Ричард ликовал. Победа была блестящая. А главное — это была его первая — полностью его — победа здесь, в Святой Земле. Победа, которую, в отличие от взятия Акры, никто не мог бы оспорить. Он тотчас послал сэра Леонарда Глостера в Цезарею к Беренгарии, а с ним летописца Амбруаза, который единственный был способен красочно описать сражение.
Горделиво объехав усеянное павшими крестоносцами и сарацинами поле битвы, английский король приказал немного продвинуться вперед по Саронской долине и там ставить временный лагерь, а здесь — хоронить с почестями погибших.
Солнце клонилось к закату, долина наполнялась благоуханиями. Сидя за огромным кувшином с вином, рыцари расслаблялись. Барон Меркадье, довольный тем, что ему достался один из скакунов Саладинова дара, мурлыкал, обгладывая кость:
— И все же все три коня должны были достаться вам, эн Ришар. Вы были в этой битве, как всегда, лучше всех. Скажите, скольких мусульман вы отправили на тот свет собственной рукой?
— Семерых, эн Гюи, — отвечал Ричард.
— Только семерых? — удивился Меркадье. — Я думал, человек двадцать.
— Боюсь, как бы эти кони не оказались Троянскими, — покачал головой Ролан де Дрё. Ему подарка не досталось, да к тому же он был легко ранен и не слишком отличился в битве. Потому и ворчал. Остальные, в отличие от него, пребывали в отменном настроении. Когда Ричард немного захмелел, его попросили спеть про войну гиацинтов и тюльпанов, и Ричард охотно спел эту и другие песни.
На другой день войска крестоносцев двинулись дальше на юг и дошли до Яффы. Увы, сей древнейший город, в котором строил свой ковчег Ной и из которого отправлялся в плавание пророк Иона, предстал взору победителей Арзуфа в развалинах — отступающий Саладин разрушил все, что успел.
— Вот они, Троянские кони, — сказал граф де Дрё.
— При чем тут кони? — удивился Ричард.
— При том, что если бы не они, вы, ваше величество, не благодушествовали бы вчера, а бросились бы в погоню за Саладином, добивая убегающего врага. И тогда у него не было бы возможности развалить Яффу.
— Ничего, мы восстановим ее, — мрачно отвечал Ричард, понимая свою вчерашнюю ошибку.
Как бы то ни было, а Рождество Богородицы крестоносцам пришлось праздновать на развалинах Яффы. Радость вчерашней победы омрачилась, но не сильно. Теперь Ричарду казалось, что он способен в любом другом сражении одержать верх над Саладином. Мало того, тайно он позволял себе думать, что именно заклание двух тысяч заложников в Акре станет мистическим залогом этих грядущих побед. Взор его устремлялся на восток от Яффы, где раскинулось вади Ас-Сарар, разделяющее Саронскую и Сефелскую равнины, — извилистая сухая долина длиной в полтора десятка лье, на дне которой лежала дорога в Иерусалим, заветный Град Господень.
В понедельник девятого сентября Ричард оставил Яффу, ведя за собой только свое, английское войско, состоящее из англичан, нормандцев, аквитанцев и гасконцев. Впереди войска ехало высоко поднятое белое полотнище с красным крестом — знамя Святого Георгия, покровителя Англии. В арьергарде двигался отряд тамплиеров, на белых плащах которых тоже были нашиты красные кресты. И эта рать, ведомая Ричардом, вошла в вади Ас-Сарар и, пройдя за пару часов расстояние в четыре лье, подошла к Лидде — городу, в котором родился Святой Георгий. Увы, и Лидда лежала в развалинах. Саладин, опечаленный и озлобленный после Арзуфской битвы, не пощадил даже церковь Святого Георгия, похоронив под ее обломками гробницу христолюбивого воина-победоносца, коей Ричард мечтал поклониться. Впрочем, мечта его вскоре сбылась. За несколько часов завалы были немного растащены, и обнаружился подземный ход, ведущий в крипту. С молитвами к великому святому мученику король Англии спустился в подземелье, держа в руке зажженный светоч. Ричард оказался в тесноватом помещении, посередине располагалась гробница, на камне которой обнаружилось высеченное изображение Георгия, поражающего копьем змия. Встав пред ним на колени, король Англии прислонился лбом к холодному камню и долго так стоял, словно в надежде услышать что-нибудь, но не услышал и, поднявшись, покинул крипту, приказав снять на пергамент изображение святого.
На другой день, переименовав Лидду в Сен-Жорж-де-Лидд, Ричард отправился в другой важный город, лежащий поблизости в вади Ас-Сарар, уже не чая увидеть его в целости. Так и оказалось — Рамла тоже лежала в руинах.
— Ну что ж, — вздохнул Ричард, — во всяком случае, врата в вади Ас-Сарар в наших руках. Нужно только как можно быстрее восстановить порушенные Саладином города. Кто-то говорил мне, что отсюда рукой подать до Эммауса, так ли это?
— Да, так, — отвечал Ричарду встреченный здесь француз-рамлеец, жилище которого подверглось разрушению, а сам он еле спасся от гнева отступающего Саладина. — Вон там в горы поднимается дорога, по которой не более четырех лье до Эммауса.
— И мы можем подняться туда, где Лука и Клеопа впервые повстречали воскресшего Спасителя?
— Полагаю, это небезопасно, — возразил пострадавший рамлеец. — Там можно нарваться на полки Саладина. Он где-то недалеко. Кстати, он и сюда может нагрянуть.
— Значит, отсюда две дороги ведут на Иерусалим, — задумчиво произнес Ричард. — Одна по дну вади, другая — через горы.
Сейчас, находясь неподалеку от Эммауса, он осознал, как близко подобрался к главной цели своего похода самому граду Иерусалиму. Дух захватывало от одной мысли, что вот они совсем рядом — и Эммаус и Иерусалим!
На другой день он возвратился в Яффу. Там уже вовсю кипели восстановительные работы, и вид города не был столь удручающим, как позавчера. Окрестности радовали глаз красивыми пейзажами, гавань, по всеобщим оценкам, являлась весьма удобной для сношений с Сен-Жан-д’Акфом. Ричард отправил гонца с письмом к Беренгарии, в котором просил жену приехать из Цезареи к нему в Яффу. Он уже скучал по ней.
Беренгария вскоре приплыла, да не одна, а с самим королем Иерусалимским, Гюи де Лузиньяном, коему прискучила сытая и довольная жизнь на острове богини любви — он решил еще раз попытать своего счастья на Святой Земле. Увидев жену, Ричард обрадовался — она была так же хороша собой, как в день их первой встречи.
— Поздравляю тебя, сердце мое, твоя арзуфская победа у всех на устах! Никто теперь не сомневается, что ты вскоре возьмешь Иерусалим-сюр-терр, — щебетала королева Англии, прижимаясь к своему королю.
Увидев Лузиньяна, Ричард обрадовался не меньше — в глазах Гюи сверкал все тот же озорной блеск, а значит, им вместе предстоит какое-то приключение, веселье, какое-нибудь безумство.
— И мои поздравления, эн Ришар! — объявил Гюи. — Своим Арзуфом ты искупил мой Хиттин. Я почуял это и поспешил приплыть. Приплываю — бац! — мне сообщают о полном разгроме проклятого Саладина. Дай же мне обнять тебя, Львиная Печенка!
— Ого! Так меня еще никто не называл.
— Я решил внести разнообразие в твой нынешний излишне помпезный синьяль. Что это всё сердце да сердце? Остальные потроха обидятся.
— Страшно рад видеть тебя, эн Гюи! Ты не представляешь, как скучно быть единственным королем. К тому же в этих краях, где королем некогда называли самого Спасителя.
— А мне даже не сказал, что страшно рад меня видеть, — обиделась Беренгария. — Уеду на Кипр! — топнула она ножкой.
— Нет! Не пущу! Не дождешься! — снова схватил ее Ричард. — Не сказал, что страшно рад видеть, потому что это само собой подразумевается.
— А наши сражения?
— Наши?
— Да, наши. Они тоже будут только подразумеваться?
— Нет, никаких подразумеваний! Мои боевые порядки в полной готовности и решимости.
— А что здесь называется «к нам»?
— Тебе понравится. Скромненько, но зато на том самом месте, где некогда стоял дом Симона-кожевника.
— Вот как?.. Симона-кожевника?..
— Ну, того самого Симона-кожевника, у которого некогда жил Святой Петр. Вспомнила?
— Ах да! Вспомнила! И мы будем жить там, где жил Петр? Какое счастье, Ришар!
— Вообще, здесь очень неплохо, Беранжера, много удивительных вещей. Я покажу тебе скалу, к которой была прикована Андромеда, спасенная Персеем.
— Это тоже здесь?
— Здесь. Маленькая такая, черненькая скала. Я приобрел тут множество священных реликвий — кусок сандалии пророка Ионы, стружки от Ноева ковчега, ведь Ной здесь строил свой ковчег. Ты не представляешь, во что я наряжу тебя сегодня перед сном! А какие тут апельсины, дыни, гранаты! А грязи!
— Грязи?
— Да, мыльные глиняные грязи. Местные жители умеют обрабатывать их благовониями, и купаться, намыливаясь этими грязями, одно удовольствие. Уверяют, что это омолаживает кожу, сглаживает морщины, устраняет прыщи.
— Как они? Не приходили в гости?
— Еще нет. Только тот, который я срезал, опять сидит рядом с отметиной от ножа. Зловеще так сидит.
— Больше не режь его. Может быть, это он остальных не пускает. Объявил себя единственным королем короля Англии и не признает никаких других соискателей твоего живота.
Так, мило беседуя со своей королевой, Ричард привез ее в недавно отстроенный каменный дом, стоящий невдалеке от моря рядом с церковью, восстановление которой еще только завершалось.
— Это церковь Святого Петра, — говорил Ричард, — а вон там, видишь, еще стройка идет, там будет заново возведен маяк. К зиме, я думаю, мы восстановим город, разрушенный Саладином.
— Да ты у меня, я вижу, не только славный вояка, но и строитель, — восхищенно глядя на мужа, млела Беренгария от счастья снова видеть его.
— А как же! — весело отвечал Ричард, вводя жену в дом. — Стол уже накрыт. Ведь ты, должно быть, страшно проголодалась с дороги.
— Нет, я не проголодалась, но устала немыслимо. Ты говорил, что хочешь во что-то особенное обрядить меня перед сном. Давай не будем дожидаться вечера!
Вскоре они уже стояли около постели друг против друга, не в силах друг другом налюбоваться.
— Что это, Ришар? — спрашивала Беренгария, ощупывая надетую на нее длинную сорочку из тонко