А, врач… он тут же заинтересовался… настоящий врач?.. он сомневается… ему нужны доказательства… да пожалуйста!.. в одном из моих шестнадцати бумажников… кое-что найдется! даже и официальные!.. доказательства!.. у меня четыре… или пять карманов… набиты этими доказательствами!.. есть и на немецком… из их министерства… Erlaubnis!.. мне было не так просто его получить… так!.. он достает свои очки… смотрит на меня… и читает…
– Это вы?..
– Ну в общем, да!.. во всяком случае, не кто-то другой!
Он начинает меня раздражать, этот недоверчивый капитан пожарников!
Ну ладно!.. тогда я должен его осмотреть! сейчас же, таково его требование!.. я должен прощупать ему живот!.. согласен!.. но где?.. не на ступенях же!.. он знает одно место, здесь неподалеку!.. на вокзале!.. куда он собирается нас вести?.. он мне показывает… на какое-то окно… встает… с трудом… он не может выпрямиться целиком, только наполовину… весь кривится… может, ему помочь… но он отказывается и хочет подняться самостоятельно… сам… я предлагаю ему свою трость… даже две трости!.. nein! теперь мы наконец рассмотрели его форму… неужели и вправду пожарник? он опять садится… все понятно, он собирается карабкаться со ступеньки на ступеньку на четвереньках… а это окно, кажется, на четвертом этаже… ну там, где это его место… ступенька за ступенькой, однако мы все еще не дошли!.. пора бы кое-что выяснить… теперь он не возражает… кажется, начинает мне доверять…
– Меня зовут Зигфрид… Hauptmann Зигфрид… но это не настоящее мое имя, меня переименовали!.. кажется, это было необходимо… другие тоже изменили свои имена…
А форма?.. эта форма?.. она тоже ему не принадлежит!.. его форма сгорела в Пфорцгейме… почему?.. да потому, что там собрались все пожарные из Ульма тушить пожар после бомбардировки… бомбы и фосфор… обычное дело… две недели назад… и во Франкфурте на Рождество, они тоже были, все пожарные Ульма… а за два месяца до того и в Штутгарте…
– Раньше у нас было шесть насосов… и сто десять человек в штате!.. а теперь осталось только пять!.. пять пожарников! und noch! und noch!.. кроме того! только один насос, один!.. пять feuermanner у себя дома… verstehen sie?.. вы понимаете?.. пожарники?.. все лежат у себя дома… с ожогами!.. и в моем распоряжении остался только один насос!
Остановка! надо посидеть… передохнуть!.. это же на четвертом этаже?.. мы пока не дошли! я считаю… еще, по меньшей мере, пятьдесят ступеней!.. во всяком случае, на той лестнице, по которой он собирается идти, для служебного пользования… внутренней… я смотрю на него: он сидит… что с ним такое?.. ревматизм?.. табес?.. он ведет нас к начальнику вокзала… на четвертый этаж… со ступеньки на ступеньку… кажется, у него неплохо получается… к тому времени, как доберемся наверх, мы окончательно подружимся…
– Меня зовут Зигфрид… Hauptmann Зигфрид… но это не мое имя… это имя мне дали недавно… нам всем пришлось изменить имена… кажется, из-за шпионов… все остальные тоже изменили имена… а эта униформа?.. она ему тоже не принадлежит!.. его форма сгорела в Пфорцгейме… все пожарники Ульма были в Пфорцгейме… да!.. да! я уже понял!.. и во Франкфурте, как раз на Рождество… и это я тоже уже слышал… и в Штутгарте… он выпрямляется с каской в руке…
– Но почему вы изменили имя?
– Не я!.. власти! я вам уже сказал! ведь у нас всюду шпионы!.. это было необходимо!.. и сразу же получил чин капитана!.. до этого я был аджюданом!.. десять лет я был аджюданом!.. а через день раз – и капитан! быстро, не так ли? быстро!.. но у нас совсем не осталось лейтенантов!.. и капитанов!.. все погибли, сгорели!.. в Пфорцгейме!.. во Франкфурте!.. только капитан Зигфрид!.. вы понимаете?
У них в пожарной команде больше не осталось кадров, но пусть сами с этим и разбираются!.. ни насосов, ни пожарных… а он по-прежнему старался изо всех сил… еще одна ступенька!.. этот человек старше, чем говорит… но, кстати, он же не сказал, сколько ему лет… пробормотал какую-то цифру… уверен, ему уже за семьдесят… мертвенно-бледный, с отечным лицом… наверху разгляжу получше, ведь он хочет, чтобы я ощупал его живот… ну вот, мы и пришли! дверь… на площадке… еще передышка!.. в это мгновение… я вспомнил про капитана инженерных войск… про его послание для Леммельриха… ну да, так я и стану нашептывать ему на ухо, что, мол, его дочь… трам! тара! рам! ничего, этот Леммельрих перебьется, тоже мне, Святой Отец! ясное дело, что тот, кто не умеет держать язык за зубами, ведет себя как жалкий паяц, как гнусный безмозглый трепач, от таких ублюдков все стараются держаться подальше… ну ладно!.. перед нами дверь!.. я стучу, Зигфрид застыл в неподвижности… нам открывает не начальник, а какая-то женщина… женщина в фуражке, наверное, заменяет мужа… на ней малиновая фуражка, она начальница вокзала… очень приветливая, лет сорока… без сомнения, это фуражка ее мужа, так как козырек спускается ей на нос… а сама фуражка держится на ушах и закрывает даже подбородок… guten tag! guten tag! тут же радостно закудахтала она, увидев нас!.. полное доверие! она сразу же нам все рассказывает… ее муж на русском фронте… она вместо него… а здесь, под кроватью, ее дети, их трое… она зовет их… те отвечают, но очень тихо… три тоненьких голоска… даже дети, и те осторожны, уже научены… я уточняю: две девочки и один мальчик… трех, пяти, шести лет… пусть сидят, где сидят! чтобы никто их не видел, ни на вокзале, ни на улице, иначе их могут забрать, и вернуть матери только после победы… с другими детьми из Ульма так уже поступили, когда сюда на большую конференцию «Восток-Запад» приезжал фюрер… здесь проходила встреча всех штабов… они устроили облаву! забирали детей для Hitler Jugend!.. так что тем, что под кроватью, лучше не высовываться!.. «Kindern schweigen! Дети, молчите!»… а наш чудак капитан Зигфрид даром времени не теряет, правда ему никак не удается справиться со своими штанами… они не снимались… это были штаны старого фасона, со штрипками… ну вот, готово! боже, до чего же он худой!.. он снова надевает свою каску… идет к окну, прямо так, голый и в каске… у него какая-то идея…
– Хильда, вы видите эту колокольню?
– Ja Krist! sicher Krist!.. конечно, Крист!
– А может, мне оттуда спрыгнуть?
– Nein Krist!.. nein!
Она отвечает ему совершенно спокойно, должно быть, уже привыкла… может, они живут вместе?.. возможно… особой роскоши здесь не видно… что-то вроде отеля «Зенит»[55]… комфорт примерно такой же, но только дыр и трещин в стенах не так много… а обои так же отстают от стен… похоже, их здесь частенько трясло… Зигфрид снова принимается надевать свои брюки… вдруг резко оборачивается и окликает Хильду…
– Хильда!.. Хильда!.. этот бездельник интересовался моим возрастом!..
Бездельник – это я…
Она жестами показывает мне ничего ему не отвечать… у него не все в порядке с головой!.. с головой!.. она просовывает палец под свою фуражку, свою огромную малиновую шляпенцию… мол, именно там его болезнь!.. понятно!.. понятно!
– Идите сюда, посмотрите!.. посмотрите, паршивый мальчишка!
Паршивый мальчишка – это опять я… его Хильда делает мне знак: подойдите!.. лучше уж мне ее послушаться…
– Взгляните туда!.. дальше!.. еще дальше!.. видите колокольню?..
– Да!.. да!.. конечно!..
Действительно, в самом конце проспекта…
– Ее высота сто шестьдесят один метр!.. вы понимаете?.. и в праздник пожарных! Sedantag! я был там наверху!.. на самом верху!.. первым!.. одиннадцать раз я добирался туда первым! на самый верх!
Я не совсем понимаю… Хильда мне объясняет… в «День Седана», так у них называется «праздник пожарных»… устраивают соревнование по лазанию по канату с узлами… победит тот, кто первым окажется наверху!.. доползет!.. а Зигфрид был победителем одиннадцать раз!.. правда она не могла вспомнить, в каком году это было, он тоже… теперь об этом, естественно, и речи быть не могло… она знаками показывала мне, что не нужно ему возражать… ясное дело, что не нужно! а вдруг он выбросится из окна?.. вполне возможно… но раз уж он и так наполовину голый, то пусть лучше разденется полностью, и я его осмотрю… он же меня сам просил… он ничего не имеет против, покорно подчиняется… присутствие Хильды его не смущает… она ему помогает… кладет на стул его черный редингот и каску… он тут же ложится на большую кровать… на этой кровати нет ни тюфяка, ни простыней… только матрас, а сверху навалена куча тряпок… очень грязных тряпок, засаленных, наверное, ими протирали машины и лампы… еще до войны… ну а теперь мне необходимо его осмотреть!.. но он меня останавливает…
– Как вы думаете, если выпрыгнуть из окна, то можно себе что-нибудь сломать?.. два?.. три перелома?..
Она знаком показывает мне ничего ему не отвечать… да я и не собирался… я смотрю на него, совершенно голого… действительно, кожа да кости… а разлегся, как жена посла… голая жена посла, которая только что проснулась… у него полная мышечная атрофия… естественно, учитывая его возраст и скудный рацион… а как его живот?.. я щупаю… еще раз… ничего! он очень истощен, но все нормально… а сердце?.. небольшой шум… аорта?.. легкие?.. эмфизема?.. возможно… а что во рту?.. осталось только три пенька… но он не жалуется… слух?.. зрение?.. это я никак не могу проверить… а давление? у меня с собой нет Пашона[56]!.. я щупаю пульс… неровный… даже по вискам видно… он напоминает мне пациентов центральной больницы в Ренн… папаша Фолле[57]у кровати больного… ежедневный ритуал… в клинике… папаша Ледюк из Нанта… так иногда внезапно на вас обрушивается целая куча воспоминаний, и вы даже не знаете, смеяться вам или нет, какое-то мгновение вы в нерешительности, но лучше все же выразить сочувствие, в определенном возрасте подобное становится неизбежным… и эта бабенка, начальница вокзала, тоже о чем-то задумалась… а может, просто вздремнула стоя?.. нет!.. это храпят ее ребятишки… она жестом показывает мне: не шумите!.. черт побери, лучше быть поосторожнее! я вообще предпочел бы спуститься на улицу… сюда вполне может явиться полиция… не знаю правда, чья?.. но какая-нибудь да явится!.. фрицы, русские, англичане?.. а может и все сразу!.. я хотел бы поговорить с Лили… но не с Ля Вигой!.. Ля Вига переживет!.. я тихонько говорю Зигфриду…