг короля Ричарда, но не думала, что он устроит против него открытый заговор!

Эти слова сперва, казалось, напугали Годфруа. Он явно испытывал трепет перед Элеонорой, как и все, кому приходилось когда-либо иметь с ней дело. Однако деваться тамплиеру было уже некуда.

— Я разговариваю с рыцарем, а не с вами, ваше величество! — крикнул он. — Рыцарь Лионский, выполняйте приказ или умрёте!

— Так уж сразу и умру? — насмешливо воскликнул Эдгар. — А может, я буду не первый?

— Вперёд! — взревел тамплиер, махнув рукой своим всадникам.

В то же мгновение Элеонора вскинула руку. Эдгар даже не заметил, когда она успела зарядить арбалет, но стремительность, с которой она выстрелила, показала, как хорошо королева владеет этим оружием. Бодуэн Годфруа рухнул с седла, не успев даже охнуть. Стрела, пробив гамбезон и кольчугу, вошла ему прямо в сердце.

Остальной отряд, растерявшись, замер. И Эдгар тут же этим воспользовался.

— Женщины, за деревья! — скомандовал он. — Пажи с ними, остальные — за мной!

Это был единственный выход. Смешаться с врагами, слиться в бешеной схватке, тогда они не успеют, в свою очередь, пустить в ход луки и арбалеты.

На этот раз он точно обрушил свой боевой топор и в первый, и во второй раз. И его уже не поразил и не ошеломил вид и запах крови, брызнувшей ему прямо в лицо. Лязг железа, крики людей, грохот столкнувшихся щитов — всё это словно было некогда знакомо, словно будило в душе старые струны. Он дрался второй раз в жизни, но ему казалось, что он дерётся сто лет подряд...

И вот тут на весь лес прогремел звук рога. Громадная тень пронеслась между стволами буков и сбоку обрушилась на вражеский отряд. У тамплиеров внезапно вырвался крик ужаса — им показалось, что их убивает не человек, во всяком случае, человеческая рука не могла разить с такой скоростью, с такой силой и с такой неотвратимостью.

— Сир Седрик! Господин Седой Волк! — в неописуемом восторге завопил Эдгар, узнавая громадного всадника. — Так вот кто ехал за нами все эти дни!

— Ты сам виноват, негодный мальчишка! — издали крикнул ему Сеймур. — Нечего было искушать меня, соблазнять этим походом! Вот я и увязался за тобой, как старый пёс за обозом! Теперь делись со мной славой...

Делиться, однако, было уже почти нечем. Не прошло и десяти минут, как воины Бодуэна Годфруа, видя, какие потери уже понёс их отряд, стали в панике разворачивать коней и обращаться в бегство. На земле остались лежать без движения шестнадцать человек. Что до отряда Эдгара, то у него оказался убит один воин, и двое были ранены, в том числе один из пажей, нарушивший приказ охранять дам и тоже ринувшийся в бой. Впрочем, за деревьями укрылись только Беренгария и обе придворные дамы — неукротимая Элеонора во все время короткой схватки оставалась на прежнем месте — её стрелы поразили ещё двоих вражеских воинов.

Седрик подъехал к Эдгару и проговорил, нагнувшись в седле и приблизив потное лицо к самому лицу юноши:

— Если после этой битвы ты вообразишь, что побеждать легко, лучше сразу закажи по себе поминальную службу, сынок!.. Ничто так не опасно для воина, как первая победа.

Старый рыцарь восседал всё на том же могучем английском жеребце. Однако в остальном облик его изменился — теперь на нём были боевые доспехи. Кольчуга до колен, сработанная из таких толстых колец, что весила наверняка в два раза больше обычной, была надета по старой моде поверх гамбезона, что делало и без того громадную фигуру сира Седрика похожей на настоящую железную скалу. Вместо кольчужных чулок ноги рыцаря защищали кожаные штаны с нашитыми ниже колен медными бляхами да толстые кованые наколенники. Круглый шлем с небольшим выступом и короткая бармица довершали этот военный наряд. Что до вооружения, то здесь обнаружилось, что вкусы старого рыцаря и Эдгара совпадают: Седрик тоже предпочитал мечу боевой топор, только тот был у него совершенно немыслимых размеров. Лук, колчан, кинжал у пояса — вот и всё снаряжение, а все припасы уместились в небольшой кожаный мешок, притороченный к седлу.

— Ваше величество! — проговорил командир отряда, оборачиваясь к неспешно подъехавшей королеве. — Позвольте представить вам бесстрашного человека, который нас сейчас просто-напросто спас: это сир Седрик Сеймур.

— Седой Волк! — воскликнула Элеонора, рассматривая богатыря с любопытством и некоторой настороженностью. — Хоть вы, сир, и затаились в лесах близ Кентербери, о вас многие слыхали, и мне много чего рассказывали. Я слышала, что вы — удивительный воин. Но увидеть такое уж не рассчитывала. Мой сын Ричард не возьмёт меня с собой в битву, а больше так не сражается никто. Только вы! Я — королева Элеонора.

— Элеонора Аквитанская. Я тоже слыхал о вас немало, — голос старого рыцаря не выдал ни волнения, ни подобострастия. — По правде сказать, я не верил менестрелям, которые поют, что вы всё ещё хороши и можете понравиться мужчине. Теперь вижу: они не врут.

— Слава Богу, что хоть старики вроде вас ещё это признают! — не смутившись и не растерявшись, парировала Элеонора. — Вы тоже сейчас доказали, как важно начинать жизнь с хорошего разбега... Думаю, вам лет не меньше, чем мне.

— Больше.

— Значит, поживём ещё, сир! Я от всего сердца благодарю вас за помощь. Поедете с нами дальше?

Старый рыцарь чуть заметно улыбнулся:

— Вы королева и можете приказать.

— В данном случае предпочитаю просто спросить. Едете?

Седой Волк махнул рукой, в которой всё ещё держал окровавленный по середину рукояти топор:

— Раз уж я протащился через половину Франции, то стоит, пожалуй, доехать и до Мессины. Одна благодарность её величества может к этому подвигнуть. А если ещё дадите верному вассалу поцеловать вашу руку, дело будет решено.

— Тоже мне просьба! Могли бы и золота попросить. Хотя его всё равно нет. Посему даю то, о чём просите. Вот.

Королева подъехала вплотную к старому рыцарю и жестом одновременно изящным и небрежным протянула ему свою узкую руку. Перчаток она не носила.

Седрик, осторожно нагнувшись, коснулся губами тёмных жилок, слегка вздувшихся на светлой коже. Руку Элеоноры украшало одно-единственное кольцо: крупный серебряный перстень с прямоугольно гранёным смарагдом и двумя крохотными гербами, отчеканенными по обе стороны камня.

— Какой необычный! — проговорил Седой Волк, невольно задержав взгляд на перстне.

— Обручальный, — спокойно глядя ему в глаза, ответила королева. — Но ни один из моих мужей не обручался им со мною.

Седрик выпустил руку королевы, не задав больше никаких вопросов — он почувствовал, что она едва ли ответит, начни он её расспрашивать о загадочном кольце.

В это время к воинам подъехали Беренгария и придворные дамы, и начались восторженные изъявления чувств, от которых все трое героев битвы — королева и оба рыцаря с радостью сбежали бы, но бежать было некуда.

— Вперёд! — приказал наконец Эдгар. — До заката неплохо бы выехать из этого леса.

Глава девятаяЧего они хотят?

— «...Следует позаботиться о том, чтобы ни один брат Ордена, могущественный или не могущественный, слабый или сильный, возжелавший возвыситься и постепенно возгордившийся, не остался безнаказанным.» Эти строки из Устава тамплиеров я помню наизусть. Помню, потому что они свидетельствуют о лживости тех, кто этот Устав составлял. Разве могущество уже не есть возвышение, равно, как и сила? И разве можно говорить о наказании за гордость? Кто определит грань гордыни и простого уважения к себе? Один Господь! Но ведь не Он же по уставу Ордена будет наказывать того, кого Магистр и Совет сочтут виновным в гордыне? И этим духовным лицемерием и не соответствием между внешним и внутренним пронизано всё, что связано со страшным Орденом, само название которого говорит о духовной связи с сатаной.

— Что вы говорите, ваше величество?! Каким образом слово «храмовник», произошедшее от слова «храм», может иметь связь с врагом рода человеческого?!

От изумления Эдгар позабыл обо всякой учтивости и перебил королеву.

Они — Элеонора, сир Седрик и Эдгар сидели в шатре, который за час до того воины установили на берегу довольно широкой реки, к которой они выехали вечером, миновав наконец опасную лесную чащу. Искать брод в наступивших сумерках было бессмысленно, и командир отряда приказал устроить ночлег на большой прогалине, отделявшей лес от реки. Он тут же предложил Седому Волку ночевать в его шатре, на что Седрик без особых церемоний согласился. И оба рыцаря нисколько не удивились, когда в шатёр заглянула Клотильда Ремо и сообщила о желании её величества провести вечер в их обществе. Скорее мужчин удивило, что Элеонора, соблюдая этикет, послала вперёд придворную даму, а не явилась запросто сама — в условиях похода она вообще почти начисто забыла обо всяческих условностях и вела себя так, как ей того хотелось.

За ужином им прислуживал один Ксавье, которого они не опасались, и тогда-то завязался разговор об их загадочных преследователях. Элеонора хорошо знала Бодуэна Годфруа, знала о его принадлежности к Ордену тамплиеров, и у неё уже не оставалось сомнений, что именно тамплиеры угрожают сейчас ей и юной невесте её сына. Оказалось, что и Седрик немало знал об этом ордене. Во всяком случае, на изумлённое восклицание Эдгара ответил именно он, заметив, что королева колеблется.

— Её величество, видно, раздумывает, стоит ли посвящать такого юного воина во все эти тонкости, которые могут задурить голову да ещё, не дай Бог, подорвать уважение к рыцарским орденам? Но раз уж вы, миледи, назвали имя покровителя храмовников, то стоит и договорить до конца. Видишь ли, сир Эдгар, для тебя слово «храм» связано с верой нашей в Господа Иисуса Христа. Но ведь бывают и другие храмы... Знаешь ли ты, как полностью называется Орден тамплиеров, вернее, как он был назван при его создании?

Юноша покачал головой:

— Я о них вообще ничего не знаю. Слыхал что-то когда-то краем уха, но толком ничего сказать не могу.

Седой Волк усмехнулся:

— Вот они и пользуются тем, что толком о них никто ничего не знает! Их имя: «Бедные рыцари Христа и Храма Соломонова».

— Стоп! — завопил кузнец, вновь забывая о приличиях. — А при чём тут в таком случае Христос?! Ведь храм Соломона был, по сути своей, еврейской синагогой, да потом его разрушили. Только одна стена осталась. Это-то я знаю.

Тут вмешалась Элеонора, которую возмущение юноши сильно позабавило:

— Всё это так, милый рыцарь. Но только это была не синагога. В нынешних своих синагогах евреи просто собираются послушать проповеди раввинов, а пуще того всякий вздор, да обсудить, как ещё лучше копить деньги и ссуживать их христианам под более высокие проценты. По талмудическому закону совершать священные жертвоприношения евреи могли лишь в одном только месте, как они утверждают, указанном им Богом: в этом самом храме Соломона. По пророчеству Христа Храм спустя сорок лет после распятия Господа был разрушен, и более иудеям негде приносить жертвы. А без этого они пока не могут, как им бы хотелось, объединиться вместе и овладеть миром. Не знаю, ведомо ли тебе, что мессия, которого они ожидают, не признавая Господа Нашего Иисуса, должен войти в мир через Золотые врата этого храма. А кто этот их мессия, как не Враг Господень, Антихрист? Когда он придёт, конец света будет уже близок!

— Впервые вижу женщину, которая так много знает о тех вещах, в которых мало что смыслят и мужчины! — почти не скрывая восхищения, проговорил Седрик.

Совершенно неожиданно, глянув на него, Элеонора вспыхнула и, видимо, сама этому удивилась. Она даже провела рукой по своему лицу, словно желая согнать с него непрошенную краску. Потом ответила:

— Я и при дворе моего отца герцога Аквитанского, и при дворе обоих моих супругов общалась со многими образованными людьми. Со мною беседовали и священники, и поэты, и самые разные мыслители. Я знала святого Бернара[29], и именно он рассказывал мне о тайне храма Соломона, под которым, как полагают, был сокрыт Ковчег Завета, обретение которого евреи связывают с приходом своего мессии. Епископ Бернар, когда я по глупости вздумала спросить, отчего же так ненавидят Господа те, кого Он некогда сделал избранными, напомнил мне, как Иисус сказал иудеям: «Ваш отец — дьявол!»[30] Те, кто были избраны, перестали быть иудеями и уверовали в Спасителя. Те же, кто ответили Пилату: «Кровь Его на нас и на детях наших!» открыто признали своего подлинного отца. Им-то и нужен алтарь для жертвоприношений. Жертвоприношений сатане!

Эдгар слушал совершенно ошеломлённый. Хотя он и умел читать, хотя и ходил в церковь и прилежно слушал проповеди, то, что сейчас говорила королева, стало для него совершенным откровением. И в душу закрался невольный страх.

— Так что же, — тихо спросил он, когда Элеонора умолкла, — тамплиеры построили замок на месте этого самого храма, чтобы готовить приход Антихриста?!

Она покачала головой, а Седрик рассмеялся:

— Вот что значит молодость! Парень забирает куда круче епископа Бернара! Пока никто не знает, почему им понадобился замок на том самом месте. Они ведь называют себя добрыми христианами... Дело было так: когда почти сто лет назад рыцари первого крестового похода, среди которых был и твой предок знаменитый Эдгар Овернский, освободили Святую землю от власти неверных и основали там государства, в эти земли потянулись вереницы паломников, чтобы поклониться Гробу Господню. Ну а раз появились паломники, то явилось и множество всякого рода разбойников, от сарацин до своих же бывших воинов, которые нападали на паломничьи караваны и грабили их. Ну и однажды, а было это при короле Иерусалима Балдуине Втором, в королевский дворец явились несколько рыцарей. Главного меж ними, это я помню, звали Ги де Пейен. Он-то и сказал королю, что желает из самых благородных побуждений создать орден, рыцари которого станут охранять дороги от разбойничьего сброда. И королю это, конечно же, понравилось. А так как его дворец стоял вблизи развалин Соломонова храма, хитрый де Пейен заявил, что лучше всего Ордену обосноваться поблизости. И ведь поначалу они и вправду просто охраняли дороги и громили разбойников! И жили по самым строгим правилам, в духе христианского смирения. Правда, хватали через край. К примеру, ели по двое из одной миски, чтобы, значит, у одного не было вкуснее, чем у другого! Тогда бы уж отчего не кругом вокруг корыта и не захрюкать?.. Прости меня, Господи! И вот так вот, проповедуя нищету, богатели, будто золото на них с неба сыпалось! Тридцати лет не прошло, а замки у них были уж не только в Святой земле, а в Португалии, во Франции, в Арагоне... Да где только не было! Короли, герцоги, рыцари жертвовали им кучи богатств, но, думается мне, так много они бы всё равно не накопили — может, охраняя дороги, они и сами собирали с них дань? А может, и того похуже: теперь уже многие открыто говорят, что тамплиеры, живя бок о бок с сарацинами и маврами, научились многим чернокнижным штукам и умеют наколдовывать золотишко. Сейчас все наши короли и герцоги вместе взятые беднее одного этого Ордена, а его тайная власть и могущество поистине неизмеримы.

— Но для чего им столько богатств, если они до сих пор изображают, что их братья живут в нищете? — всё более и более изумляясь, спросил Эдгар.

Седрик лишь сердито сморщился, и на этот раз вместо него ответила Элеонора:

— Я же говорила о том, что между внешним их обликом и тем, что они на самом деле — настоящая бездна. Но дело ведь и не только в этом. Богатство нужно не отдельным братьям Ордена, а Ордену в целом. Груды золота, чёрная магия и... не хочется думать, что ещё, — всё это для них путь к настоящей власти, той власти, о которой не может мечтать ни один король — о власти над миром. В честном бою её не завоевать, и не может быть такой армии, которая помогла бы удержать абсолютную, всеобщую власть. Но грустный опыт человечества показывает, что можно покупать целые земли и платить всем и каждому за послушание. А если, к тому же... — тут она умолкла, видимо, испугавшись своей мысли, но продолжила, — если, к тому же, их первый замок не зря выстроен на месте, где иудейские жрецы левиты приносили жертвы, и это место имеет некое магическое значение для них, то они, возможно, хотят власти куда более прочной и более страшной, чем просто власть земная.

Некоторое время путники молчали, углубившись каждый в свои мысли. За откинутым пологом шатра уже опустилась настоящая ночь. Безветренная, звёздная, она была напоена покоем. Цикады начали свою монотонную песню, одна за другой вступая в хор, и от их пения стало казаться, будто чёрный, полный призраков лес отступил далеко-далеко, опасность осталась в позабытом прошлом, а мир наполнился надёжным, добрым покоем. Слышно было, как фыркают привязанные неподалёку лошади и посмеиваются меж собой двое воинов, несущих караул возле костра. Изредка в реке всплёскивала рыба. Однако на душе у людей не мог воцариться покой.

— Ладно, — проговорил наконец Эдгар. — Как я понял, эти самые тамплиеры строят самые сатанинские планы. Притворяются, что молятся Господу, а сами служат Его врагу... Но от нас-то, от нас чего им надо?! Чем им помешает брак короля Ричарда с принцессой Беренгарией? Для чего этот Бодуэн Годфруа хотел её похитить?

Королева и старый рыцарь переглянулись. Затем Седрик пожал плечами:

— Тут я мало что понимаю. Поскольку у них свои интересы в Святой Земле, можно предположить, что укрепление государства крестоносцев им вовсе не нужно. Может, они даже не хотят, чтобы христиане вернули себе Иерусалим. А в таком случае для них было бы славно, если бы Ричард Львиное Сердце покинул Мессину, но двинулся не в поход на восток, а вернулся в Англию. И это вполне могло бы случиться, получи он известие, что его невеста оказалась в руках этих разбойников. К тому же, — тут Седой Волк искоса глянул на Элеонору, — к тому же, не только невеста, но вместе с нею и его матушка!

— Ну, это, надеюсь, мой сын пережил бы! — живо отозвалась Элеонора. — Ричард любит меня, но он умеет делать правильный выбор. Едва ли даже такие негодяи, как магистр Жерар де Ридфор и его приближённые, решились бы на убийство королевы, не будь в этом крайней необходимости, а уж чести моей явно ничто не угрожает, в чьих бы руках я ни оказалась!

Она расхохоталась и, жестом подозвав сидевшего у порога шатра Ксавье, протянула ему свой кубок:

— Воды, мальчик! От смеха даже в горле пересохло. Что до цели господ тамплиеров, то, боюсь, они могли замыслить и кое что похуже того, что предположил сир Сеймур, хотя это предположение самое естественное. Но, возможно, у них был другой план: скажем, они перебили бы весь наш отряд, захватили Беренгарию и меня, а потом какой-нибудь доблестный рыцарь с алым крестом на белом плаще во главе десятка воинов разбил бы шайку разбойников и освободил нас. А потом привёз бы к Ричарду в Мессину. И тогда отважного освободителя ждала бы горячая благодарность короля, он стал бы к нему приближён, получил бы полное его доверие.

— И что бы, по-вашему, этот освободитель сделал потом? — спросил Седрик. — Убил бы короля? Или стал внушать ему свою волю — в чём и как поступать?

— Никто и никогда не сможет ничего внушить моему сыну! — спокойно возразила Элеонора. — Но, конечно, человек, которому он доверяет, может давать ему советы. А советы бывают всякие. Я не знаю, что произошло бы, получи тамплиеры такую возможность. Знаю только, что добрых намерений у них не бывает.

Эдгар тоже налил в свой кубок воды (вина они в этот вечер выпили только по одному кубку) и задумчиво посмотрел на своих спутников. В шатре горела свеча, но она стояла на подставке позади путников, и лишь контуры их лиц были обведены светлой мерцающей линией.

— Однако, ваше величество!.. — вдруг воскликнул кузнец. — Если всё так, как вы сейчас предположили, то ничего бы у тамплиеров не вышло. Вы ведь узнали Годфруа. И вы бы сказали королю, что похитители и освободители — одни и те же люди.

Она улыбнулась, но холодной и жёсткой улыбкой.

— А вот это был уже крайний случай, сир Эдгар. И в этом случае магистр без раздумий приказал бы убить меня и покрепче внушить принцессе, что если она скажет королю что-нибудь лишнее, и его и её ждёт верная смерть! До сих пор эти люди ни перед чем не останавливались. И я думаю, утренняя встреча в лесу может оказаться не единственным уготованным нам сюрпризом.

— Думаете, они снова попробуют? — Эдгар глянул в тёмный проём, за которым мирно мерцали звёзды и шумела река. — А впрочем, пускай! Теперь, когда с нами Седой Волк, я совершенно спокоен.

— Я была спокойна с самого начала, — произнесла Элеонора, поднимаясь с положенного на землю седла, на котором сидела. — Я верю в Бога и знаю, что Его волю ничто не может изменить. Нужно поспать, господа, — добавила она затем уже самым обычным своим тоном. — Выступим пораньше. За рекой, думается мне, ещё долго придётся ехать лесом. Да ведь ещё и брод найти нужно. Доброй вам ночи!

И она вышла, на пороге обернувшись и слегка подмигнув мужчинам. Впрочем, и Седрику и Эдгару показалось, что это относится не к ним ко всем, а лишь к малышу Ксавье, проводившему королеву детским восхищённым взглядом.

Часть III. РИЧАРД ЛЬВ