За морем Ричарду еще больше, чем на Кипре, противостоят вражеские всадники, практикующие методы сражения, которые полностью дестабилизировали во время первого крестового похода рыцарей Запада. Они привыкли использовать массовое фронтальное нападение, за которым следует рукопашная схватка, «спрессованное» сражение. Турки, наоборот, легче вооружены и делали ставку на скорость, и уклонялись от ближнего боя, широко использовали засады и внезапные атаки, симулированные бегства и особенно сражения на расстоянии, в ходе которых использовались дротики, копья и стрелы, с использованием которых не были знакомы западные рыцари с момента изобретения наклонного копья в конце XI века. Турецкие всадники пользовались луком и даже во время бегства оборачивались, чтобы выпустить в их врагов смертоносные стрелы. Хронисты Первого крестового похода не преминули подчеркнуть странность их тактики и осложнения, которые испытали из-за этого христиане1[848].
Почти век спустя крестоносцы Ричарда снова доказывают это, в связи с чем Амбруаз замечает:
«Преследование турок было напрасным, их невозможно было настичь, они похожи на ядовитую и невыносимую муху: вы их преследуете, они убегают, вы возвращаетесь, они преследуют вас. Так эта отвратительная раса сильно беспокоила короля. Он на них нападал, они убегали; он возвращался, а они его преследовали»2[849].
Здесь, в Палестине, Ричард совершил большую часть своих подвигов, за которые его вознаградили авторы его истории. По свидетельствам хронистов, эти подвиги совершались во время нескольких ключевых событий похода и были отмечены всеми, правда, в зависимости от намерений, с различной долей внимания.
Захват египетского судна
Первый из подвигов Ричарда, пересказанный всеми хронистами, произвел неизгладимое впечатление на всех крестоносцев и сильно повысил популярность и признанность короля Англии. Флот Ричарда, направляясь в Акру, встретил по дороге большой египетский корабль, который спешил на помощь бастиону этого осажденного христианами на протяжении нескольких месяцев города. Слишком тяжелый, чтобы скрыться, и уязвимый из-за слабого ветра корабль был атакован моряками Ричарда, которые потопили его после того, как забрали часть груза. Этот захват, в общем достаточно обычный и бесславный (действительно, что мог сделать один корабль против пятидесяти быстрых галер?), стал поводом для достаточно любопытных и ярких описаний подробностей.
Француз Ригор, и это не удивительно, представляет эпизод в самых мрачных тонах. Он говорит о «прекрасно вооруженном» корабле, оснащенном бутылками с греческим огнем, баллистой, луками и другим оружием, а также с очень храбрыми воинами, которые все были убиты королем Англии, когда расколовшийся корабль пошел ко дну. Чтобы не лишком восхвалять одного лишь короля Англии, он берет на себя труд добавить, что французы тоже взяли другой корабль Саладина возле Тира, однако данный эпизод не сильно привлек внимание хронистов3[850]. Рауль де Коггесхолл, не более многословный, и вовсе умалчивает о личном подвиге Ричарда. Для него этот корабль был переполнен богатствами, и на его борту находилось семьсот храбрых молодых людей. Атакованный галерами с шипами, корабль пошел ко дну, его корпус раскололся, живыми схватили восемьдесят человек. Затем флот «с радостью» пришвартовался в Акре4[851]. Гийом де Нефбург, еще более краткий, тоже не придает никакой роли Ричарду и не прославляет эпизод, упоминая лишь ожесточенную защиту сарацинами корабля, перед тем как тот с пробитым корпусом пошел ко дну5[852].
Рауль де Дицето говорит об этом не больше. Для него корабль был замечен случайно 6 июня 1191 года. На нем находилось тысяча пятьсот человек, глиняные кувшины с греческим огнем и змеями, предназначенными для того, чтобы быть брошенными в лагерь христиан в Акре. Галеры напали на него, один из гребцов подплыл к нему и просверлил корпус буром, и вернулся назад живой и невредимый. Пока корабль тонул, Ричард взял в плен людей, а тысячу триста человек приказал утопить в море, а в качестве пленных оставил двести человек6[853].
Матвей Парижский в некотором, роде опирается на этот рассказ: он описывает корабль, нагруженный богатствами и с тысячью пятьюстами человек на борту, окруженный христианскими галерами. Ричард приказывает выдать оружие своим солдатам, и начинается ожесточенное сражение, в то время как корабль из-за полного штиля остается неподвижным; итак, один из гребцов Ричарда, умелый ныряльщик, ныряет под корабль и продырявливает в нескольких местах захваченный корабль; Ричард приказывает утопить тысячу триста человек с этого корабля и оставляет только двести, чтобы получить за них выкуп. За неимением храбрости, Ричард приводит доказательство щедрости, раздавая продовольствие голодной армии в Акре7[854].
Ричард де Девиз определяет Ричарду более активную роль в захвате этого «чудесного корабля, самого большого после ковчега Ноя». Для него Ричард лично присутствовал среди сражающихся, был даже в первом ряду, так как он всегда был рад продемонстрировать свою храбрость. Приблизив свои галеры, он первым атаковал корабль, пока тот не утонул как свинцовый, хотя хронист не объясняет причин8[855].
Амбруаз, конечно, неустанно следует за Ричардом и за его ролью в этом эпизоде, который он описывает довольно долго. Эта роль, однако, скромная. Для него этот большой корабль, на котором находилось восемьсот сарацинов, покрытый с одной стороны зеленым фетром, а с другой желтым, казался произведением фей, и хотел, чтобы его восприняли как генуэзский корабль (заметим, что текст дает «engleis» , исправленный на «gēnois» после латинского перевода). Но один из матросов Ричарда узнал в нем корабль сарацинов и сообщил об этом королю:
«Он сказал королю: „Сир, послушайте меня! Убейте меня или повесьте, если этот корабль не турецкий”. Король ему ответил: „Ты в этом уверен?” „Да, сир, конечно. Отправьте к ним другую галер, и пусть их не поприветствуют: вы увидите, что они сделают и какой они веры”. Король отдал приказ: галера приблизилась к ним, ио не поприветствовала, а они, не подозревая о нашем приближении, начали стрелять из дамасских' луков и арбалетов. Король и его люди были совсем близко, чтобы атаковать, и когда они увидели, что те стреляют по нашим, они сразу же напали на них. Они защищались очень хорошо, и их дротики и стрелы лились как проливной дождь. С обеих сторон началась рукопашная схватка. Кораблю не хватало ветра, чтобы сдвинуться, и наши часто настигали его, но они не осмеливались подняться на борт и не могли его ликвидировать. Итак, король поклялся, что прикажет повесить людей с галер, если они уступят и дадут туркам сбежать: они бросились, нырнули с головой, проплыли под кораблем и, вынырнув с другой стороны, прикрепили веревки к веслам корабля неверных, чтобы сбить их с толку, смутить их и остановить корабль. Наконец они приблизились и так хорошо зацепились, что сами залезли на корабль»9[856].
Несмотря на эту угрозу, способную толкнуть моряков и воинов на подвиги, атаки людей короля отбиты. Ричард приказывает галерам толкать корабль, чтобы потопить его.
«Наконец сарацины сделали столько, что им удалось прогнать наших людей. Но они вернулись на галеры и заново начали атаковать. Король приказал штурмовать вражеский корабль до тех пор, пока не пустят его ко дну. Они бросились на него, таранили его так хорошо, что пробили несколько отверстий, и из-за этих дыр корабль утонул. Вот и закончилось сражение»10[857].
Амбруаз затем подчеркивает важность этого захвата: на корабле, говорит он, было восемьсот элитных турецких воинов, провизия, греческий огонь и «двести черных и мерзких змей», по словам того, кто их туда загрузил. Если бы не Ричард, делает он выводы, этот корабль накормил бы осажденных, и Акра никогда не была бы взята христианами:
«Если бы этот корабль вошел в порт, никогда бы Акра не была взята, столько средств защиты он вез. Но Господь, который думает о своих, помешал ему, а также хороший король Англии, который всегда был авантюристом в сражении»11[858].
Однако, мы это заметим, Амбруаз не говорит о личной роли короля в этом захвате, а только отзывается о нем как о начальнике, отдающем приказы. У Рожера де Ховдена роль Ричарда занимает гораздо больше места. На этот раз это он (а не моряк) обнаруживает обман этого корабля сарацинов, желавших пройти как корабль короля Франции, водрузив его флаг. Во всяком случае, так представляются моряки посланникам, отправленным королем. Но Ричард не дурак и отвечает: «Они солгали! Ведь король не обладает таким кораблем!»12[859] .Потом он отдает приказ своим солдатом атаковать и потопить корабль. После победы и потопления большинства сарацинов Ричард проявляет великодушие к своим морякам и раздает все захваченное добро.
Мы можем быть одновременно только поражены расхождениями и совпадениями этих рассказов. Расхождения заключаются главным образом в идентификации корабля и в роли Ричарда, который, вероятно, ограничился отдачей приказа о нападении, пообещав суровое наказание морякам, если они его упустят, и вознаграждением их частью добычи после захвата, доказывая свою щедрость, как и следует военачальнику, и прежде всего королю. А победа на суше должна быть присвоена полководцу, который обычно скачет во главе своих рыцарских эскадронов. Отсюда до определяющей роли Ричарда в том неравном морском сражении лишь один шаг, который некоторые хронисты преодолели маленькими прыжками.
Слава победы, при всем положении дел, пришла к королю, и он был триумфально встречен в Акре. Не переоценили ли хронисты важность этого захвата? Вероятно, Да, но стоит отметить, что арабские писатели тоже сильно сожалели об этой потере. Имад ад-Дин сообщает, что капитан корабля, увидев, что его корабль неподвижен, а сарацинские воины побеждены, предпочел потопить свое судно и отправить его вместе с пассажирами на дно, а значит, в рай13[860].
Осада Акры
Прибытие флота Ричарда, безусловно, имело огромное значение из-за увеличения числа людей, доставки продовольствия и, может, даже из-за психологической поддержки, вызванной таким долгожданным прибытием короля, его триумфальным появлением, его немедленными щедротами. Ко всем этим неоспоримым аспектам некоторые хронисты, в частности Амбруаз, добавляют несколько личных подвигов. Например, зная об осаде и используемой военной технике, он предусмотрительно приказал построить на Сицилии разборную башню, которую в нужный момент поставил в Акре. Еще на Сицилии он позаботился о том, чтобы привезли огромные круглые валуны, которые он использовал в качестве ядер для своих камнеметных сооружений14[861]. В своем желании победоносно соперничать с Филиппом Августом Ричард, будучи больным, как и он, приказал перенести себя под стены не только для того, чтобы командовать осадой, но и для того, чтобы самому в ней участвовать в качестве лучника. Амбруаз сначала приписывает это геройство королю Франции:
«Король Франции, при больших расходах, построил колесницу и богато украшенный балдахин, что привело к большим убыткам. Король сам сидел под этим балдахином и стрелял из арбалета по туркам, которые охраняли крепостные стены»15[862].
Король Англии не мог остаться в долгу даже в этом. Впрочем, отмечает Рожер де Ховден, Ричард «любил лучников и хорошо платил им». Они также были храбрыми и ловкими, и были признаны таковыми Саладином и его армией16[863]. Король, доставленный под крепостные стены, чтобы стрелять вместе с ними, совершил при этом подвиг. 6 июля 1191 года так он убил турка:
«Король Ричард был еще болен, как я вам уже .сказал: но он захотел, чтобы был дан бой под его предводительством. Он приказал приблизить ко рву чудесную повозку, на которой находились его арбалетчики, хорошо выполняющие свою работу. А он, завернутый в шелковое одеяло, приказал перенести себя под балдахин, чтобы навредить сарацинам; и своей рукой, которая была очень сильной, он много раз выстрелил из своего арбалета в башню, которую обстреливали его камнеметные машины и откуда, в свою очередь, стреляли турки. (...) Один турок, завладевший богатыми доспехами Обэри Клемента, выступил вперед с большой дерзостью; но король Ричард так хорошо выстрелил, что попал ему в самое сердце, и тот свалился мертвый»17[864].
Этот интерес к лучникам, как мы знаем, станет роковым для короля Англии в Шалю, но на данный момент он прославлен хронистами, которые видят в нем смелого и предприимчивого крестоносца.
Однако есть некоторые сомнения, что не в качестве лучника, а в качестве рыцаря Ричард совершает свои самые известные подвиги. Обо всех этих подвигах рассказывает Амбруаз. Так, в августе 1191 года после победы христиан, одержанной в Акре над Саладином, до этого считавшимся непобедимым, король шел с армией крестоносцев, которую король на этот раз сам построил в авангарде, в то время как тамплиеры обеспечивали защиту арьергарда. Сарацины по привычке начали неотступно преследовать восточный фланг. Ричард яростно атаковал их и.принес бы'.окончательную победу, если бы другие рыцари были такими же храбрыми, как и он:
«Король Англии напал в это день и завоевал большое признание; без робости некоторых, он многое сделал. Король и его люди преследовали врагов; но другие оказались ленивыми, а вечером были за это наказаны, так как если бы они последовали за королем, мы бы увидели хорошее сражение»18[865].
Некоторое время спустя, за два дня до битвы под Арсуфом, он был ранен в бок дротиком, но рана не была опасной, как Ричард сам пишет в письме19[866], и не помешала ему, по словам Амбруаза, «гнаться за ними»20[867].
После нескольких таких отдельных подвигов хронисты сосредотачиваются на трех основных сражениях, имевших место в Арсуфе, затем недалеко от Иерусалима во время захвата большого каравана и, наконец, в Яффе.
Битва под Арсуфом
Это, несомненно, самая большая победа, одержанная Ричардом над Саладином. Однако сражение было плохо начато из-за недисциплинированности двух человек, маршала госпитальеров и Бодуэна де Карона, которые, видя нападение воинов Саладина на восточные фланги, не смогли удержаться от атаки, несмотря на приказы короля, и увлекли за собой большое количество всадников, поставив их под большую угрозу. Понимая ситуацию, Ричард дал сигнал общего наступления, и сам бросился им на помощь, совершив, таким образом, свой первый подвиг. Во время сражения Жан д’Авен был убит, и этот «набожный мученик» был найден мертвым в окружении пятнадцати тел сарацинов, которых он убил, перед тем как пал сам, как когда-то Роланд в Ронсево.
«Когда он увидел, что восток разорвал свои ряды и напал на врага, больше не дожидаясь, он пришпорил своего коня и бросился на всей скорости, чтобы спасти первых воинов. Быстрее, чем стрела арбалета, окруженный своими храбрыми товарищами, он напал с правого фланга на вражеское войско так резко, что они все пришли в замешательство, и наши рыцари выбросили их из седел: вы бы видели их распластанными на земле! Храбрый король Англии их преследовал. В этот день он совершил столько подвигов, что вокруг него, справа и слева, спереди и сзади, земля была усеяна мертвыми сарацинами, а другие удалились, а вереница из мертвых тянулась на пол-лье...»21[868]
Здесь присутствует эпический размах, как и в имитации «Песни о Роланде». Кроме подвигов героического мученика Жана д’Авена, Амбруаз подчеркивает в этом сражении подвиги двух человек, которые поспешили на помощь с равным мужеством: Ричарда английского и Гийома де Барра, которого совершённые подвиги помирили с королем, его заклятым врагом.
Захват каравана
Значительная добыча, полученная Ричардом во время нападения на большой караван 23 июня 1192 года, дает повод к повествованиям, довольно отличающимся друг от друга. Рауль де Дицето посвящает этому лишь одну строчку, без особых уточнений22[869]. Согласно Раулю де Коггесхоллу, Ричард взял в плен караван, идущий из Каира и направляющийся в Иерусалим, и захватил семь тысяч верблюдов, нагруженных различными богатствами23[870]. Рожер де Ховден рассматривает этот эпизод как большую победу короля Англии, который месте с пятнадцатью тысячами человек победил одиннадцать тысяч мусульманских воинов, сопровождавших караван, и захватил три тысячи верблюдов, неисчисляемое количество лошадей и мулов и распределил добычу среди своих рыцарей24[871]. Для Матвея Парижского, группа торговцев направлялась из Каира в Иерусалим «с семью тысячами верблюдов, нагруженных различными богатствами и прежде всего провиантом», и сопровождалась пятью (скорее всего пятьюстами, но возможно, и пятью тысячами) воинами, направленными от войска Саладина. Король в сопровождении нескольких вооруженных людей (без каких-либо других уточнений) бросился им навстречу, напал на них, забрал верблюдов и богатства, которые он либерально разделил между воинами, особенно между нормандцами25[872].
Амбруаз дает очень детальное описание эпизода, делая очевидным личные качества Ричарда. Король, узнав о будущем переходе большого каравана, сговорился с герцогом Бургундским (пообещав герцогу третью часть добычи) совершить нападение во главе пятисот рыцарей, расходы по вооружению которых он берет на себя. Сарацинский шпион сообщил об этом Саладину и гарнизону Иерусалима, которые отправили подмогу каравану — две тысячи всадников, не считая пехотинцев. Ричард и его солдаты шли всю ночь и пришли к тому месту, которое указал шпион как самое удобное для засады, где она и расположилась. Король велел своим солдатам думать не о добыче, а лишь о том, чтобы разгромить неприятеля. Сначала он отправил людей на разведку, а затем выдвинулся вперед во главе одного из двух подразделений своей армии. Амбруаз подчеркивает в таких словах молниеносные действия короля:
«Не думайте, что я вам говорю о том, что льщу ему: столько людей видели его подвиги, что это меня вынудило остановиться на них. Вы бы видели короля со стальным мечом в руке, преследовавшего неотступно турок, а тех, кого он настигал, у них не было доспехов, которые гарантировали бы им целость и сохранность; они разбегались как овцы при виде волка»26[873].
Добыча была значительной: четыре тысячи семьсот верблюдов и множество мулов, самок мулов и ослиц. Здесь так же, как в случае захвата турецкого корабля, заметны различия и четкая тенденция, в частности у Амбруаза, восхвалять храбрость короля Ричарда, в то время как другие хронисты более настаивают на щедрости короля, разделившего добычу между своими храбрыми воинами.
Штурм Яффы
Последний заметный поступок Ричарда, наделавший много шума, — захват Яффы королем 1 августа 1192 года. На самом деле, он перехватил город, который накануне был захвачен сарацинами. Рауль де Дицето в нескольких словах пересказывает это событие, добавив, что король выставил напоказ свою храбрость. Узнав, что он присутствует здесь, Сарацины бросились на него и попытались взять его живым, но он сопротивлялся и многих поразил своим мечом27[874]. Он не говорит ничего больше. Рожер де Ховден еще меньше настаивает на персональных подвигах короля, который только что пришел спасти осажденную цитадель, отбросил сарацинов от города и многих убил28[875].
Наконец, Рауль де Коггесхолл рассказывает о приключении в форме, близкой к эпопее. Ричард, узнав, что Саладин держит в осаде Яффу, тщетно пытается привлечь Гуго Бургундского, чтобы спасти христиан. Когда Ричард достиг Яффы, Саладин уже взял город и перерезал всех, кто там остался, больной или раненый; христианские солдаты, укрывшись в цитадели, уже готовы сдаться, так как патриарх (который перемещался свободно от одной армии к другой) убедил их, что им не удастся избежать смерти, так как солдаты Саладина поклялись их всех убить, чтобы отомстить за своих друзей и родственников, с которыми король безжалостно расправился при различных обстоятельствах. Они находятся на грани отчаяния, когда появляется корабль Ричарда, и король бросается в воду во всеоружии, чтобы спасти их:
«Сразу же, ловким прыжком, он спрыгнул во всеоружии со своего корабля, вместе со своими людьми, и такой разъяренный лев, разрушая все на своем пути, дерзко бросился с гущу вражеских батальонов, которые стояли на берегу, плотно сжатыми рядами и осыпали стрелами и дротиками тех, кто входил в порт. Турки не смогли противиться этому молниеносному нападению; они подумали, что король привел слишком многочисленную армию, и, бросившись бежать со всех ног, они оставили осаду»29[876].
Саладин пристыжен поведением своих людей; он их пересчитал, и их оказалось... шестьдесят две тысячи! Как такое количество воинов могло так позорно убежать перед такой маленькой армией христиан? Он заставляет их вернуться к сражению ночью и взять в плен Ричарда. Разбуженный король дерется «как лев», к тому же всякое бегство невозможно. Он берет с собой шесть рыцарей, нападает на город, куда вошли сарацины, и повергает их в бегство:
«Он взял с собой шесть храбрых рыцарей, которые насмехались над смертью, и пошел в город, размахивая королевским знаменем, и, как очень жестокий лев, он напал на врагов, собравшихся на площадях, расчищая себе путь с помощью меча и копья; своим штурмом он их поверг и убил. Сарацины разбегались, как маленькие звери при виде безжалостного льва, которого голод толкает на то, чтобы поглотить все, что попадается ему на пути. Наконец, язычники были повергнуты и бросились бежать перед удивительной и несравненной удалью знаменитого короля...»[877]
Здесь происходит чудо: во время этого штурма ни один христианин не пострадал, кроме... одного трусливого рыцаря, который, убегая, нашел ту смерть, которой боялся. Рауль де Коггесхолл подводя итог сражению в целом, снова восхищается смелостью прославленного короля, невероятной храбростью, невозможной без вмешательства свыше: вы когда-нибудь видели, как освобождают город шесть рыцарей? Матвей Парижский, видимо вдохновившись рассказом Рауля де Коггесхолла, пишет примерно такую же повесть, сравнивает поведение Ричарда с поведением льва, но приписывает ему одиннадцать помощников, вместо шести31[878].
Амбруаз еще больше настаивает на королевской храбрости. Когда на корабле Ричард не знал, как себя вести, один священник из Яффы бросился в воду и начал молить о скорейшем вмешательстве, чтобы спасти христиан, которых сарацины уже начали вырезать. Ричард сразу же первый спрыгнул в воду, подав пример, и принял участие во всех сражениях, будучи в первых рядах, управляясь с арбалетом так же хорошо, как и с мечом:
«Как только король узнал о том, что происходит, он уже больше не колебался. „Господь, — сказал он, — привел нас сюда, чтобы продлить смерть, и так как мы здесь умрем, благословенен будет тот, кто не вернется!”. Он приблизил свои галеры и с незащищенными ногами погрузился в море, по милости Божьей, до пояса. Он достиг суши первым или вторым — это вошло в его привычку. Жоффруа дю Буа и доблестный Пьер де Прео, соратники короля, а потом и все остальные, сделали то же самое. Они пришли к туркам, которые заполонили весь берег и напали на них. Храбрый король сам убивал их из своего арбалета, а его люди, дерзкие и бодрые, следовали за ним. Турки не осмелились приблизиться к нему и убегали при виде него. Он положил руку на свой стальной меч, преследовал их бегом и настолько их смутил, что у них не было даже времени защититься. Они не осмелились его ждать больше, ни его, ни его храбрых сотоварищей, которые били их как сумасшедшие. Они их били и гнали до тех пор, пока полностью не очистили берег от турок»32[879].
Потом «самый храбрый в мире король» первый вошел в город, где воскресил надежды христиан:
«Он первым вошел в город, где он встретил три тысячи сарацинов, занятых тем, что воровали и выносили все, что можно было вынести. Ричард, самый храбрый в мире король, как только оказался на вершине стены, приказал развернуть свои знамена и повернуть их в сторону осажденных христиан так, чтобы они их увидели. Как только они их увидели, все сразу закричали: „Гроб Господень!” Они взяли свои оружие и вооружились без промедлений»33[880].
Турки бежали из города. Но подвиги Ричарда на этом не заканчиваются. Амбруаз показывает его в тот же день и в последующие дни преследующим сарацинов, крошащим их ряды своим мечом, более страшным, чем Роланд в Ронсевальском ущелье:
«Король покинул город, чтобы преследовать их, после того как совершил столько подвигов. У него было только три коня, и никогда, даже в Ронсевальском ущелье, ни один человек, молодой или старый, не вел себя так, как он»34[881].
Наконец сарацины, отчитанные Саладином, стали давать отпор. Три дня спустя их яростная атака поставит под угрозу жизнь другого доблестного рыцаря, графа Лестера, сброшенного с лошади. Ричард сразу же бросается ему на помощь. Как только турки замечают королевские знамена, они бросаются на Ричарда, но он, непобедимый, рубит их на куски. Он спасет еще одного рыцаря, которого турки пытались увести, и совершает, таким образом, несметное количество подвигов, больше чем кто бы то ни было, подчеркивает поэт-жонглер:
«Король посмотрел направо и увидел, как упал доблестный граф Лестер, который после хорошего сражения был сброшен с лошади. И король прибыл к нему на помощь. Вы бы видели, сколько турок бросилось на знамя, на котором был изображен лев! (...) Они взяли в плен Рауля де Молеона; но король пришпорил своего коня, пока не вырвал его из их рук. Храбрый король был зажат между турками и персами. Никогда ни один человек, сильный или слабый, не совершил столько подвигов за один день. Он бросился в самую гущу турок и порубил их до самых зубов»35[882].
Амбруаз заканчивает рассказ этого великого дня упоминанием последнего подвига Ричарда, который, оказавшись один после нападения, абсолютно этим не обеспокоился и под потоками стрел проложил себе дорогу, размахивая мечом направо и налево, даже разрубил одного сарацина напополам одним ударом клинка, вызывая отныне неподдельный ужас у неверных:
«И свершилось это отважное нападение, подобное которому никогда не видели. Он бросился в толпу этих нечестивцев так глубоко, что они его накрыли, а его люди больше его не видели. Больше всего он хотел, чтобы они не бросились за ним и не разорвали строй; иначе все было бы кончено. Но король не волновался. Он махал вперед и назад и прокладывал себе дорогу везде, где оказывался его меч. Кого бы он ни задел, лошадь или человека, всему приходил конец. Здесь, если я не ошибаюсь, он ударил рукой и головой одетого в железо эмира и отправил его прямиком в ад. И когда турки увидели этот удар, они ему освободили так много места, что он, благодарение Богу, вернулся невредимым. Но ои, его конь и его попона были так густо усеяны стрелами, которые враги пускали ему вслед, что он был похож на ежа. Вот таким образом он вернулся с поля боя, который продолжался весь день, с самого утра до вечера, такой жестокий и яростный, что, если бы Бог не поддержал наших, они бы пропали»36[883].
Такими неоспоримыми в этом случае, как в большинстве других, были военные качества и храбрость Ричарда, мы можем быть поражены настойчивостью некоторых хронистов, в частности Амбруаза, предпочитающего видеть в нем больше чем стратега, начальника или короля, командующего своей армией, воплощение рыцарских качеств, начиная с самой главной — с храбрости, доходящей до крайности, до безрассудства.
Безрассудный Ричард
Именно это чрезмерное рвение в сражении, этот опрометчивый поиск военного подвига привлекают внимание многих как в христианском лагере, так и в мусульманском.
Описывая сражение под Арсуфом, Амбруаз говорит о беспокойствах, причиненных этим безрассудством Ричарда, который вышел из роли короля, чтобы действовать как простой рыцарь. Амбруаз подчеркивает, что, услышав о каком-либо сражении, Ричард не мог сдержаться, не побежать туда и не принять в нем активное участие. И Господь был с ним, защищал его и приносил ему победу, заставляя окружавших его людей молчать о своих опасениях и привлекая к нему славу:
«Сир, ради Господа Бога, не делайте так. Это не ваше дело предпринимать такие вылазки. Подумайте о себе и о христианах. У вас нет недостатка в храбрых людях, не отправляйтесь в одиночку на такие мероприятия. Если вы хотите сделать туркам плохо, возьмите с собой достаточную компанию, так как от вас зависит наша жизнь или наша смерть, если с вами что-нибудь случится. Если голова отпадает, члены не могут существовать без нее, но вскоре сами начинают гнить и скоро будет плохо». Не один честный человек прилагал усилия, чтобы вразумить его. Но когда король знал, что идет сражение — и скрыть от него это было практически невозможно, — он всегда бросался на турок, и он так хорошо все это делал, что всегда были убитые или пленные, а слава была всегда «го. А Бог всегда помогал ему выпутаться из самых больших неприятностей, которые ему подстраивали враги»37[884].
Ричард, как мы видели, не колеблясь, бросался на выручку оказавшихся в опасности рыцарей. Ему часто делали замечание, что это не входит в обязанности короля, так как он мог погибнуть, ставя этим под угрозу целую армию, и даже священное дело всего христианства. Но у короля была «рыцарская» концепция королевской власти, как это подчеркивает Амбруаз по поводу геройства Ричарда в Арсуре, отправившегося спасать двух своих человек:
«Сражение было в полном разгаре, когда прибыл король Ричард. Он увидел наших людей, окруженных язычниками; с ним было очень мало людей, но это были храбрые и лучшие люди; многие начали ему говорить: „В самом деле, сир, вы очень сильно рискуете; вам не удастся вытащить оттуда наших людей, будет лучше, если они погибнут сами и не будут подставлять под угрозу вас. Возвращайтесь: так как, если с вами случится беда, христианство будет потеряно”. Король изменился в лице и сказал: „Я их отправил, я их просил туда отправиться. Если они погибнут без меня, пусть никогда меня не называют королем”. (...) Ои пришпорил своего коня и не сдерживал его. Быстрее, чем ястреб, он бросился в самую гущу сарацинов и рубил их ряды с такой стремительностью, что, если бы молния поразила их в самую сущность, она не принесла бы столько разрушений. Он их толкал, скидывал с седел, возвращался, чтобы поймать, отсекая руки и головы. Они разбегались, как стадо перепуганных животных. Многим не удалось убежать, и они были взяты в плен или убиты. Наши преследовали их так долго, что пора было возвращаться в лагерь. Так прошел этот день»38[885].
Эта безрассудность, эта беспечность во время опасности, это желание вести себя как обычный рыцарь стоили Ричарду иногда неприятностей, но ему много раз удавалось избежать плена или смерти. Так, как мы видели, он однажды был спасен Гийомом де Прео, который, чтобы привлечь к себе сарацинов, представился королем и был взят в плен вместо него39[886]. Этот жест, рыцарский, если он таким был, стоил того, что Ричард его выкупил за огромную сумму перед своим отбытием. Мусульманский хронист Имад ад-Дин на свой лад пересказывает этот эпизод:
«Король Англии вышел инкогнито в сопровождении своих рыцарей, чтобы защитить поставщиков и сборщиков леса. Наши, находясь в засаде, вышли ему навстречу. Этот окаянный напал на них, и было большое сражение, в котором наши храбро боролись. Еще бы немного, и король был бы схвачен и смертельно ранен в грудь ударом меча насквозь. Но один из его рыцарей пожертвовал собой. Красотой своей одежды он привлек внимание того, кто сражался с королем, до такой степени, что этот человек занялся только им и взял его в плен. Так проклятый король, ускользнув, бесследно исчез. Большое количество его рыцарей были убиты или взяты в плен. Остальные были обращены в бегство вследствие этой провальной атаки»40[887].
Военная слава Ричарда, если верить одному любопытному тексту Ричарда де Девиза, уже достигла ушей мусульман задолго до его приезда благодаря его подвигам, совершенным, когда он еще был графом Пуату, боровшимся против своего отца и против короля Франции, потом против Танкреда в Мессине. Они его боялись и им восхищались41[888]. Амбруаз эхом откликается об этой репутации, усиленной еще невероятным поведением короля-рыцаря с мечом в руке. Он передает (или скорее представляет) льстивые комментарии мусульман, изложенные в объяснении Саладину своего поражения, случившегося по причине невероятной храбрости короля:
«Еще большее удивление вызывает один франк, находящийся вместе с ними, который убивает и вырезает наших людей. Мы никогда не видели ничего подобного. Он всегда впереди всех; он всегда готов к любому призыву. Это он устроил нашим такую резню. Его называют Мелек Ричард, и такой Мелек должен править королевствами, завоевывать деньги и раздавать их»42[889].
Мусульмане были, несомненно, поражены военной яростью короля Англии и его неустрашимым характером. Многие рассказы являются тому доказательством. Ричард де Девиз приписывает брату Саладина, восторгавшемуся королем Англии, это лестное суждение:
«Даже мы, являясь его противниками, мы не находим в Ричарде ничего, что может быть подвергнуто критике, — только его смелость, его задор. Ничего, что мы могли бы ненавидеть — только его мастерство в деле Марса»43[890].
Эта репутация храброго воина не исчезла после его отъезда. Через пятьдесят лет после его смерти последователь Гийома Тирского показывает, что имя Ричарда до сих пор ассоциируется со страхом, который он внушает сарацинам:
«Слава короля Ричарда надолго впечатлила сарацинов, и если какой-нибудь ребенок плакал, мать ему говорила: „Замолчи, или тебя заберет король Англии!” и когда какой-нибудь сарацин скакал, а животное заартачивалось, он ему говорил: „Знаешь ли ты, что король Ричард возле того куста?” А когда кто-то поил свою лошадь, то говорил: „Думай, что король Англии в воде”»44[891].
Немного позже Жуанвиль говорит на эту же тему в довольно похожих выражениях, наверно заимствованных из того же источника:
«Король Ричард совершил столько подвигов за морем, что, когда лошади сарацинов не хотели есть ни с одного куста, их хозяин спрашивал: „Ты думаешь, что это король Англии?” И когда дети у сарацинок баловались, они им говорили: „Замолчи, замолчи, а то я пожалуюсь королю Ричарду, и он тебя убьет”»45[892].
Впрочем, вспомним, что король Англии, смертельный враг Филиппа Августа, является у Жуанвиля примером для Людовика Святого. В этом можно видеть результат идеально удавшейся средневековой пропаганды, создавшей образ короля-рыцаря, который желал воплотить Ричард.
Амбруаз в связи с этим приводит интересный разговор, который произошел в Иерусалиме между епископом Солсберийским и Саладином накануне отъезда Ричарда. В продолжение этой поистине куртуазной встречи мусульманский суверен спросил его мнение о нем и о короле Англии. Епископ сразу же выдвинул на первый план «рыцарские» качества своего суверена, его щедрость и храбрость, которые делали из него, в его глазах, лучшего рыцаря в мире. Саладин согласился, присоединился к мнению о его щедрости, но не поддержал его военную неумеренность, его сумасшедшее безрассудство, которому он не завидовал, предпочитая, будучи принцем, более мудрое и умеренное поведение.
«Саладин начал задавать ему вопросы о качествах короля Англии и спросил, что говорят христиане о его достоинствах. Епископ ответил: „Сир, что касается моего хозяина, я могу с уверенностью сказать, что это лучший рыцарь и лучший воин в мире; он либерален и полон хороших качеств. Я не осведомлен о наших грехах, но если бы можно было объединить ваши качества и его, можно было бы сказать, что в мире больше не найдешь подобных рыцарей, таких храбрых и таких доблестных". Египетский султан выслушал епископа и сказал ему: „Я это знаю, король очень храбр и дерзок; но он нападает как сумасшедший! Каким бы государем я ни был, я предпочел бы иметь либеральность и суждение в меру, чем дерзость без меры”»46[893].
Сочная речь Амбруаза требует, чтобы в конце этой главы было приведено еще раз суждение Саладина, знавшего толк в рыцарях. Он чудесно резюмирует в нескольких словах образ, который Ричард распространял на Востоке и, вероятно, также на Западе, образ в большей степени рыцаря, чем короля.
«И он сказал: „Я знаю, что король дерзок и смел;
Но сражается он так неистово!
Каким бы высоким принцем я ни был,
Я бы предпочел иметь
Щедрость и здравый смысл,
Чем дерзкое безрассудство"»47[894].
Амбруаз не единственный, кто передает нам этот образ. Арабские историки тоже свидетельствуют о репутации, заработанной королем на Святой земле, репутации щедрого и храброго рыцаря. Арабский хронист Абу аль-Фида утверждает, что мусульмане никогда не имели соперника или врага более достойного, более храброго и менее изворотливого, чем король Англии48[895]. Другой хронист, Баха ад-Дин, набрасывает его портрет, который, несомненно, понравился бы Ричарду, так как он ставит его на лестнице рыцарских ценностей над его сюзереном:
«Король Англии был очень могущественным человеком в своей стране, человеком большой смелости и высоких качеств. Он участвовал в больших сражениях и был создан для войны. Стоя ниже короля Франции по размерам своего королевства и величине своего статуса, он был выше его своими богатствами, более знаменит и доблестен в сражении»49[896].