— Именно поэтому ты дорог мне, бесценный друг, — отвечал Ричард. — Ты должен донести людям правду обо мне, если я погибну. Прошу тебя ждать здесь еще несколько дней. Быть может, Теодорико все же появится с подмогой, которая снимет судно с мели. И тогда отправляйся назад, на Сицилию, а оттуда — в Марсель. Увидимся на берегах Сарты или Сены. Иди, я крепко обниму тебя на прощанье.
Оставив при Амбруазе одного из своих слуг, Ричард сошел на берег вместе с Робером, Люком и двумя оставшимися слугами. Здесь он затеял новое прощанье:
— Угудеусь, милый! — сказал он оруженосцу де Пону. — Ты теперь возьмешь обоих моих слуг и отправишься влево, а мы с Робером поедем вправо. Не знаю точно, где мы находимся, но можно предположить, что там — Фриуль, а ты отправишься в сторону Адидже. И не спорь со мной. Так надо. Если вас схватят и будут допытываться, кто вы такие, постарайся как можно дольше отмалчиваться, а потом признайся, что ты мой оруженосец, и пусти по ложному следу. Скажи, что я двигаюсь в сторону Медиоланума [144]. Понял меня, старый хрыч?
— Понял, понял, эн Ришар! — отвечал верный оруженосец. — И как ни жаль мне расставаться с вами, но вижу, что вы и впрямь все ловко придумали.
Фовель, мокрый и перепуганный оттого, что ему пришлось прыгать с борта корабля в воду, стоял понуро и, наблюдая, как его господин со всеми расстается, видимо, опасался, что и с ним предназначено прощанье. Но когда, немного обсохнув у костра, Ричард вскочил к нему в седло, конь весело заиготал и от счастья куснул короля Англии за колено. Но еще больше он развеселился, когда хозяин дал ему погреться, пустив в добрый галоп.
Проскакав порядка двадцати лье, Ричард и Робер остановились в небольшой деревушке и выяснили, что находятся в самом центре Фриульского края. Переночевав здесь, они на другой день встали затемно и быстро поскакали дальше на северо-восток, в Каринтию [145], откуда Ричард намеревался добраться до Вены, а дальше по берегу Дуная двигаться на восток, в Баварию, к родной сестре Матильде и ее мужу, герцогу Баварскому. Мало того что сей герцог, именем Генрих, приходился Ричарду свойственником, он еще и прозвище носил львиное — Генрих Лев. Там, в Баварии, было спасение.
Вечером семнадцатого декабря спутники добрались до Штирии и ночевали в небольшой деревушке на берегу реки Мур к северу от Граца. Восемнадцатого утром они продолжили свой путь и, проскакав более двадцати лье, остановились в селении Эрдберг, под Веной. Выбрав самый богатый дом, они постучались, и Ричард, с большим трудом изъясняясь на немецком, назвался странствующим рыцарем-испанцем Альбасадой, попавшим в кораблекрушение неподалеку от Аквилеи и теперь пробирающимся в Германию ко двору императора Генриха, у которого служит его родной брат. Хозяин дома оказался скорняком по имени Христиан Лёвеншванц. Он с подозрением осмотрел путников, но в дом пустил. Они и впрямь выглядели странно — одеты в самую простую одежду, но при этом у рыцаря великолепный и весьма дорогой меч и конь необыкновенной красоты и стати, а у его слуги — Робера Ричард назвал своим слугою — вид весьма и весьма благородный. В доме у скорняка царил запах, мигом напомнивший Ричарду счастливые деньки с Беренгарией в доме Симона-кожевника.
Во время ужина, поданного гостям женой скорняка, Ричард полюбопытствовал, что означает имя Лёвеншванц, ибо он знал, что лёвен — это львиный, а шванц… Вместо ответа скорняк принес и показал мнимому испанцу кожаную шапку, с которой свисал пришитый к макушке кончик львиного хвоста. Он гордо водрузил это произведение скорнячного искусства на голову и заявил, что в сей шапке он выходит гулять по праздникам, за что и получил прозвище, коему мог бы позавидовать и сам король Англии — Рихард Лёвенгерц. Ричарду ничего не оставалось делать, как от души посмеяться. Надо же было такому случиться — постучались в первый попавшийся дом и попали в гости к Лёвеншванцу! Львиное Сердце в гостях у Львиного Хвоста! И это еще притом что король стремился попасть к Генриху Льву, подвергаясь опасности быть схваченным Леопольдом Австрийским. Какой-то замкнутый львиный круг получался.
Ричард решил немного отдохнуть в доме у скорняка Христиана. Дня два-три. А тем временем Роберу было поручено отправиться в Вену и разнюхать, какая там обстановка, не ищут ли случайно английского короля.
Расставаясь, Ричард дал тамплиеру свой перстень с изображением цветущего дрока и сказал:
— Сей талисман сбережет тебя. Ступай, Медвежье Сердце, я буду ждать тебя с нетерпением.
— Я скоро вернусь, эн Ришар, — сказал в ответ Робер и с улыбкой на устах исчез.
Ричард еще не знал, что это были последние слова, которые им суждено было сказать друг другу. В Вене старый тамплиер не сумел не привлечь к себе внимания. Его схватили, а обнаружив у него перстень с дроком и анаграммой Ричарда, выгравированной на внутренней стороне перстня, отправили к герцогу Леопольду. Тот мигом узнал коннетабля ордена тамплиеров, преданного Ричарду до кончиков ногтей, и стал допрашивать, где находится король Львиное Сердце. Робер, само собой разумеется, отмалчивался, его стали пытать и запытали до смерти. Умирая, он в бреду промолвил:
— Эн Ришар! Я ни слова не сказал им про львиный хвост.
К несчастью, один из палачей был родом именно из деревни Эрдберг и хорошо знал, кого зовут Львиным Хвостом. Ранним утром двадцать первого декабря отряд из двадцати человек явился в дом скорняка Христиана Лёвеншванца и обнаружил там самого Ричарда Львиное Сердце. Через час пойманный король-крестоносец уже предстал перед герцогом Леопольдом.
— О! Ваше величество! — счастливо воскликнул герцог. — Как я рад видеть вас у себя в Вене! Кто бы мог подумать, что вы сами явитесь ко мне просить прощения за поруганное в Акре знамя Австрии. Однако как скромно вы одеты! Вы стеснены в средствах? Те деньги, что мы обнаружили у вашего недотепы тамплиера, были у вас последними?
— Что с Робером де Шомоном? — спросил Ричард.
— Увы, бедняга отошел в мир иной. Он умер от горя, что ему пришлось назвать место вашего временного пристанища в Эрдберге.
— Понимаю, вы пытали его и замучили до смерти, — тяжело вздохнул Ричард. — Распорядитесь, чтобы мне вернули мой меч. Не бойтесь, я не намерен марать его трусливой австрийской кровицей.
— Да и мы не собираемся проливать вашу кровь, — с ненавистью сощурился Леопольд. — Тем более что, по всей вероятности, в ваших жилах давно уже течет вонючее прокисшее вино.
— Прошу вернуть мне меч, — повторил Ричард, — и немедленно переправить меня к герцогу Баварскому и Саксонскому.
— Это исключено, — покачал головой герцог Австрийский. — Для начала хотя бы встаньте на колени, извинитесь передо мной и поцелуйте знамя Австрии. Если вы сделаете это, я, быть может, и отправлю вас к Вельфу. Эй! Подать сюда знамя!
Когда серебристое знамя с черным австрийским орлом поднесли к Ричарду, он некоторое время смотрел на полотнище, размышляя — плюнуть или высморкаться. Но решил, что это будет чересчур, взял нижний угол знамени и вытер им пот со лба. Австрийцы в негодовании схватились за мечи.
— Не трогать его! — закричал Леопольд. — Связать ему руки — и прочь из Вены этого прыщавого неудачника! Отправить его в замок Дюренштейн. Содержать в строгом заточении, но кормить, поить, заботиться о его здоровье. За этот львиный огрызок мы получим хорошие денежки.
Замок Дюренштейн, расположенный на живописном берегу Дуная, оказался весьма уютным местом заточения. Леопольд не случайно выбрал именно его — владелец замка, граф Дюренштейн, был одновременно и преданнейшим слугой герцога, и поклонником короля-трубадура. То есть он и следил за Ричардом строго, и не притеснял его. В первый же день в честь сиятельного узника был устроен пышный пир, во время которого шпильманы [146] на ломаном французском языке пели хвалебные песни королю Львиное Сердце. Здесь же ему возвратили его меч, взяв с него слово не применять Шарлемань против австрийцев, покуда он находится в Дюренштейне.
Через четыре дня наступило Рождество, и в Дюренштейне вновь было веселье. Сам Леопольд приехал сюда и, видя, как его подданные любят короля Англии, развлекающего их своим дивным пением, смягчился.
— Ваше величество, — сказал он, — так и быть, я прощаю вас, не требуя извинений и целования нашего стяга. Ради светлого праздника Христова Рождества. Вы можете жить в замке свободно, без стеснений. Вам будет запрещено лишь покидать его пределы. Полагаю, ваша участь скоро решится.
— Благодарю, — скрепя сердце сказал Ричард. — Вы великодушны, эн Леопольд. С вашей стороны было бы еще более великодушным, если бы вы позволили моей жене Беранжере и некоторым друзьям прибыть сюда и разделить со мной мое заточение.
— Нет, исключено, — решительно возразил герцог. — В этом случае нам пришлось бы раскрыть тайну вашего местопребывания. Но я прикажу, чтобы к вам приводили лучших женщин.
— Вот этого не надо, — отказался Ричард. — Я хочу хранить верность своей супруге.
— А по-моему, — улыбнулся Леопольд, — верность — это когда не привязываешься душой к другой женщине. Телесная же близость с другими во время разлуки с женой необходима для избежания болезней, вызываемых длительным воздержанием. Но, впрочем, как вашему величеству будет угодно.
Как ни странно, зима в Дюренштейне была для Ричарда менее тоскливой и томительной, чем иные месяцы в Святой Земле. Он много читал, брал уроки рисования у одного местного живописца, часто играл на лютне, но не сочинил ни одной новой кансоны или сирвенты. Он хорошо ел и даже несколько располнел, а вина пил мало. Ржавчина его то увеличивалась, то уменьшалась, так что нельзя сказать, что он выздоровел, но нельзя сказать, что и болел.
Тем временем герцог Леопольд вел переговоры с императором Генрихом об условиях передачи тому своего драгоценного пленника. Сто тысяч марок серебром, которые требовал герцог Австрии, выглядели чрезмерной суммой, и в конце концов весною Леопольд и Генрих сошлись на половине. Получив пятьдесят тысяч, герцог передал Ричарда в руки немцев, приехавших за ним в Дюренштейн. Расставаясь, герцог не сдержался от колкости: