Погода установилась хорошая – солнце, но прохладно (по-японски, конечно, – без чулок и в летнем). Теперь проблема. Если играть нельзя ни здесь, ни в Сибири – как возвращаться домой. 7 суток в поезде – тоже невозможно – ему будет опять худо: о самолете из Хабаровска или Владивостока я не заикаюсь – станет нервничать, раздражаться. Если выбрать вариант с отдыхом в Японии, отдачей концертов и частичной поездкой по Сибири, Средней Азии, то как мне быть? Ведь невозможно еще задерживаться, ведь я тогда кончена как профессор?! А с другой стороны, разве я прощу себе, если с ним будет плохо без меня и если это вообще опасно.
Если б Натулю[24] оформили в Японию – я бы уехала спокойная. Славочка отдохнул бы, сколько надо, сыграл здесь и несколько концертов у нас.
Прошу тебя, поговори предварительно с Поповым и Кухарским[25], а я дам телеграмму, если решится возможность играть с отдыхом. Врачам здесь доверяю – это врач Акико Секи, и Марков, культ, атташе, говорил, что медицина здесь сильная.
Митюлю не посвящай в мои заботы – на него сложное и трудное тяжело действует.
Как Стасик? Будет ли играть 10-го? Пойди, послушай. Ужасно волнуюсь – как после операции. Целую, Н.
Tokyo Hotel, «The New Otani», 7 октября 1976 г.
Галюша!
Когда я Славочке сказала про твою реплику о Завадском: «И я подумала, что это будет старомодно», – мэтр заявил, так опера – форма старомодная. Важно знать и чувствовать музыку, а не мудрствовать лукаво, и Фельзенштейн[26] тоже ничего модерного в «Кармен» не внес, а все живет.
Но дождись Диму[27] – только с ним говори. Славочка еще сказал, что ему кажется, что Завадский для «Манон» еще больше подходит.
Как Веруня? Ох и раздраконила ты Эфроса[28]! А Коля[29] тебе не понравился? Патер Лоренцо – по-моему, очень хорош. Я написала, чтоб машину новую высылали, потому что надеюсь, что добьюсь отмены пошлины – ведь чем дальше, тем больше нужна машина и мне, и Славе. Обнимаю тебя, родная. Не обижайся на Баршая[30] – пусть их поют – догонишь все, быть бы здоровой. Привет всем друзьям.
Твоя Н. Д.
Моя дорогая Галюня!
Прошли концерты в Туре, прошли 3 дня в Париже с ужасающей жарой, с довольно мучительными процедурами для Славочки у дантиста, и вчера мы приехали сюда в Eugenie los Bains, где у нас 2 комнатки и в каждой кухня со всей утварью. Местность прелестная – мы вчера уже гуляли со Славочкой, среди полей и лесов, после чего должны были выдержать полную истерику от тети Мэри. С ней очень трудно: ей все не нравится – пища негодная (это во Франции в лучших отелях), мы ее покидаем, но ведь Слава работает; ей скучно, ей нужно разговаривать о самых неинтересных, бытовых вещах. Ужас! Бедный Слава. Но я уговорила ее и его отпустить ее в город, где они жили с Анной Павловной, на месяц. Она едет с удовольствием. Да, подарочек!!!
Теперь о концертах: четырехручный Шуберт привлек в Мэлэ 1800 человек, и они чудно играли, хотя, конечно, ощущалась разница, но это и естественно. Кого ни посади с нашим мэтром – он настолько доминирует; вот и в концерте с Дитером: я была ужасно расстроена в 1-м концерте: Дитер шептал, «перепьянивал» (от ит. piano – тихо. – Прим. ред.) до такой степени, что просто не было слышно – голос не тот уже. Вдохновение присутствует и выразительность, но это декламация, а не пение. Во 2-м концерте он давал больше звука и снова стал похож на себя. Хорош на сцене необыкновенно и музыку излучает. Сейчас сижу в садике, огороженном туей, размером в мою кухню, а Славинька играет – готовит новую программу Вольфа для 24-го в Мюнхене. Он сел на диету – сегодня 3 раза чашка бульона – и… все.
Вчера ужин состоял из микроскопических порций трех очень вкусных блюд. На столе нет ни хлеба, ни соли, ни сахара. А мы с тетей Мэри готовили в ее комнате тоже овощное, так что приеду тоненькая. Думаю о Вас – надеюсь, что Вы хорошо отдыхаете и Веруня – тоже.
Крепко целую. Твоя Н. Д.
Hotel Lotti (Париж), 10 июля 1977 г.
Галюшенька моя!
Как пела 22-го? Сейчас ты сидишь на гриме. Как будет…
Здесь очень, очень хорошо. Много брожу по аллеям, полям: вчера и сегодня солнце – хорошо! Вчера слушали «Макбет». Фишер играл потрясающе, но пел другой манерой (очень ширил) и не всегда хорошо. Я страдала и боюсь, что он вредит себе: когда зашли к нему и говорили с ним – он понял. Мы говорили, что он больше пел от Шекспира, чем от Верди. «О, дипломаты», – он сказал. Самочувствие у нас весьма приличное, и настроение у Славы – тоже. Скоро вернется Митя, и я начинаю беспокоиться.
Целую крепко, как люблю. Н. Д.
Зальцбург, 24 августа 19(??) г.
Галюша! Мы все поразились твоей оперативности (плохое слово!) – так быстро проконсультироваться с Викт. Ник.[31] и дозвониться к нам! Ильяшевский совершенно был поражен. Кстати, он просил меня передать тебе, что ты будешь гастролерша № 1. Мы много говорили о тебе: он говорил мне об отзывах о тебе Швейника, а его он очень уважает. Говорил, что в Риге ты крепко обосновалась, вообще будешь – № 1. Он деятельный, очень крепкий организатор, не глупый.
Галюнь, ты огорчилась моим письмом? Я знаю и винюсь, что меня тоже часто отрывают во время занятий: я очень от этого страдаю, но ведь если это не Митя, то это все Славины дела, которые на мне висят…
Я мучаюсь при мысли, что меня так долго не будет в классе; жалко Наконечную[32] – очень уж у нее ценный голос. Прошу тебя хотя бы 1 раз в неделю приходить в класс для занятий с нею и с Марией, а с новыми как быть? Чтоб только сидели и слушали: не начинать без меня.
Проехали сутки, осталось еще двое!!!!!! Мы, конечно, одни в купе 4-х местном, воздуха мало.
Иркутск – этот страшный, трагичный для меня город, где все 3 дня захватывало дыханье – настоящий, старый русский город: в нем 3 действующих церкви, столетней давности деревянные дома, редко 2-х этажные. Вчера перед вокзалом шофер повез нас к дому декабриста Волконского. Ему 150 л<ет> – дубовый сруб и на окнах редкой красоты карнизы.
Все дома со ставнями; вечером ни огонька не увидишь – ставни наглухо закрыты.
Новосибирск – ужасный город, без души, без лица, стандартный, некрасивый, бесчувственный.
Байкала не видели – проезжали ночью, а сопки Маньчжурские следуют за нами весь день.
Я очень беспокоюсь о Верочке, и я не могу смириться с тем, что она так ужасно живет – всю жизнь. Ее условия – антисанитарные – это ужас! Позвони Муромцеву Юрию Влад<имировичу>[33] и от моего имени попроси его приехать посмотреть, как живет Верочка.
Как-то встретит меня Митюля? Как мы далеко сейчас друг от друга. Вернее, как он далек. Я много думаю о Митюше (теперь есть время) и прихожу к выводу, что очень часто неверно к нему подходила, давила на него (безрезультатно), но он все равно чувствовал этот гнет, и м<ожет> б<ыть>, многое, что делал сознательно, делал из протеста. А в общем, запуталась я – не могу понять, где характер, где влияние, где сила, где слабость?
…Сегодня наступила жара: в вагоне душно, всякие запахи, и у меня парализованы мысль, руки, ноги. Неужели в Японии будет жарко? – там ведь влажность – я пропала.
Калинин мне сказал по телефону, что с Баршаем должно решиться положительно <…>. Я рада.
Через б часов – Хабаровск и Митина мордочка.
Обнимаю тебя. Твоя Н. Д.
Чита, 22 августа 1986 г.
Галюша!
Конечно, давно послано приглашение – еще в мае месяце. Второе послано после разговора с Штутгартом. Митя передаст копию.
У нас было чрезвычайно тревожно: +39° у Славочки (одна ночь), острое воспаление почечных лоханок – схватил наш профессор сразу – сильный антибиотик, суровая диета – готовлю все сама и Славе, и Мите, который улетает 31-го, и без него (он с машиной) будет много труднее: всюду нужно будет на такси. Про Москву читаю и слышу ужасные вести, но сама стремлюсь домой. Еще по крайней мере.
Три недели нужно быть здесь, под наблюдением. Жидкость из плевры еще не ушла. Мужественно занимается, даже с +39°. Чудо! Очень беспокоюсь об ученицах, горюю, обнимаю.
Н. Д.
Германия, 29 октября 1987 г.
Галюша родная!
Рассказать тебе, что было и что перенес Славочка и что перечувствовала я – нет сил. 12 дней в реанимации, потом еще 20 часов там же (снова наркоз и что-то исправляли – не сердце, конечно). С 9-го, не считая тех 20 часов, Слава в отдельной палате – безумно слабый, дремлет, сознание не всегда ясное, но с каждым днем все-таки видно улучшение. Вчера и сегодня поднимали с постели и сажали в кресло, но больше 10–15 мин. не выдерживает: головокружение, и почти теряет сознание.
Я с 7 утра и до 10–11 у него, и он недоволен, что ухожу на ночь, но я не выдержала бы, если б осталась, и врачи не разрешают. В отд. палате у него ночное дежурство.
Жизнь в Москве не реальна, все отошло. Есть только он и его состояние.
Исцеление будет долгим и трудным. Операция была сложнейшая: все сосуды больны из-за диабета.
Я очень думаю о Верочке – бедная, бедная. Как же решиться на такое? Все мы виноваты перед ней. Митя должен приехать на несколько дней – передаст тебе письмо.
Твоя Н. Д.
Германия, 14 мая 1989 г.
Галюшенька моя любимая!
И я смотрю на твое сияющее личико, в зеленом платье, с бокалом в руке (Переделкино).
Жизнь идет под знаком концертов Св. Теоф. Играет невероятно: совершенно и снова с юношеским темпераментом, и с неповторимым вдохновением.