В несколько лет Испания подпала под власть мусульман. Только в труднодоступных горных теснинах Астурии горстке христианских князей удалось отстоять свою независимость. Сюда стали стекаться все, кто не желал идти под власть нового завоевателя.
Началось восьмивековое господство мавров[5] в Испании.
Арабы поселились в испанских долинах и горах, оросили бесплодные земли, возвели новые города, украсили их дворцами непревзойденной красоты.
Мавры переняли духовное наследие Афин и Рима. Они углубились в тайны неба, науку чисел, алхимию, в законы жизни человеческого тела. Им открылась сокровенная гармония музыки, поэзии, танца.
К тысячному году нашей эры Кордовский халифат был светильником культуры для всей Западной Европы. Кордова с ее миллионным населением вмещала десять тысяч дворцов, мечетей, бань, школ. Ее библиотека насчитывала шестьсот тысяч рукописей. Кордова влекла к себе людей так, как за тысячу лет до того притягивал Рим.
Однако сколь широко ни раскинуло свои ветви древо мавританской государственности, корни его были слабы. Кончились завоевания, прекратился приток добычи — и начало хиреть гордое царство.
Укрывшиеся в астурийских горах потомки христианских владетелей Испанки постепенно отвоевывали потерянные их предками земли. Проходили века. Бургос и Сарагоса, потом Толедо и Валенсия, затем Севилья и Кордова сменили полумесяцы своих минаретов на кресты, эмиров халифа — на епископов и губернаторов. Выросли два королевства — Кастилия с Леоном и Арагон, охватившие почти весь полуостров. В течение двухсот лет им еще противостоял арабский островок — Гранадский эмират. К началу XV века пал и он. Арабы были изгнаны из Испании.
Вехой на историческом пути испанцев стал 1492 год.
В этом году генуэзец Христофор Колумб, как начертано на его гербе, «дал Кастилии и Леону новый мир» — американский континент. Маленькая, захолустная Испания стала первой державой мира.
Королева Испании Изабелла, расплачиваясь с церковью за помощь в борьбе с дворянами и городами, незадолго до того, в 1480 году, подписала высочайшее повеление о введении в ее владениях инквизиции.
Глава инквизиции Торквемада зажигает первые костры. В течение двух лет сжигают двадцать тысяч католиков-«еретиков», мусульман, евреев. Обнародован эдикт о доносительстве. Под угрозой отлучения от церкви все верующие обязаны доносить Святому присутствию[6] на своих родных и друзей, как только они заметят отсутствие в тех должного рвения в делах веры.
В подземных темницах инквизиторы пытают, истязают, полосуют, рвут на части тела своих жертв, заподозренных в религиозном свободомыслии. В церквах, в тиши исповедален, подавленные видением вечных мук, рисуемых духовными пастырями, женщины шепчут омертвелыми губами доносы на мужей, братьев, отцов. В пятнадцати городах заседают трибуналы инквизиции. Они жгут богопротивные книги, жгут тысячи и тысячи вероотступников.
На испанский трон в 1516 году восходит Карл I.
Ограбление недавно открытых земель далекой Америки достигает теперь апогея. Из-за моря, из Мексики и Перу, в королевскую казну, в дворянские карманы широкой струей течет золото, обагренное кровью индейцев. Литые из драгоценного металла пучеглазые ацтекские уродцы-идолы, тончайшие дворцовые украшения инков, наспех сплющенные молотками в увесистые бесформенные куски, плывут в трюмах каравелл в Севилью. Навстречу этим кораблям несутся другие, битком набитые головорезами, идущими воевать индейские земли, добывать себе богатство, «обращать в веру» краснокожих.
Монетный двор без устали чеканит дублоны. Карл богат. И в голове коронованного фантазера роятся проекты, один другого смелее и сумасброднее: золотым рычагом он опрокинет европейские троны, станет властелином мира.
А тем временем народ задыхается под гнетом фанатической монархии. Полноценным испанцем почитается только королевский солдат да еще конквистадор — подвизающийся в Новом Свете завоеватель.
Пахать землю, трудиться за верстаком, торговать — это унизительно, почти что зазорно. В глазах не только дворян, но и горожан такие занятия достойны лишь мавров, евреев и скрытых еретиков, тайных сторонников Лютера, что прячутся от инквизиции по городам королевства. Испанец, верный сын католической родины, должен найти богатство и уважение сограждан на острие своей шпаги.
Как вывезенная из тропиков птица, дрожит, не может согреться укутанный в меха горбоносый старый король Филипп II. Уже долгие годы безвыездно пребывает в Эскориале преемник Карла I. Дворец этот — самое бездушное, мрачное творение, когда-либо созданное рукою зодчего. В промозглую сырость бесчисленных зал не проникают ни звуки жизни, ни луч солнца. В каменной громаде Эскориала чувствуешь себя погребенным, хоть и бьется еще сердце и дышит грудь. Здесь король предвкушает обещанное ему святыми отцами загробное блаженство.
Филипп замыслил довершить земные дела свои великим подвигом. Снаряжен невиданный дотоле флот — армада в 160 кораблей при 2 600 пушках. Флоту приказано подойти к Англии, высадить десант в 30 тысяч солдат, захватить Лондон.
Когда осенью 1588 года в испанские гавани вернулись жалкие остатки растрепанной бурями и разгромленной англичанами «Непобедимой армады», то Филипп, как рассказывает летописец, принял страшную весть внешне спокойно: ни один мускул не дрогнул на его каменном лице.
А удар был сокрушительный, смертельный. С поражением армады началось падение былого могущества испанской монархии. Мировая империя испанских Габсбургов теряет постепенно свои европейские владения: Португалия становится независимой, отделяются Нидерланды, к Франции отходит Франш-Контэ.
На море теперь безраздельно господствует Англия, на континенте тон задают французы. Испания все больше и больше становится провинцией, окраиной Европы, старомодной, претенциозной. Испанские короли в испанские дворяне еще рядятся в свои пышные средневековые титулы, но центр политической и хозяйственной мощи Европы переместился на север.
В 1700 году умер жалкий последыш испанских Габсбургов немощный и полоумный Карл II. Корона Испании перешла к анжуйской ветви Бурбонов.
К этому времени бедствия страны достигли предела.
Вместо 15 миллионов испанцев, населявших страну два века тому назад, теперь на запустелой земле Испании прозябают лишь 5,5 миллиона. Испанцы забыли, как строятся корабли. В пустых гаванях царит мертвая тишина. Почти вся торговля с американскими колониями испанской короны находится в руках чужеземцев. Постоянные нападения сильнейших конкурентов ослабили связь монархии с ее заморскими владениями, свели до ничтожных размеров доходы от них. Дерзкие флибустьеры[7] — англичане, голландцы — безнаказанно грабят берега самой Испании.
Внутри страны тысячи поселений вымерли либо оставлены обитателями. Улицы поросли травой, как заброшенные кладбища. Полные суеверного ужаса, окрестные жители далеко объезжают эти мертвые селения, боясь привидений, гнездящихся в покинутых лачугах.
В эти страшные годы опустели целые области. Оросительные каналы Валенсии и Мурсии забиты песком, частью разрушились. В Андалузии, где каждая пядь земли была некогда заботливо обработана, теперь на десятки лиг[8] поля лежат невспаханными. Эстремадура уподобилась безлюдным прериям Америки. Чуть приметно бьется еще пульс торговых портов Каталонии.
Умерли, ушли в прошлое прославленные испанские ремесла — знаменитая некогда выделка кож, тонких шерстяных тканей, цветного стекла. Почти все потребные им изделия испанцы стали получать из чужих стран.
Испанский народ влачил жалкую жизнь. У ворот монастырей ежедневно выстраивались длинные цепи голодных людей. Монахи раздавали им монастырский суп. Монастырь, его сытая, безмятежная жизнь, стал мечтой разоренных крестьян, нищих обитателей городов. Устроить сына или дочь в орден — значило обеспечить их навек, да и самим подкармливаться около них.
Проходят десятки лет. Страна понемногу приспособляется к новым условиям существования, к роли второстепенной, окраинной державы. Вместо дорогостоящих мировых авантюр начинают заниматься устроением дел внутренних: строят дороги, налаживают судоходство, создают налоговую систему. Проводится реформа хозяйственных отношений империи с ее огромными колониями. Хозяйство страны постепенно восстанавливается.
Новые времена — новые песни. Из соседней Франции веет свежим воздухом свободомыслия. Философское движение эпохи Просвещения, родившее Вольтера, Дидро, Д’Аламбера, захватывает лучшую часть испанского дворянства.
Вольнодумное дворянство, французская философия… Но это — на верхах общества, для ста тысяч счастливцев. А земледельцы, основа нации, ее костяк, — как живут они теперь, на грани XIX века? Что дали им все эти реформы, эти новые идеи?
Испанец из народа так же скудно ест, так же убого одет, так же мыслит и верует, как сто, двести лет тому назад. По-прежнему темна и тяжела жизнь народа.
Новые дороги и каналы преобразили Испанию, но они мало что дали крестьянину — ему по этим дорогам нечего возить. Новые школы — но ни грамотность, ни умение считать не могут дать бедняку хлеба.
На Пиренейском полуострове крепостная зависимость крестьян отошла в прошлое уже давно, много веков тому назад. Крестьянин был свободен распоряжаться собою, но эта свобода немногого стоила. Тройной гнет давил мелкого земледельца: феодальные повинности, бремя государственных налогов и сверх того тяжелейшая дань — десятина, уплачиваемая церкви.
Сведения о численности и составе испанского крестьянства начала XIX века очень неточны. Сопоставление ряда источников позволяет заключить, что из 10,5 миллиона человек, составлявших тогда население Испании, 8 миллионов были крестьянами. Но владела землей лишь малая часть крестьянства — вместе с семьями около одного миллиона человек. Основная же масса земледельцев делилась примерно поровну — на лишенных собственной земли мелких арендаторов и батраков, работавших на помещичьих и церковных землях.