– Мы будем обедать?
Она ничего не могла добиться. Он только отшучивался. Уверял, что все уже обошлось. Боли нет никакой, а отек от холодной воды сейчас сойдет.
Но следовало срочно отправить его в Москву.
Через десять минут она уже была на краю деревни, где снимали дачу какие-то москвичи с машиной.
Там пришлось долго и горячо объяснять распаренному человеку в майке, кто такой Святослав Рихтер и что такое – его рука.
Ей нехотя пообещали, как закончат дела, подвезти его до электрички.
Потом они обедали. Он неловко ел левой рукой, держа правую в ведре, поставленном на табуретку.
– Что же делать теперь?
– Да мало ли дел… Рисовать, например… А то – буду дирижировать. Может, это и к лучшему. Как знать?..
– Ну, все-таки, как же это случилось? Что это? Метро? Дверь в электричке?
Он засмеялся:
– Это… Это драка, Анна Ивановна.
– Боже! Да это немыслимо!!! Где? Здесь? В Дмитрове?
– Да нет… Там еще…
Он неопределенно кивнул в сторону.
– Но ведь срочно нужно к врачу! Время идет. Будут осложнения!
– Ну вот – осложнения! Какие там осложнения! Ходить по врачам в такую-то погоду! Только этого не хватало! Я бы тут переночевал у вас, а завтра все и так пройдет. Для рояля руку-то все равно не поправить…
Руку поправили. Через год он играл с прежним совершенством.
Из писем Анны Ивановны Трояновской о Святославе Рихтере
…Ты обещал звонить и не сделал этого. Напрасно. Святослав привез тебе какой-то пустяк. Шестого он уехал; когда он спросил меня, передала ли я тебе это и я сказала, что нет, это выглядело как мое невежество по отношению к нему.
…Слава 2-го июля уехал в Берлин – Восточный и Западный. (Солидно!) Второй концерт Брамса. Потом Лондон и Франция. В Москве будет 10 сентября, 12-го концерт в Москве. Напиши.
Твоя Анюша.
…Слава болеет. Его опять отвезли в санаторий «Сосны». В основном – гипертония; боюсь, что он опять отложит концерты (25 и 27). Когда ему плохо – то и мне нехорошо.
…Митя, мне очень серьезно и глубоко хотелось поделиться с тобой моим Коктебелем:
1) – моя семья – это один ты,
2) бабья я не признаю,
3) Святослав, знающий теперь и Калифорнию, мне не товарищ: он ради меня сюда приезжал, а не ради Коктебеля, который ему не нравится, а я люблю это место… Но мое пребывание здесь пока – провал. В комнате за стеной поселилась скрипачка из Тбилиси. Далее молчу; но принимаю этот факт как заранее обдуманное оскорбление от господина черта.
…И сама я не хороша. К живописи еле присаживаюсь, а ведь это единственное, что есть вне Святослава. Все остальное – он; и немножко – ты. Я ведь скупая…
Пиши. Твоя Анюша.
Митька, поверь, что лучшая часть души моей тоскует по тебе, но жизнь тащит меня в другую ненавистную сторону. Сейчас Рихтер здесь. Вчера, 25-го, был у меня. Вечером был концерт его, не из самых лучших. Теперь будет 2 концерта 29-го и 30-го с оркестром, концерт Дворжака в зале Чайковского. Я пойду, и если ты хочешь и можешь – пойди со мной. Беспокоюсь.
Телевизор мне не доступен. Окружение мое страшно. Соседи! Больше сил нет. Хуже всего угрозы!!!! Ибо оне всесильны…
Анюша.
Митюша! Извещаю тебя на всякий случай, что 7-е и 8-е я буду жить у Ангелины Васильевны[9]. Это твои дни. Если повлечет тебя ко мне, приходи после 10-го ноября.
Святослав будет в Москве 15 декабря. Боже, что это за соната B-dur-ная! Митя, в каком неземном храме подслушал Шуберт первую тему? Начало!!
Здоровья у меня больше нет. Что же делать: мое одиночество страшно, но я дышу любовью этого колоссального пианиста.
Митюша, тот факт, что я не пригласила тебя в концерт Рихтера вчера, 18-го, имеет 3 причины.
1) До самого 18-го я не была уверена, что концерт состоится.
2) Я обещала взять с собой Зеленина.
3) Мне больше всего хотелось, чтобы ты услышал концерт Грига.
Возможно, что следующий концерт будет 30-го апреля, в четверг, и я обещаю тебе этот концерт. Приходи 30-го в 6 ч. в Скатертный. Вчерашним концертом Рихтер недоволен…
Целую А.
…Сейчас меня хватает только на то, чтобы дышать Святославом. 3 дня тому назад он прямо от меня уехал в Лондон.
Он не бросает меня и склоняет лысый свой лоб, чтобы я его благословила. – Загадочное существо, играющее МЫСЛЬ композитора…
…Мне необходимо, нужно знать, можешь ли ты посещать его концерты? Ведь он по-прежнему мне приносит всегда 2 билета. Если ты захочешь прийти ко мне, я прочту тебе письма, которые он писал мне в Коктебель из своих турне, и покажу тебе уникальное его фото, которое он теперь мне подарил. Конечно, я живу им. Он приедет в Москву числа 13-го, 15-го ноября…
Анюша.
…Скучаю о тебе и о милой квартире твоей. Но письмо это – только извещение о Святославе: его концерты 19-е, 20-е, 25-е и 30-е пока что должны состояться. Приедет он, вероятно, 17-го. Тогда телеграфирую. Я никуда не гожусь. Мечтаю об апреле, когда буду (с Божьей помощью!) жить у тебя. В квартире омерзительно трудно. Из-за этого побаиваюсь приезда Славы. А прежде ждала его с радостью.
Как отвратительно трудно!
Целую. Твоя А.
Из переписки со Святославом Рихтером
Фантазируя, наталкивается поэзия на природу. Живой действительный мир – это единственный, однажды удавшийся и все еще без конца удачный замысел воображения…
Я не представляю себе Гете, Микеланджело или Толстого моложе семидесяти лет. И Пикассо… И Томаса Манна…
Ведь автор «Доктора Фаустуса» не может расти, развиваться, становиться на верхние ступеньки с нижних. Это дано, это есть и это навсегда…
Непонятно мне и то, что Томас Манн родился еще во времена Вагнера и стал известным писателем еще при Льве Толстом. Ведь в живом духовном мире не существует прошедшего времени, как и возраста с биографической точки зрения. Здесь возраст всего лишь облик, внешний вид… Словом – портрет.
Старый ли Толстой? Трудно сказать. Не знаю. Но я так же не знаю, молодой ли Пушкин. А Пастернак, старый или молодой? Этого не знает никто, ибо то, что мы получили навсегда, не измеряется возрастом.
Как-то у Пастернака я прочел: «Портретист, пейзажист, жанрист, натюрмортист? Символист, акмеист, футурист? Что за убийственный жаргон? Ясно, что это наука, которая классифицирует воздушные шары по тому признаку, где и как располагаются в них дыры, мешающие им летать?»
Как часто мы думаем об этом! Как много имен и явлений измеряется именно так и как мало тех, которые не измеряются вовсе…
Живя среди бесчисленных предметов, мы выбираем и окружаем себя любимыми. Безразличные держим подальше, а надоевшие засовываем куда попало. С глаз долой.
И все же любые предметы – это вещественное выражение мысли. Это материал. Здесь есть свои сословия. Аристократы и плебеи. Итальянский мрамор и известняк. Тончайший фарфор и глина. Нежный лак французского секретера и раздельная доска, навсегда пропахшая луком.
И лишь один материал все-таки вне сравнений: это – музыкальный звук. Я всегда чувствую эту несравнимость, когда настраивается оркестр. Ведь еще ничего нет. Хаос. Все неорганизованно, как попало стремятся к «ля», и уже все происходит.
Этой зимой я был в Музее и поднялся на выставку Матисса. В Белом зале Вы репетировали сонату Прокофьева с флейтой. Дверь была приоткрыта, и я, осматривая рисунки, слушал, как через узкую щель влетали в колоннаду изысканно-поэтические поддутые звучности… И вспомнил: «Фантазируя, наталкивается поэзия на природу…»
На стенах – книжная графика Матисса. Но, как мне кажется, Матисс не делал рисунков для книги. Он рисовал на книге. То есть попросту покрывал рисунками оставленные для него чистые места.
Линии – свободны и прихотливы, будто это ручьи, будто всегда так и было, конечно же, это не искалось. И к этому не было пути. Это просто создавалось из ничего, да и все.
И опять подумалось: ну вот Матисс – молодой он или старый? Пошел дальше, огибая Белый зал.
Римские портреты. Это так современно, что поневоле теряешься. Ведь все эти лица до сих пор окружают нас, каждый день дышат в щеку в метро. Много ли 20 веков или мало? Или все эти цифры и расстояния – лишь путаница воображения?
Готика. Византия. Я обходил зал, как грудную клетку, слушая со всех сторон. И теперь совсем рядом за тонкой стеной билась прокофьевская Соната. Свистящее дыхание флейты осталось в колоннаде. Здесь же под самым сердцем большой черной «Ямахи» оно исчезло совершенно…
«Живой действительный мир – это единственный, однажды удавшийся и все еще без конца удачный замысел воображения…»
«Фантазируя, наталкивается поэзия на природу».
Очень люблю Вас и обнимаю крепко в этот день, дорогой Святослав Теофилович. Ваш Митя.
18 марта 1985 г.
Дорогой Святослав Теофилович!
Я уверен, что в сердцах многих артистов, литераторов, живописцев, ваятелей Ваше искусство, Ваша личность занимает совершенно особое место.
И поэтому среди современных художественных достижений существует множество Ваших воплощений прямых и косвенных. И пусть все они, большие и малые, будут праздничным фейерверком в Вашу честь, пылающим Вашим вензелем.
И моя работа пусть станет искрой в этом мире радостного и безопасного огня.