е перешла на нашу сторону, ни один город не откликнулся открыто и честно на все наши воззвания и манифесты. Страх сковал народ! В глубине своих сердец многие испанцы благословляют нас, но никто не смеет презреть угрозы врагов свободы и открыто прийти к нам.
Что же мы станем делать? Может быть, сдаться на милость О’Доннеля, а потом вымолить прощение у тиранов Испании?
Тут раздались протестующие крики.
— Или вам следует выдать камарилье Риэго и тем доказать ей свое раскаяние?..
Бурные протесты прервали говорившего.
— Да, сеньоры офицеры, — повысил голос Риэго, — нам сейчас осталось только одно: пока рука в силах сжимать оружие и голос не устал бросать призывы — идти и идти дальше по избранному пути, бороться и звать! Не забывайте, братья: центр нашей революции — на Леоне, мы только передовой ее отряд. Чем дольше продержимся мы, тем скорее придут на помощь Леону другие испанские земли! Силы патриотов огромны, но они подобны снежной лавине в горах. Долго лежит она неподвижно, а когда начнет, наконец, катиться, ничто уж не может противостоять ей…
Мы должны оставить Малагу, обманувшую лучшие наши надежды. Я предлагаю идти в сторону Сьерры-Невады, на Гранаду. Вы видели, как трусливы полки О’Доннеля. В горах каждый из нас сможет противостоять десятерым!
Колонна Риэго двинулась на северо-восток, через Кольменар, в направлении Гранады. В ней было теперь 900 человек. О’Доннель осмелел и стал непрерывно терзать ее тыл. По тяжелым, топким дорогам, поднимаясь на крутые перевалы, спускаясь в ущелья, то и дело перестраиваясь для боя, патриоты уходили все дальше от Малаги.
На следующий день разведчики донесли, что дальнейший путь на Гранаду отрезан группой правительственных войск под командой свирепого Эгиа, выступившего навстречу восставшим и уже занявшего Лоху.
Повторять ли снова печальный опыт Малаги? Пробиваться с боем к Гранаде? На дружественный прием и помощь в городах можно было еще рассчитывать, лишь не имея у себя на плечах правительственных отрядов.
Поэтому Риэго, зажатый между О’Доннелем и Эгиа, избрал единственно возможную при данных обстоятельствах тактику: он решил избегать отныне встреч с врагом, ценой предельного напряжения сил отрываться от него, отдаляться на возможно большее расстояние.
Отряд повернул круто на запад.
Два дня патриоты блуждали в горах, петляли на путях от Малаги до Антекеры — ночные переходы, привалы без огня, без горячей пищи.
Камень и вязкая глина доконали обувь. Почти все бойцы шагали теперь босиком, на многих остались лишь штаны да рубаха.
Все внимание отдавали оружию. Люди заботливо кутали его в свое тряпье, оберегали от сырости. Спали, крепко прижавши к груди ружье — последнюю свою защиту и опору.
Поздним вечером 22 февраля добрались до Антекеры. Население и здесь попряталось по домам. Уже на следующий день со стороны Малаги показались разъезды неприятеля. Риэго тотчас отвел своих людей на окружающие городок высоты, а через день отступил по дороге на Кампильос.
Риэго решил укрыть колонну среди скал и круч дикой Сьерры-де-Ронды, вздымавшей свои вершины к западу от Антекеры, в том направлении, в каком он сейчас поспешно отходил. Горная война представлялась ему последней возможностью организованного сопротивления. Вне гор маленькая армия была бы неминуемо и быстро разгромлена.
В центре сьерры лежала Ронда, старая мавританская твердыня, орлиное гнездо, опоясанное зубчатыми стенами. Риэго устремился туда, намереваясь хотя бы на короткое время сделать эту крепость своим опорным пунктом.
Но и тут патриотов ждала неудача. В одной лиге от города отряд натолкнулся на опередившие его части О’Доннелл: 800 человек преграждали дорогу солдатам Риэго.
На этот раз невозможно было уклониться от столкновения. В ожесточенном, кровопролитном бою, стоившем повстанцам двух сотен бойцов, авангард правительственных войск потерпел поражение. Покинув позиции перед городскими воротами, он отступил в город и укрепился по другую сторону узкой и глубокой пропасти, разделявшей надвое всю Ронду. Выбить противника оттуда не представлялось возможным: он крепко держал единственный узкий мост, переброшенный через ущелье.
Доставшаяся дорогой ценой победа оказалась бесполезной. Риэго не решился обосноваться в завоеванной половине Ронды — он опасался скорого подхода главных сил О’Доннеля. Запасшись хлебом, рыбой, вином и обувью, колонна той же ночью покинула Ронду.
Затерянная в горах Грасалема — медвежий угол глухой сьерры — тепло, с радостным изумлением встретила патриотов, вступивших в ее белые улицы с высоко поднятым знаменем и криками: «Да здравствует конституция! Да здравствует свобода!»
Длинный путь привел людей Риэго почти к исходной точке: Грасалема лежала совсем недалеко от острова Леон. Но за месяц, истекший со дня начала рейда, от полуторатысячного отряда осталась едва половина его…
Слава о восставших уже раньше достигла Грасалемы. Пришедших приняли дружески, любовно.
Женщины стирали покрытые соленой коркой пота солдатские рубахи. Мужчины потчевали гостей вином и агуардиенте. Но дороже всех знаков дружбы был горячий интерес грасалемцев — в большинстве своем пастухов, ткачей, кузнецов и мелких торговцев к делу повстанцев.
Перед собравшимися горожанами и солдатами Риэго — в который уже раз! — говорил о причинах, побудивших войско взяться за оружие:
— Граждане Грасалемы! Вы видите здесь, на площади, малую часть экспедиционной армии, поднявшей восстание против силы, во сто крат более могучей. Вы видите нас после тяжелых походов, жестоких сражений, потерявшими половину людей. Что же толкнуло нас на неравную борьбу, что заставило забыть о матерях и братьях, отцах и невестах? Что привело нас к неповиновению старшим нашим начальникам? Гонимся ли мы за личными выгодами, или мы обижены чинами, или же, наконец, мы испугались американских лесов и степей? Нет, граждане, причина нашего восстания совсем иная!
Посмотрите вокруг и спросите себя, кто счастлив сейчас в Испании? Доволен ли своей судьбой пахарь — основа благополучия всей страны? Счастлив ли трудолюбивый ремесленник, торговец? Даже слепому видно, какую горькую долю уготовили теперешние правители всем тем, кто честно трудится изо дня в день, кто сеет и жнет, кто кует и ткет, кто посылает во все углы страны товары, накопляет ее богатства. Всех обложили непосильными податями, опутали своей паутиной лихоимцы!.. Посмотрите, какие порядки установились на нашей родине. Крестьянин не может шагу ступить без того, чтобы ему не пришлось ублажать своим последним реалом старосту, альгуазила, священника и прежде всего его грозного владыку, сеньора! Может ли испанец, претерпевший угнетения, обиды и несправедливости, принести жалобу на своего обидчика или угнетателя? Тюрьмы полны подобных жалобщиков!
А ведь было время в Испании — и совсем недавно, — когда казалось, что навсегда ушли в прошлое такие порядки, позорящие нашу родину на весь свет. Вы помните, граждане Грасалемы, эти дни, когда Испания похоронила произвол и взяточничество?
— Помним, помним! — кричали со всех сторон.
— В годы кортесов!..
— При конституции!..
— После кортесов Кадиса!..
— Да, конституция принесла всем нам освобождение. Да только она пришлась не по вкусу тем, кто в угнетении народа находит для себя выгоду, кто построил свое благополучие на несчастье других. Вот уже скоро шесть лет, как кучка проходимцев, собравшихся вокруг трона, подчинила весь наш народ своему подлому произволу. Нация склонилась покорно перед злой волей камарильи… Не раз уже преданные сыны Испании, облаченные в военные мундиры, поднимали на угнетателей доверенное им оружие. Честные, беззаветно любящие родину, они пали в этой борьбе. Преклонимся перед памятью Порльера, Ласи и других мучеников нашей свободы!
Многие в толпе крестились.
— Но нет еще на земле силы, которая могла бы сломить волю целой нации! Мы взяли из рук павших знамя, снова подняли его и призываем всю Испанию последовать нашему примеру! Против нас сражаются обманутые камарильей солдаты. Они защищают абсолютизм, продажных и корыстных его слуг.
— Долой камарилью! — раздалось из толпы.
— Смерть жадным псам!
— Дорогие братья! Наши силы пока невелики, но мы знаем, что всякий говорящий по-испански ждет с замиранием сердца нашей победы, что во всех углах страны десятки тысяч людей скоро подымутся на помощь нам. Верьте, подлая тирания доживает свои последние дни!
Риэго кончил. Взволнованные грасалемцы подхватили его и на руках отнесли в посаду.
Счастливый день! Видя, какой отклик рождают в этих простых сердцах страстные речи командующего, офицеры и солдаты вновь остро ощутили жизненную необходимость и правоту дела, за которое они дерутся. Забытая радость борьбы и упрямая вера снова охватили угнетенных неудачами бойцов.
В той же Грасалеме Риэго ожидала новая радость: из лежащего в десяти лигах к северу городка Морон-де-ла-Фронтера прибыл гонец с письмом от капитана королевских драгун Осорно. Капитан сообщал, что хочет присоединиться со своим эскадроном к революционной колонне. Он же писал, что Майоркинский и Валенсийский полки склоняются на сторону повстанцев.
Эта радостная весть, сообщенная бойцам, подействовала, как электрический заряд. Тотчас, без приказа, по собственному почину, люди построились в походный порядок, готовые расстаться с гостеприимным городком, давшим им приют и надежду.
Среди дня 1 марта выступили из Грасалемы. Отдохнув за ночь только два часа в Пуэрто-Серрано, форсированным маршем двинулись к Монтельяно, где стояли майоркинцы.
Неудача… Майоркинский полк ушел из Монтельяно за час до прихода туда колонны.
Стали ждать, как было условлено, валенсийцев. Но их полковник, испугавшись в последнюю минуту своей смелости, увел полк подальше от Монтельяно.
Пошли на соединение с драгунами Осорно в Морон-де-ла-Фронтера, куда колонна и прибыла 3 марта. Здесь ряды патриотов пополнились двумя сотнями кавалеристов.