За три года терапии Ли научилась многому, но кроме прочего – теперь она умела безошибочно распознавать на улице людей, нуждающихся в помощи. Подъезжая к дому Тесея, она все чаще замечала парней или девушек, стоящих на тротуаре, через дорогу, разглядывающих торчащую из крыши яхту, читающих что-то с экранов смартфонов, словно сверяющих адрес. Человека с культовым опытом – или сбежавшего из культа, – легко опознать по внешнему виду: болезненная худоба и бледность – главные признаки; все жертвы культов сталкиваются с нарушениями в первую очередь сна и питания. Ли хорошо помнила, как почти сразу после переезда в Колумбию у нее начались проблемы с желудком; из-за постоянного стресса и страха не угодить Гарину у нее – как и у всех его студентов – быстро пропал аппетит, и она целыми днями питалась в основном бананами: три штуки в день, на завтрак, обед и ужин, потому что Гарин сказал, что «банан – это идеальная еда, и в нем есть все необходимое организму, особенно калий» – за полтора года изматывающей банановой диеты и черного кофе на завтрак она заработала язву и так исхудала, усохла, что пришлось купить новый ремень, а потом и вовсе проделать в нем пару новых дырок, потому что джинсы на ней просто не держались. Тогда – в прошлой жизни – ей казалось, что это красиво; Гарин хвалил ее ключицы и талию, и она была польщена его вниманием. Теперь она смотрела на проходящих реабилитацию девушек и парней, похожих на героиновых наркоманов – впавшие щеки, мешки под глазами, – и вспоминала себя. Последние два года она старательно следила за питанием, вылечила гастрит и даже набрала вес – с болезненных 45 до разумных при ее росте 56 кг – и теперь чувствовала себя нормально и, глядя на старые, вручную проделанные дырки в кожаном ремне, не могла поверить, что когда-то могла застегнуть его на крайнюю дырку.
– Марта?
– М-м?
– Давно хотела спросить: а почему он так называется – «дом Тесея»?
Марта рассмеялась.
– Когда я только его выкупила, он был ветхий, как черт знает что. Термиты, плесень. Идешь по коридору, а у тебя половицы под ногами трещат, вот-вот провалишься. Я год отсюда не вылезала, наняла рабочих, они сменили почти все – паркет, балки, перекрытия. Мы постоянно шутили про корабль Тесея. Слышала о нем? Когда Тесей убил Минотавра и вернулся в Афины, его корабль стал национальным достоянием, символом победы над тиранией бычьей головы. Проблема была в том, что корабль был деревянный, время его не щадило, его то и дело приходилось латать, менять старые, подгнившие доски на новые. И так среди философов возник спор, они пытались ответить на вопрос: если постепенно менять в корабле доски, то рано или поздно в нем уже не останется ни одной доски из тех, что путешествовали вместе с Тесеем на Крит, а если так, то можно ли утверждать, что это тот же корабль? Кроме того, есть еще один вопрос: в случае постройки из старых досок второго корабля какой из них будет настоящим? Пока мы ремонтировали дом, я все чаще думала об этом парадоксе, и так, в общем, и повелось: мы стали называть его «дом Тесея»; потому что от старого, «ветхого» в нем почти ничего не осталось – только место, память и торчащая из крыши яхта. И тем не менее – это все еще тот самый дом, в котором случилась бойня. Мне кажется, неплохая метафора того, чем я здесь занимаюсь.
Ли улыбнулась – ей понравилась эта история. Она еще немного помялась на пороге, набралась смелости и спросила у Марты, нет ли у них вакансий. Марта посмотрела на нее поверх очков.
– Вакансий?
– Ну да. Я хотела бы как-то, ну, помогать, – сказала Ли. – Волонтером там, или еще чего. Мне кажется, я могу быть полезной.
Марта сложила руки в замок и оперлась на них подбородком, разглядывала Ли так, словно пыталась сообразить, куда же ее пристроить.
– Ты разбираешься в компьютерах?
– Н-н-нет, не очень.
– Жаль, но тем не менее обратись к Джун. Она сейчас занимается нашим досье, и ей точно нужна помощь.
Джун завела Ли в кабинет, где вдоль стен стояли ряды металлических картотечных шкафчиков, высоких, почти до потолка. В середине комнаты был стол, на нем – два новых компьютера.
– Мы закупили новую технику и теперь потихоньку оцифровываем досье, – она включила компьютер и жестом предложила Ли сесть за стол. – Я только начала, так что работы еще много.
С тех пор Ли приезжала в дом Тесея почти каждый вечер после работы, – она устроилась кассиром в круглосуточный супермаркет, чтобы хоть как-то оплачивать счета и не сидеть на шее у матери, – и несколько часов подряд перегоняла данные с бумаги в цифру.
Главное, что ее поразило, количество: все эти шкафчики вдоль стен были забиты информацией о лидерах сект – Марта и Джун уже больше десяти лет вели учет всех возможных пророков, Иисусов, Будд, Заратустр и прочих манипуляторов на территории Северной Каролины и нескольких соседних штатов, и Джун меж тем продолжала работу над докторской, посвященной культам, и разрабатывала новые методики терапии, адаптации и возврата жертв к нормальной жизни.
– Я и не думала, что их так много, – сказала Ли однажды, перебирая шкафчик D – F. – Сколько их здесь?
– Около полутора тысяч, – сказала Джун, не отвлекаясь от компьютера.
– Господи. Полторы тысячи культов?
– Это не все. Только те, кого нам удалось найти и нанести на карту. Всего, по самым скромным подсчетам, в США сейчас действуют не меньше 6000 культов.
Ли указала пальцем шкафчик G – I.
– А он там есть?
Джун, разумеется, поняла, кто «он», и кивнула.
– Можно я посмотрю?
– Валяй.
Ли открыла шкафчик, перебрала несколько папок и нашла фамилию Garin. Папка была совсем тонкая, всего несколько страниц, и одна из них – о ней самой. Никакого подробного досье на Гарина у них не было, только общеизвестные факты, ссылки на газетные статьи, хронология суда над ним, а затем запись о его исчезновении.
– Мы внесли его в список ПОЛК как раз в 99-м, когда его история попала в газеты, – сказала Джун.
– ПОЛК?
– Да, это я так наше досье называю. «Потенциально опасный лидер культа». Не знаю, станет ли тебе от этого легче, но нам точно известно, что в конце 99 года Гарин покинул Штаты.
Ли прислушалась к своим ощущениям: да, ей стало чуть-чуть полегче. Теперь она хотя бы знает, что не нарвется на него на улице.
– А куда он уехал?
– В Россию. В США больше не возвращался. Если бы вернулся, мне бы сообщили. Что касается его прошлого, то здесь, к сожалению, у нас не очень много данных. Я нанимала частного детектива, чтобы составить профайл, но Гарин, как оказалось, очень хорош в заметании следов. Из документов нашли только свидетельство о рождении и аттестаты: его мать была дочерью советского дипломата, – и, собственно, поэтому он и укатил в Россию, кажется, она оставила ему какое-то наследство; земельный участок и дом, что-то такое. Его отец был миссионером, поэтому учился Гарин в католической школе. Уже тогда проявлял задатки лидера и манипулятора. Пошел по стопам отца и уже в 18 отправился в первую экспедицию – нести, так сказать, слово Божье на микронезийские острова, учить языки аборигенов и впаривать им Евангелие. Именно там он встретил группу антропологов из Миссурийского университета, во главе с Джоном Теннантом. Гарин произвел на профессора такое сильное впечатление, что уже через год стал его студентом, через пять – защитил диплом, через девять – докторскую, а еще через год – Теннанта обвинили в коррупции, превышении полномочий и выперли с позором. Никаких доказательств нет, но говорят, что «уход» учителя подстроил Гарин.
– И что с ним сейчас?
– С кем, с Теннантом? Ничего. Живет себе на своем ранчо, спаниелей разводит.
– Я могу с ним поговорить?
Джун перестала печатать, посмотрела на Ли, пожала плечами.
– Можешь. Только не говори, что ты от нас.
– Почему?
– Наш человек пытался с ним поговорить, но был не очень тактичен. Теннанту не понравились вопросы. Впрочем, сейчас уже сколько лет прошло, может, он и забыл уже.
Ли позвонила Теннанту и представилась журналисткой местной газеты. Вопреки ее ожиданиям, Теннант не бросил трубку, наоборот, он, кажется, был в отличном расположении духа и согласился принять ее. Когда она заехала на ранчо, он сам лично встретил ее – стоял на пороге своего деревянного дома, одетый в красную клетчатую рубашку и штаны с подтяжками. Седой и располневший, он походил скорее на довольного жизнью фермера, чем на профессора антропологии – но, судя по широкой улыбке, амплуа фермера его нисколько не тяготило. Он показал ей своих спаниелей, похвастался «суперсовременными» загонами для собак, которые ничем не отличались от обыкновенных клеток, разве что замки открывались дистанционно, затем они прошли в его кабинет, он предложил чаю, Ли отказалась.
– Да, – начал он, – разумеется, я внимательно следил за шумихой вокруг Гарина. И я вам так скажу, юная леди, для меня это не новость. Этот говнюк получил по заслугам. Я вообще удивлен, что его так долго терпели.
– Он вам не нравился? – спросила Ли.
Теннант усмехнулся.
– Ну, как вам сказать. Я помог ему сделать карьеру, из грязи вытащил, а он потом меня в эту грязь и втоптал. Знаете, кто он был до встречи со мной? Пацан. Только бриться начал. Читал Библию туземцам. Я его, можно сказать, создал, а он – что? Маленький русский ублюдок.
– То есть вы знали? – спросила Ли.
– Знал что?
– Ну, что он… – она неопределенно махнула рукой, – cклонен к насилию.
– Мисс Смит, об этом знали все. Абсолютно все знали, что он сволочь.
Ли качала головой.
– Если так, то почему молчали?
– Не понял вопрос – молчали о чем?
– О том, что он опасен. Я пытаюсь понять, почему за двадцать лет никто не предпринял мер, чтобы… ну не знаю… чтобы не допустить того, что в итоге произошло.
Теннант задумался.
– Ну, знаете, он был таким человеком… м-м-м… он был большим мастером создавать мифы о себе, умел производить впечатление. Помню, он только пришел в университет, и все, с кем он проводил хотя бы час, были уверены, что он гений. Такой человек. Все знали, что он сукин сын, но закрывали на это глаза. Даже я. И был еще один нюанс, который я осознал, когда уже было слишком поздно: Гарин был всеобщим любимцем, но вовсе не потому, что все его любили. Звучит дико, но я объясн