вшиеся на вершине продолжали отчаянно сопротивляться атакам Бэйна, Гриффа и Валиана. Финнигал попытался подняться, но внезапно навалилась усталость, и он грузно шлепнулся наземь.
Через несколько минут сражение завершилось, и сержант Празалис сбил с ног последнего вара и сильным ударом размозжил ему голову. Увидев, что Финнигал сидит один, Празалис подбежал к нему.
— Вы ранены, сэр? — спросил сержант, склоняясь над Финнигалом.
— Да, но, кажется, ничего серьезного, — ответил Финнигал.
Несколько ран на голени и предплечье кровоточили, и из рассеченной брови кровь струилась прямо в глаза. Празалис достал платок и вытер бровь.
— Ничего серьезного, и череп, кажется, не поврежден.
— Сколько у нас погибших? — спросил Финнигал.
— Постараюсь выяснить, сэр, — пообещал Празалис, удаляясь.
Спрятав кинжалы в ножны и скинув шлем, Бэйн подошел к Вику, который стоял на вершине холма и смотрел на селение. Выражение его лица было престранным, и Бэйн никак не мог понять, что у него на уме..
— Рад видеть тебя снова, — с улыбкой сказал Бэйн, — а я боялся, что ты нас оставишь.
— Я и оставил, — мрачно сказал Вик, — чуть в штаны не наделал от страха.
— Тогда почему же ты вернулся? Вик пожал плечами.
— Сам не пойму, наверное, из-за оставшихся пяти золотых, — пробормотал он.
— Ерунда, — заявил Бэйн, — ты вернулся, потому что ты по-прежнему мужчина. Зачем прибедняться? Ну, как ты себя чувствуешь?
— Честно? Мне грустно, и я сам не могу понять отчего. Бэйн положил ему руку на плечо:
— Сегодня мы спасли сотни жизней. Мы не отступили и победили. Но мне тоже грустно, — Бэйн улыбнулся, — не знаю отчего. Ладно, поговорим позже, пойдем посмотрим, как остальные.
Празалис вернулся к Финнигалу и помог ему дойти до повозки.
— Стоит зашить эти раны, не то вы умрете от потери крови, — посоветовал сержант.
— Сколько человек мы потеряли?
Одиннадцать солдат и шестьдесят изгнанников умерли или получили смертельные ранения. Вары потеряли шестьдесят четыре человека. Остальные бежали на запад.
Финнигал оперся на колесо повозки. Он увидел, как подошел Бэйн и склонился над телом изгнанника.
— Кто он? — спросил Финнигал.
— Его звали Грэйл, — ответил Бэйн. — Два года назад я чуть сам не убил его, а потом мой друг рассказал, что когда-то он был героем и храбро сражался на Когденовом поле. — Бэйн посмотрел на Мирию. — Он умер за вас, леди, надеюсь ради приличия вы запомните его имя.
С западных холмов спустились беженцы из Трех Ручьев. Ворна и еще несколько женщин начали осматривать раненых. Подозвав Гриффа и Валиана, Бэйн подошел к Финнигалу:
— С твоего позволения, капитан, я возьму несколько моих людей и прослежу, чтобы вары не задержались нигде поблизости.
Финнигал взял руку Бэйна и пожал ее:
— Я ценю все, что ты сделал. Я не отдавал настоящих приказов, но навсегда запомню твое терпение и такт. Поезжай! Гони варов прочь! Когда ты вернешься, мы вместе выпьем… брат!
Мрачный отчет Празалиса о том, что шестьдесят бандитов «умерли или умирают», был верен лишь до прихода Ворны. Восемнадцать человек со смертельными ранениями она смогла вырвать из самых лап смерти. Среди варов в живых не осталось никого, потому что изгнанники добили тех раненых, кто еще дышал. Жители Трех Ручьев сняли с убитых доспехи и оружие и сожгли их тела на погребальном костре. Сорок два погибших изгнанника были по приказу Финнигала похоронены в братской могиле. Бэйн и двадцать всадников вернулись в деревню поздно вечером — они преследовали уцелевших варов и перебили всех, кроме троих, которые скрылись в западных лесах. Не желая задерживаться в деревне, Бэйн сразу же уехал на ферму.
Ворна спокойно дремала у себя дома, ей снились дни, когда солнце светило ярче, а зла в мире было куда меньше. Вместе с мужем, Бануином-старшим, она гуляла по лесу рядом с Древом Желаний. Ворне снилось, что Коннавар только что сразился с медведем и она спасла ему жизнь. В те дни жизнь на земле ригантов текла мирно и безмятежно, и казалось, что такие благородные люди, как могучий Руатайн, Бануин и Длинный Князь, будут жить вечно.
«Ничто не вечно, — подумала Ворна, проснувшись, — даже горы когда-нибудь исчезнут подо льдом или их поглотит океан».
Она вспомнила всех тех, кого вылечила в тот день. Она вливалась в их тела, видела обнажившиеся души. В душах многих изгнанников было темно, и лишь в день битвы их озарил лучик света. Ворна не знала, вспыхнет ли этот лучик ярким светом или тут же погаснет.
Всем известно, что добро и зло мирно уживаются в одном человеке, Король Коннавар был, вне всяких сомнений, хорошим человеком, отдавшим всю свою жизнь кельтонским народам. Но однажды, ослепленный гневом и отчаянием, он приехал в паннонскую деревушку и перебил всех, не пощадив ни женщин, ни стариков, ни детей. Ворне стало грустно, и ее глаза наполнились слезами.
«Не стоит оплакивать прошлое», — сказала себе Ворна.
В дверь постучали, и Ворна глубоко вздохнула. Она уже знала, кто пришел, и не ждала от визита ничего хорошего.
— Входи, Мирия! — позвала она.
В освещенную огнем камина дверь нерешительно вошла мать Коннавара. В мягком отблеске огня она казалась гораздо моложе, это вновь была та Мирия, с которой она когда-то дружила.
«Нет, она мне больше не подруга», — напомнила себе Ворна.
— Надеюсь, ты не сердишься, что я пришла только сейчас? — спросила Мирия.
— О чем ты? — спросила Ворна.
— Я… я хотела поблагодарить тебя за то, что ты спасла моего внука!
— Присаживайся, — велела Ворна, зная, что Мирия пришла не просто чтобы сказать «спасибо».
Мирия села в кресло напротив, сняла синий в зеленую клетку плащ и аккуратно сложила его на коленях.
— Я просто дура, Ворна, — проговорила она. Мирия не решалась взглянуть на знахарку, делая вид, что смотрит на пылающий огонь. — Всю свою жизнь я по-настоящему любила только одного человека — моего Вараконна.
А Руатайна, который спас тебе жизнь, ты не любила? — резко спросила Ворна.
— Нет, — призналась Мирия, — я не смогла полюбить бедного Ру, который заслуживал лучшего отношения. Говорят, на тургонском есть три разных слова, обозначающих любовь. Не знаю, как они звучат, но брат Солтайс мне как-то объяснил их значения. Одно из них обозначает любовь к семье и друзьям, другое — любовь к собственным детям, а третье — всепоглощающую любовь, физическое влечение, страсть и преданность. Нельзя сказать, что я совсем не любила Ру. Я любила его как старшего брата. Но любовью всей моей жизни был Вараконн. Когда он умер, часть меня самой, наверное, лучшая часть, умерла вместе с ним. — Огонь в камине угасал, и Мирия доложила в него сухую ветку. — Мне казалось, что я по-прежнему помню его лицо и улыбку, что он похож на Коннавара, только волосы и борода — светлые. Лишь сейчас до меня дошло, что я забыла лицо Вараконна.
— И вот ты увидела Бэйна, — вставила Ворна.
— Да, я увидела Бэйна. Он — вылитый Вараконн, мне даже показалось, что я снова вернулась в прошлое. Ах, Ворна! Что же я натворила! — плакала Мирия. — Я убила внука и чуть не погубила деревню. Я превратилась в старую каргу, которую никто не любит! И, что хуже всего, я отвернулась от единственного сына Коннавара.
— Да уж, ты вела себя ужасно, — холодно подтвердила Ворна, — но тут уже ничего не сделаешь. Все наши поступки имеют последствия, за которые приходится отвечать. Ты не исключение.
Мирия вытерла слезы:
— Ты и не думаешь жалеть меня, Ворна.
— Конечно, нет.
— Ты так сильно меня ненавидишь?
— Я вообще ни к кому не питаю ненависти, — сказала Ворна. — Когда-то мы были подругами, и я дорожу воспоминаниями о тех днях. Однако наша дружба давно в прошлом, и я с этим смирилась. Но я до сих пор не понимаю, что я тебе сделала? Почему ты от меня отвернулась?
— Я была не права, — отозвалась Мирия, — и проявила слабость и мелочность. Это случилось после того, как я узнала, что Руатайн погиб в великой битве. Брат Солтайс сказал, что у Ру было больное сердце, а ты его лечила и просила не участвовать в той битве. А я даже не подозревала, что он серьезно болен. Ты помнишь гейс моего сына?
— Конечно, ведь это я его предсказала. Он умрет в тот день, когда убьет укусившую его собаку.
— Правильно, и собака укусила Конна. Ее зубы сомкнулись на его нарукавнике, но кожу не прокусили. Когда я рассказала об этом Ру, он заявил, что это нельзя считать настоящим укусом, а я не послушала. Я так боялась, что Конна убьют в битве, что послала Ру защищать его. Я заявила, да простят меня боги, что однажды он поклялся защитить Вараконна и не смог сдержать слова и что теперь у него долг перед его сыном.
— Руатайн сдержал слово, — проговорила Ворна, — он весь день сражался вместе с Коннаваром. Ну а за что ты возненавидела меня?
— У меня не хватало духу признаться себе, что это я виновата в смерти Ру, — призналась Мирия. — Я убеждала себя, что если бы ты мне сказала о болезни Ру, я никогда не отпустила бы его на битву. Таким образом я свалила всю вину на тебя. А когда ты подружилась с Бэйном, ненависть стала сильнее. Теперь, когда я это вспоминаю, мне так стыдно, Ворна!
— Тогда попробуй измениться, но знай, не все ошибки можно исправить.
— Нельзя исправить ошибки? О чем ты говоришь?
— Уже нельзя наладить отношения с Бэйном. Он нуждался в тебе, пока был ребенком. А теперь ты ему не нужна и он не хочет тебя знать.
— Но ведь ты с ним дружишь, ты могла бы объяснить ему…
— Что можно объяснить воину, который вырос и повзрослел, презираемый собственной семьей. Ему не нужны объяснения, он и так все знает. На его глазах умерла мать, раздавленная всеобщим презрением, виноватая во всех бедах Коннавара. Теперь Бэйн — мужчина, и из-за детских разочарований он не желает ни любви, ни поддержки семьи. Ты давным-давно упустила шанс восстановить отношения с Бэйном! Если ты и правда решила измениться, начни с внуков, которым ты по-прежнему нужна, — с Оррина и Бадраига.