Карпов вздыхает:
— Жене.
Заглядываю в квитанцию. Оценочная стоимость браслета девятьсот восемьдесят три рубля сорок копеек.
— Сколько вы заплатили Малецкому?
— Тысячу сто пятьдесят рублей. Он сказал, что в скупке назвали такую цену, — пожимает плечами Карпов.
— Обманул, значит?
— Не думаю. Мы с ним давно знакомы. Вместе работали: я — механиком, он — старшим помощником. Да и последние два года, как Роман перевелся в училище, частенько встречаемся. То он курсантов приведет в порт, то так просто в затон забежит… Не думаю, чтобы обманул. Наверное, в другом магазине оценивал.
Хотела бы разделить убежденность Карпова в порядочности Малецкого, но не могу. Поэтому спрашиваю:
— Он вам больше ничего не предлагал?
— Предлагал. Я отказался, зачем мне золотые монеты?
— Что за монеты? — настораживаюсь я.
— Я не рассматривал. Царские какие-то… Вы у Маркони спросите, он при мне штуки три-четыре купил, сказал, на зубы.
В этой итальянской фамилии слышу что-то очень хорошо знакомое. Пытаюсь сообразить. Карпов приходит на помощь:
— Ой, извините. Это одного нашего капитана ребята так прозвали. Марков его фамилия.
— Ростислав?!
Карпов расплывается в довольной улыбке:
— Вы и его знаете?!
— Это новый знакомый моей подруги, — думая о своем, машинально отвечаю я.
Бедная Маринка! Ей решительно не везет! Грустнею. Мысль о нашей тяжелой женской доле толкает на вопрос:
— Как же это так, Виктор Егорович?.. Говорите, покупали браслет для жены, а сами прятали его… потом и вовсе сдал в скупку.
— Так получилось… Поверьте, я для жены покупал. Хотел приятное к дню рождения сделать, поэтому и прятал… Деньги с получки откладывал, на разгрузке барж подрабатывал. А все так нескладно вышло… У Тамары есть нехорошая привычка — карманы проверять. Сколько раз упрекал. Так нет же — все ей письма от любовниц мерещатся. Ну и нашла браслет. Скандал закатила, вспоминать не хочется… В бухгалтерию побежала, к начальнику. Даже в Баскомфлот жалобу накатала. Оттуда уже приходили. Представляю, что она им наплела!..
Вспомнив рассказ Карповой, сдерживаю улыбку. Но собеседник все-таки улавливает мимолетное движение моих губ, грустно и иронично усмехается:
— Перед людьми стыдно. Каждому ведь не объяснишь. Начальство коситься стало. Мужики подходят, мол, чего у тебя стряслось. Ты уж с этим завязывай…
Карпов выразительно щелкает по кадыку. Повторяю его жест:
— Может, и правда, не стоит увлекаться?
В глазах Карпова появляется безнадежность, которую можно сравнить только с отчаянием уходящего под воду. Он кричит «помогите!», а на берегу — никого! Смягчаю остроту вопроса виноватой улыбкой:
— Я ошибаюсь?
Он уныло усмехается:
— Сам скоро поверю, что пьяницей стал.
— Но развод насколько мне известно, ваша инициатива?
— Припугнуть хотел, — кривится Карпов. — Заявление ей показал, а подавать в суд и не собирался. Оно и сейчас у меня в кармане… Хотел посмотреть, какая у Тамары на это реакция будет.
— Ну и какая?
Собеседник прячет глаза:
— Теперь весь поселок знает, что я ирод и разрушаю семью, а она, горемычная, мучается со мной в одной берлоге, ждет, когда снесут дом и предоставят новую квартиру… После этого и решил: не видать тебе, дорогая женушка, браслета. Пошел и сдал! Приду, думаю, выложу деньги на стол — получай вместо подарка.
Пока Карпов рассказывал, мне все время казалось, что в кабинетике произошли какие-то изменения. Так и есть. Вероника забыла про каталог и с неподдельной жалостью взирает на несчастного механика речного флота.
Ловлю себя на мысли, что и я несколько отклонилась в сторону проблем, раздирающих семью Карповых. Спрашиваю:
— Малецкий не пояснял, откуда у него браслет и почему он не сдал его в комиссионный магазин?
— Пояснял. Сказал, будто какая-то старуха померла, то ли бабка его, то ли тетка, вот и досталось кое-что в наследство. А в скупку, говорил, резона нет сдавать, налог большой.
— Когда вы видели его последний раз?
— Месяца полтора назад. В тот день и купил браслет.
— После этого он к вам домой не приходил?
— Не знаю. Я же только сегодня утром вернулся, сам еще дома не был. Вы Тамаре на работу позвоните, она скажет.
— Не могли бы вы это сделать сами? — прошу я.
По лицу Карпова вижу, как ему нелегко решиться перейти Рубикон семейных дрязг, однако ненавязчиво придвигаю к нему телефонный аппарат. Карпов вздыхает и набирает номер.
— Тамару с четвертого склада пригласите, пожалуйста, — говорит он, несколько минут сидит сжавшись в комок, потом вдруг светлеет и виновато-заискивающе лепечет:
— Здравствуй, Тома… Да, это я…
Отворачиваюсь к окну. Вероника тактично углубляется в каталог.
Вскоре Карпов кладет трубку и сообщает то, о чем я уже догадалась по обрывкам фраз:
— Три раза приезжал Малецкий: в пятницу, в субботу и в воскресенье… Что это я ему так срочно понадобился? Надо забежать в училище.
— Не надо, — негромко, но твердо говорю я.
Он вытягивает шею. Похоже, лишь сейчас начинает понимать, что не единого браслета ради с ним беседует следователь прокуратуры.
— Это так серьезно?
— Для вас не очень. Хорошо, что вы не купили золотые монеты. И впредь советую, — я делаю жест в сторону плаката с изображением дебелой красавицы, увешанной драгоценностями, — пользуйтесь услугами «Ювелирторга»!
Карпов печально кивает, бросает взгляд на потертую коробочку с позеленевшим замочком. Понимаю его беспокойство и поясняю:
— Судьбу вещественного доказательства решит суд. Если браслет достался Малецкому законным путем, его вернут вам. Если нет — предъявите иск своему приятелю.
При моем появлении в торговом зале сержант Окуньков вскакивает. Успокаиваю его тем, что помощь милиции не потребуется. Окуньков разочарованно опускается на стул, от которого он, похоже, устал так, что готов выполнить любое самое опасное поручение. К счастью, таких поручений немного.
В дверях магазина сталкиваюсь с соседом Стуковой, снабженцем из строительного управления. Киршин галантно, насколько позволяет телосложение, делает шажок в сторону, пропуская меня, и только после этого узнает. Его губы расплываются в улыбке:
— Лариса Михайловна!.. Все в делах, все в заботах? Стуковские драгоценности ищите?
Подтверждаю догадку, в свою очередь интересуюсь:
— Что-то и вы частенько сюда заглядываете… в рабочее время?
Киршин снова улыбается, и маленькие глазки совсем исчезают:
— Я же снабженец.
— Ваше управление испытывает острую нужду в серебряных подстаканниках?
Гаргантюа-Киршин слегка тушуется, разводит руками:
— Я же мимоходом… Был в РСУ, ну и решил заглянуть…
Неожиданно для себя спрашиваю:
— Чем вы занимались вечером третьего августа?
Он вжимает в грудь подбородок, демонстрируя множест-ю жировых, складок, насмешливо щурится:
— Алиби проверяете?
— Приходится…
Киршин сочувственно качает головой и принимается неторопливо пояснять:
— Посмотрел программу «Время»… Пошел на балкон поливать цветочки. Сушь в те дни стояла, а растения, они живые, воду любят…
Он задумывается, и его лицо становится таким хитрым, будто он наконец раскусил меня. С заметной ехидцей спрашивает:
— Почему же вы не интересуетесь, что я видел с балкона?
— Что-нибудь занимательное?
— Как сказать? — хмыкает Киршин. — Солнце катилось к закату. Старушки разбрелись по домам, даже Эдуард Феофанович покинул скамейку. Дворничиха Зинаида мела тротуар. Дети играли в мяч… Смотрю, Малецкий бежит… Только скрылся в подъезде, оттуда выходит какой-то речничок… Продолжать?
Не очень ласково роняю:
— Хотелось бы.
Киршин выпучивается:
— Почти все уж и сказал… Минут через десять-пятнадцать вышла из подъезда приятельница Анны Иосифовны, Гутя. Оглянулась и засеменила к остановке. Еще через пять-шесть минут выбежал Малецкий. Тоже поозирался и ходу.
Злюсь на себя. Или я допрашивать не умею, или свидетель сейчас такой пошел? Ну чтобы этому Киршину рассказать о своих наблюдениях при нашей первой встрече?! Не сдерживаюсь и упрекаю его.
— Так я только после той беседы и начал кое-что сопоставлять, — оправдывается он.
Прошу его пройти со мной в машину и, заметив обеспокоенный взгляд, поясняю, что нужно записать показания.
Допросив Киршина, вместе с ним выхожу в коридор. Прощаюсь и лишь после этого спрашиваю у робко сидящих напротив кабинета Риммы Путятовой и ее приятеля:
— Почему не пришли к десяти?
Римма испуганно выпрямляется на стуле, бросает взгляд на Трушникова. Тот еще ниже опускает голову и буркает:
— Проспали.
Ехидно замечаю:
— Конечно, когда совесть чиста, можно спать спокойно.
Трушников, пытаясь определить, насколько серьезно мое заявление, бросает испытующий взгляд. Решаю первым допрашивать его.
— Прошу…
Римма подскакивает, намереваясь проникнуть в кабинет вместе с сожителем, но я останавливаю:
— Ждите в коридоре, приглашу…
Усевшись, Трушников с тоской глядит на зарешеченное окно.
— Знакомая картина? — мгновенно реагирую я.
Он кивает:
— Приходилось наблюдать.
— Не припомните, в связи с чем?
— Квартирная кража.
— Снова туда захотелось?
Трушников смотрит исподлобья:
— С чего вы взяли?
Не отвечая на этот риторический вопрос, тихо спрашиваю:
— Где деньги?
На лице Трушникова появляется глупое выражение:
— Какие?
— Двенадцать тысяч рублей сорок две копейки, — говорю я, вижу, что он намеревается отделаться молчанием, и добавляю: — Хотите узнать, как будет звучать обвинительное заключение по вашему делу?
В глазах Трушникова смесь испуга с неподдельным любопытством. Удовлетворяю любопытство:
— Трушников, будучи судим за хищение личного имущества граждан, на путь исправления не встал и вновь совершил преступление. Так, третьего августа сего года, используя заранее принесенный ключ от квартиры номер девятнадцать, где проживала гражданка Стукова, проник в названную квартиру и из