— Тогда что же вы делали на ее похоронах?
Архипов делает вид, что смущается:
— Уважаю старинный русский обычай — поминать усопших… К тому же, Стукову я хорошо знал. Она много лет дружила с моим папашей… Мягко говоря, они периодически сожительствовали. Удивляюсь своему родителю. Как у него только хватало терпения? Старушка не отличалась ангельским характером.
Не люблю циничных людей. Поэтому, сдерживая злость, наивно распахиваю глаза:
— За это ее и убили?
— Не исключено, — спокойно отвечает Архипов. — Она у многих вызывала неприязнь.
— И у вас?
— Представьте, — вздыхает Георгий. — Когда я был маленький и папа приводил меня в гости к своей… пассии, она всегда закрывала от меня конфеты в шкафу. Однажды я случайно разбил копеечную вазочку из-под варенья… Она мне чуть не открутила ухо. Но при па-апе… При папе сюсюкала: «Гошенька, деточка… Гошенька, деточка… Как ты быстро растешь!..»
— Да. Трудное у вас было детство! — сочувствую я.
Архипов бросает хмурый взгляд исподлобья. Не реагируя, возвращаюсь к занимающей меня теме:
— Что же все-таки не поделили с племянницами, Георгий Глебович?.. Надеюсь, они вам уши в детстве не крутили?
— Нечего мне с ними делить, — отрезает Архипов. — Слишком они похожи на свою тетку.
— Чем?
Киоскер брезгливо морщится:
— От всех, кто общался с Анной Иосифовной, пахнет нафталином, отсыревшими керенками и испариной, появляющейся при виде золота и камешков.
— От вас тоже?
Он задумчиво потирает тяжелый подбородок, потом самокритично признается:
— Попахивает…
Признание звучит неожиданно. Уже мягче спрашиваю:
— Кто, кроме племянниц, бывал у Стуковой?
— Убийцу ищете? — иронически улыбается Архипов.
— Именно в этом и заключается моя работа, — говорю ровным голосом и жду ответа на вопрос.
— Гостей она не любила, — произносит Георгий. — Кое-кто захаживал… Родитель мой навещал. Сосед какой-то рыжий. Гутя все время терлась, приживалка ее. Бог знает, с каких времен при Стуковой. То тут приберет, то там постирает… Пожалуй, больше никто и не ходил.
Записываю показания Архипова. Задаю последний вопрос:
— Вы не знаете, почему ваш отец отправил Стуковой перевод на одну тысячу двести рублей?
Лицо Архипова вытягивается:
— На сколько?!
Повторяю цифру.
— Ну, папа! — с досадой вздыхает Георгий и ядовито улыбается: — Понятия не имею!
— Ну что ж, тогда до встречи… Кстати, Георгий Глебович, не забудьте выставить в открытую продажу дефицитные журналы.
Уже из машины бросаю прощальный взгляд на киоск.
Архипов с кислым лицом пристраивает «Уральский следопыт», «Искатель» и «Уроду» к стеклу, в котором отражаются проносящиеся мимо автомобили и кусочек голубого неба.
Останавливаюсь перед светофором и понимаю, что еду к дому, где жила Анна Иосифовна Стукова, хотя собиралась навестить Архипова-старшего.
Пробую разобраться, почему так получилось, восстанавливаю ход своих рассуждений, честно говоря, довольно сумбурных, поскольку, как это ни прискорбно, у меня до сих пор нет ни одной порядочной версии о том, кто из общавшихся с дочерью известного томского ювелира убил ее.
В том, что убийца хорошо знал Стукову и был вхож в дом, у меня сомнений нет. Об этом говорит обстановка на месте происшествия, отсутствие взлома, да и труп лежал возле кровати, а не в прихожей.
Это мог быть Архипов-старший. Мало ли во что могли трансформироваться их многолетние, но так и не узаконенные отношения? О странности связи прямо-таки вопит денежный перевод, о котором не знал даже сын, если верить ему и не принимать во внимание ядовитую ухмылку. Более чем любопытно и то, что Архипов-младший, отнюдь не испытывающий любви и нежных чувств к покойной, проводил ее в последний путь, а его папа после стольких лет тесной дружбы забыл или не захотел этого сделать. Существует такая традиция: сердечные друзья, не проживающие вместе, обмениваются в знак доверия и преданности ключами от квартир, а когда отношения дают трещину, с излишней эксцентричностью выкладывают их друг другу. Интересно, как относились к этой традиции Архипов-старший и Стукова!
Стоп! Почему Анна Иосифовна сменила замок? С чего я взяла, что сменила?.. Потому что замок новенький! А новый ли?
Теперь понятно, зачем я свернула к дому Стуковой — проверить правильность моей догадки и еще раз взглянуть на замок, врезанный в дверь квартиры убитой.
Привычки старых людей столь же неизменны как восход и заход небесного светила. Эдуард Феофанович, старичок из далеких тридцатых, сидит у подъезда на той же лавочке и что-то рассказывает почтительно внимающим его словам ровесницам. Завидев «Ниву», он приподнимается и, придерживая розовую кепочку, делает полупоклон, а когда я выхожу из машины, вежливо осведомляется, не требуется ли его помощь. Отвечаю, что пока не требуется, и скрываюсь в подъезде.
Я не ошиблась. Замок новый.
Стучусь в дверь Малецких. Открывает Евгения Константиновна.
— Проходите, — предлагает она.
Отказываюсь и спрашиваю, давно ли Стукова сменила замок. Малецкая задумчиво жует потухшую папиросу.
— Месяца за полтора до смерти…
— Чем это было вызвано?
— Кажется, старый сломался… Анна Иосифовна долго ходила к начальнику ЖЭУ, просила прислать плотника…
— Вы видели, кто ставил замок?
— Нет… — отвечает она.
Благодарю и поворачиваюсь, чтобы уйти. Малецкая останавливает меня:
— Скажите… Убийца еще не найден?
— Пока нет.
Обнаруживаю Эдуарда Феофановича в гордом одиночестве. Старушки, должно быть, разбрелись готовить обеды. Лишившись благодарных слушательниц, он тихо дремлет на солнышке. Однако, уловив стук каблучков, мгновенно выходит из забытья.
Радую Эдуарда Феофановича тем, что наконец-то нуждаюсь в его помощи.
— Да, да!.. Очень хорошо помню, как покойница мучалась с замком, — оживляется он. — Теперь простой «английский» и не найдешь. Все с секретом продают, дорогие. От такого ключ потеряешь — и все. Стукова очень переживала, старый-то замок надежный был… Но… Мы стареем, и вещи наши тоже стареют. Ключ стал проворачиваться. Пришлось Анне Иосифовне «секретный» ставить.
— Кто ставил замок?
— Парень какой-то. Я как раз сидел на лавочке, слышу, в подъезде стучат. Мало ли, думаю… Пошел проверить. А там покойница и этот парень. Она все на него ворчала, что дорогой замок купил, а ключа всего три. Парень дело делает и свое бубнит, дескать, замки только в такую цену и ключей больше не дают. Поговорили мы с покойницей немного, по папироске выкурили, я и пошел.
— Эдуард Феофанович, случайно не знаете, где Стукова отыскала этого парня?
— Даже не скажу. Может, плотник из ЖЭУ, они за пятерку все сделают. Может, по частному найму. Одно видно было: работать толком не умеет. Да и где сейчас хорошего плотника возьмешь? Вот в нашем ЖЭУ, к примеру, они не держатся.
— Отчего же?
— Работать не любят. А наш начальник, Аркадий Федорович, порядок во всем требует. Серьезный руководитель…
После моего вопроса, как выглядел плотник, старичок надолго задумывается. Потом его лицо расплывается в довольной улыбке:
— Вспомнил!.. В газетах про таких писали. На Западе «хиппи» называются. Волосы длинные, до плеч. Сосульками свисают, будто с рождения не мылся и не стригся. Росточка не большого, худенький… Вертлявый какой-то, как на шарнирах.
— А лицо?
Старик огорченно разводит руками:
— Лица, признаюсь, не запомнил. Да и не видел толком. Он же над замком пыхтел.
Визит к Архипову-старшему снова откладывается.
На лестнице, ведущей в резиденцию начальника ЖЭУ, нос к носу сталкиваюсь с красным, как рак, Малецким. Такое впечатление, что достаточно неосторожного порыва ветра и его рыжая шевелюра вспыхнет.
Уступая дорогу, Роман Григорьевич вжимается в стену. От неожиданности даже забывает поздороваться.
— Добрый день, — улыбаюсь я, вспоминаю, что у меня есть к нему несколько вопросов, и прошу: — Если вы не сильно торопитесь, дождитесь моего возвращения. Я быстро.
— Никуда я не спешу! Куда мне спешить?! — отрывисто бросает Малецкий.
Начальник ЖЭУ встречает меня любезной улыбкой. Спрашиваю о длинноволосом плотнике, и на лице Аркадия Федоровича появляется искреннее недоумение, которое выражается в едва уловимом движении бровей.
— Такого еще не было… У меня в основном старые и лысые…
— Значит, не было… Кстати, по вашему указанию делали опись имущества в квартире Стуковой?
— По моему, — протяжно отзывается Аркадий Федорович.
Укоряю:
— Неужели вам не известно, что опечатанную следователем квартиру никому не позволено вскрывать?
Аркадий Федорович упирается руками в столешницу, медленно, с видом оскорбленного человека встает:
— Позво-ольте!.. Звонит ваш заместитель прокурора, требует немедленно произвести опись, чтобы имущество не растратилось, принять на ответственное хранение, а теперь…
Ошарашенно смотрю на него. Прекрасно понимаю, что никто из нашей прокуратуры сказать такую глупость не мог, но все равно с моих губ срывается:
— Вам звонила Алла Дмитриевна?..
Начальника ЖЭУ словно увесистым мешком по голове стукнули. Он расслабленно опускается на стул, осоловело повторяет:
— Алла Дмитриевна?.. Не-ет… Звонил мужчина…
— Представился?
— Да-а… Представился заместителем прокурора и назвал фамилию, но очень невнятно… Переспросить я не решился…
— Ясно, — заключаю я, хотя ясно только одно — звонил, скорее всего, тот, кто потерял в квартире Стуковой билет на электропоезд.
Понимая, что допустил непоправимую ошибку, Аркадий Федорович испуганно хлопает глазами. Не заостряя внимания на его оплошности, спрашиваю:
— Сколько ключей вы получили от нашего следователя?
— Кажется, три… Но точно не знаю. Надо спросить у техника, Конкордии Петровны…
— Хорошо, спрошу.
Конкордия Петровна вышагивает по просторной комнате и, возмущенно потрясая «химкой», громко бурчит: