— Пусть так, я даже готов признать вину моих воинов в том, что они вывешивали только знамена Святого Георгия, а про твои лилии забывали, — не удержался от ехидства Ричард. — Но ты готов заключить со мной честный договор?
Как ни пытался и дальше Филипп-Август избежать договора и под любым предлогом поссориться с королем Англии, ему все же пришлось уступить выдержке Ричарда, и договор меж ними был подписан. В том числе там было и соглашение об устрожении мер наказания к тем пилигримам, которые пытаются внести разлад.
На следующий день в честь заключения договора состоялся рыцарский турнир. В поле за монастырем грохотали барабаны, пели рожки и трубы. Лучшие рыцари двух государей съезжались с двух сторон, и равным было число белых стягов с красным крестом и лазурных знамен с тремя белыми лилиями. Ричард и Филипп уселись рядом на самом почетном месте.
— Уступаю тебе право дать знак начинать, — сказал Ричард.
— Изволь, я сам могу уступить тебе это право, — с легким раздражением в голосе ответил Филипп-Август.
— Ты неисправим, Филу, — хмыкнул Ричард и махнул рукой: — Начинайте! Где там наши битюги?
По обычаю, ристания начались с бугурдов — поединков силачей, которые и впрямь были подобны ломовым коням. Огромные и крепкие англичане, нормандцы, гасконцы и аквитанцы вышли, обнаженные по пояс, против таких же увесистых и могучих подданных французского короля — бургундцев, провансальцев, фламандцев и парижан. Одновременно проходило по четыре поединка. Ричард ликовал — в тридцати схватках его люди одержали двадцать две победы, причем у французов лучше всех оказались фламандцы.
— Может, и мы поборемся, Филу? — ткнул он под ребра короля Франции.
— А твои прыщи? — усмехнулся тот.
— Что мои прыщи?
— Прошли? Ты сможешь оголиться по пояс?
— Лучше не стоит.
— То-то же!
Признав, что в бугурдах одержали победу рыцари Львиного Сердца, собравшиеся приготовились наблюдать тьосты — поединки конных копейщиков. И тут поначалу одерживали верх подданные английского короля, но, когда за дело взялись витязи графа Шампанского, положение стало выравниваться. В итоге в двадцати поединках девять раз побеждали люди Ричарда и одиннадцать — люди Филиппа.
— Мы должны сразиться на копьях, Филу! — воскликнул Ричард, огорченный подобным исходом турнира тьостов.
— Я сегодня утром дурно молился, — зевнул в ответ король Франции, — Боюсь, Господь не будет ко мне благосклонен. Если тебе так хочется поучаствовать в состязаниях, могу предложить тебе сразиться с Гийомом де Баррэ.
— Твоим церемониал-рыцарем? Охотно! Эн Гийом! Вы согласны помериться силами с королем Англии?
— Почту за честь, ваше величество, — отозвался рыцарь и стал застегиваться.
Герольды громко вострубили, появился Шарль де Фонтеней со знаменем Святого Грааля, глашатаи возгласили, что сам король Ричард намерен провести тьост с лучшим из рыцарей короля Филиппа.
И вот они съехались, чтобы поприветствовать друг друга с открытыми забралами.
— Желаю вам мягко упасть с коня, эн Гийом, — начал подзуживать соперника Ричард.
— Желаю вам не повредить при падении прыщики, ваше величество, — дерзко отвечал рыцарь.
— Что это за шпинат у вас на щите нарисован? — спросил Ричард, имея в виду изображенные на гербе де Баррэ листья дуба.
— А у вас, я вижу, дрок, эн Плантаженё? — еще более ехидно сощурился противник, — Говорят, ягоды дрока хорошо помогают от глистов, не так ли?
На сем приветствие окончилось. Полыхая гневом, Ричард отъехал на положенное расстояние, развернул коня, опустил забрало, взял у оруженосца Гийома тяжелый длинный ланс с длинным древком, выкрашенным в белый цвет и увитым алою лентой. Наконечник, как и полагалось для турнирного копья, имел форму полураскрывшегося трехлепесткового цветка. Наступило затишье, взорвавшееся внезапным грохотом барабана, призывающим — вперед!
Ричард пришпорил коня и во весь опор понесся на соперника. Удар! Все перевернулось, весь мир опрокинулся… Падая, Ричард все же успел сосредоточиться и удачно приземлиться на загривок. В шее что-то хрустнуло, но сильной боли не последовало. Некоторое время он лежал на спине и не мог вдохнуть в себя воздух. «О, где ты, смерть?!» — прогудело из глубин его души. Но смерти не было. Он наконец вдохнул, простонал и резко поднялся на ноги.
Король Франции стоял, радостно улыбаясь и помахивая рукой своим воинам, которые громко ликовали. Подданные Ричарда угрюмо взирали на своего поверженного властелина. Надо было что-то делать. Вдруг Ричард широко улыбнулся, потом захохотал, потом запел:
Несчастный рыцарь Уино
С коня своего слетел.
И Ричард-король опозорен, но
Уино ведь того не хотел.
И как бы то ни было, Уино,
Ричард тебя простил.
Он чуть не подох от обиды, но
Опомнился и остыл.
Ликует лилия, Уино,
Победой своей горда…
Жаль, в битвах люди ее — хм! Но…
А Ричард берет города!
Теперь наоборот — все подданные короля Англии взревели от восторга, а рыцари Филиппа-Августа заскрежетали зубами от обиды.
— Вы целы, ваше величество? — в тревоге подскочил к Ричарду коннетабль Робер де Шомон.
— Как новенький, — отвечал король Львиное Сердце.
— Да здравствует король! — вопили английские, гасконские, нормандские, аквитанские глотки, будто не Гийом де Баррэ вышиб из седла короля Англии, а король Англии одолел церемониал-рыцаря.
— Как видишь, Филу, наш договор полностью вступил в действие, — со смехом сказал Ричард, подойдя к Филиппу-Августу. — Мы разделили поровну славу нынешнего турнира.
И турнир закончился миром и пиром. Правда, король Франции недолго пировал вместе с королем Англии, вскоре увел своих людей в свой лагерь, не дожидаясь, когда Ричард «увидит Бога».
Прошло еще несколько дней. Море по-прежнему было неспокойно, а Элеонора с Беренгарией до сих пор не прибыли в Мессину. Приближался ноябрь, и дни становились все холоднее. Однажды от Танкреда Лечче прибыл городской нотабль Гвискар Арнульфи с приглашением к королю Сицилии. Ричард охотно согласился. Чем-то надобно было развеять скуку. Кто знает, быть может, предстоит новая веселая ссора с Танкредом?
Но сицилийский король был сама любезность, словно его подменили. И епископ Бове присутствовал здесь же, во дворце Танкреда, но ни разу не заикнулся ни о кощунственной надписи на знамени Ричарда, ни о пьянстве вообще. Король Франции отсутствовал, что тоже было странно — отчего это его не позвали? Однако вскоре все разъяснилось. За дружественным ужином, устроенным королем Сицилии, на котором, кстати, теперь угощения было в изобилии, Танкред вдруг обратился к Ричарду с вопросом:
— Ваше величество, объясните, какая кошка пробежала между вами и королем Франции? Насколько мне известно, вы с юности были с ним не разлей вода. Что же теперь?
— Во-первых, ваше величество, вы путаете, — отвечал Ричард. — С юности Филипп-Август дружил с моим младшим братом Годфруа. Потом между молодым королем Франции и герцогом Бретани встала женщина, и дружба меж ними навсегда прервалась.
— Женщина? Красавица?
— Красавица, красавица, — улыбнулся Ричард. — Только безносая. И старуха — ровесница рода человеческого.
— Смерть?
— Да, смерть Годфруа.
— Он умер от лихорадки, если я не ошибаюсь?
— Да, от той же странной лихорадки, которая свела в могилу и нашего старшего брата, Анри.
— Я слышал, вы тоже подвержены этому заболеванию?
— Да, в некоторой степени. Но покуда, как видите, еще жив и вполне бодр, в отличие от двух своих братьев. Когда умер Годфруа, горе Филиппа-Августа было велико. Во время погребения он кричал, что желает быть закопанным вместе со своим добрым другом. А нынче, как вы знаете, падение нравов столь велико, что, глядя на это неподдельное горе, некоторые злословили: «Убивается, как молодая жена, потерявшая нежного супруга». О Филиппе-Августе и моем брате Годфруа распускались сплетни, будто они содомируют.
— О Пресвятая Троица! — всплеснул руками епископ Бове. — Гнусные выдумки!
— Я тоже так считаю, — поддержал Ричард епископа в его возмущении. — Зачем это нужно, если всегда под боком столько хорошеньких женщин? Я могу поверить, что такая сволочь, как тамплиерский сенешаль Жан де Жизор, способен спать с братьями по полу. Поговаривают, что у многих тамплиеров вообще в ходу подобные взаимоотношения, оставшиеся у них с той поры, когда уставом ордена строго предписывалось безбрачие. Но не верю, что Филипп-Август способен находить удовольствие в содомской мерзости.
— Кстати говоря, насколько мне известно, в последнее время ваш друг Филипп-Август стал частенько принимать у себя Жана де Жизора, — заметил Танкред.
— Что?! — так и подпрыгнул от удивления Ричард. — Этого не может быть! Ведь мы вместе с Филу срубили жизорский вяз!
— И тем не менее это так, я подтверждаю, — сказал епископ.
— Тогда… тогда я тоже ничего не понимаю, — пробормотал Ричард. — Стало быть, в ближайшее время от Филу следует ожидать новых обид.
— Об этом-то я и хотел с вами поговорить, — сказал Танкред. — Вчера я получил от короля Франции письмо, в котором он жалуется на вас, что вы притесняете его, что вы ежедневно пьянствуете, вместо того чтобы молить Бога о ниспослании хорошей погоды для плавания кораблей и продолжения путешествия в Святую Землю. И в конце письма он напрямую предлагает мне союз с ним против вас.
Лоб Ричарда покрыла испарина. Он попросил принести ему это письмо. Танкред приказал слугам исполнить просьбу короля Англии. Прочитав письмо, Ричард нашел в нем полное подтверждение словам короля Сицилии. Бешенство охватило его. И отчаяние, подобное тому, которое он испытал, свалясь с коня после удара Гийома де Баррэ. Но теперь ему было не до песен.
— Да, — промолвил он после долгого угрюмого молчания, — нас с Филиппом-Августом соединяла пламенная дружба. Тогда, на похоронах брата, видя, как он убивается, я почувствовал сильнейший прилив нежности. После похорон я подружился с ним, стараясь заменить ему друга. Поселился в Париже. У нас оказалось много общего, нам нравилось внимательно выслушивать мнения друг друга о самых разных предметах, попивая винцо и закусывая под звуки арфы или лютни. Часто мы так крепко напивались, не в си