Покосившись на километровый столбик, водитель сообщил:
— Подъезжаем.
Кромов выпрямился на сиденье, расправил широкие плечи, провел ладонью по светлым, коротко стриженным волосам. Сзади завозились, стряхивая с себя дремотную одурь, его спутники.
Только после того, как показания Ерохина записаны, Кромов поднимает голову:
— Почему вы замолчали?
— А что еще говорить?
— Как вы объяснили сыну исчезновение его матери?
Ерохин угрюмо сопит, разглядывает толстые выпуклые ногти.
— Сказал, что мама нас на станции догонит.
Мелькнул железнодорожный переезд: вылинявшие красные полосы шлагбаума; несколько автомашин, кажущихся одинаково серыми от пыли и накатывающихся сумерек; скрученный в жезл бледно-желтый флажок дежурного; его медное от загара лицо.
В открытую дверь вагона врывался удушливый запах полыни.
Сжав голову ладонями, Ерохин сидел на том самом ящике, где минуту назад сидела его жена. Губы безостановочно повторяли:
— Нюся… Нюся… Нюся…
Глаза слепо глядели на откос насыпи, и щебень сливался в нескончаемую ленту.
Дав короткий и пронзительный гудок, состав, почти не снижая скорости и змеей извиваясь на стрелках, миновал небольшой разъезд. Лязгало железо намертво сцепившихся вагонов. В ящиках беспокойно позвякивали бутылки. Вагон швыряло из стороны в сторону.
Ерохин сидел, как влитой. Будто короткие крепкие ноги вросли в пол. Пепельно-бледное лицо делало его еще больше похожим на грубо отесанную глыбу камня.
— Пап, а мамка где? — вырвал его из оцепенения возглас сына.
— Мамка?! — повторил Ерохин и, внезапно подскочив, сделал к нему несколько суетливых шагов.
Рот искривился в заискивающей, нелепой улыбке, на глаза навернулись слезы.
— Спрыгнула она… Увидела цветы красивые и спрыгнула. Ты, Витя, не волнуйся. Она догонит… Догонит…
Сын посмотрел недоверчиво:
— А она не ударилась?
— Что ты?! Я сам видел, как мамка ловко сбежала по насыпи. Не беспокойся, — продолжал частить Ерохин. — Догонит она нас. На следующей станции и сядет в вагон.
— А если поездов не будет.
Ерохин обнял сына:
— Будут, Витя… Обязательно будут! А нет, так она обратно поедет, дома нас дожидаться станет.
В его горле раздались булькающие звуки, и он еще крепче прижал к себе Витьку.
Кромов спрашивает:
— Сын поверил вам?
— Поверил, — кивает Ерохин.
— Зачем вам понадобилось так говорить?
— Чтобы ребенка не испугать! Он же совсем несмышленыш, первый класс только закончил.
— Вы видели, как жена выпала из вагона?
— Нет, — отвечает Ерохин. — Она у открытой двери сидела, а я рядом с Витькой. Мы с ним на лосей смотрели.
Ерохин в ужасе отпрянул от двери, но что-то тянуло его обратно. Он почти по пояс высунулся из вагона, однако успел увидеть только застывшее на краю насыпи тело жены. Красные горошины халата на сером щебне выглядели неуместными, слепили слезящиеся глаза. Ерохин подался вперед, будто собираясь спрыгнуть, но в эту минуту перед его лицом мелькнула бетонная опора, и, в испуге отшатнувшись в глубь вагона, он шагнул к сыну.
Витька продолжал смотреть на бегущих вдоль лесопосадок лосей. Они бежали ровной трусцой, не обращая внимания на грохочущий поезд. А когда впереди показалось шоссе, свернули и скрылись из вида.
— Но вы сразу поняли, что произошло несчастье, — почти утвердительно произносит Кромов, — Так?
— Так.
— Почему не приняли никаких мер?
— А что я мог?! — Ерохин повышает голос. — Стоп-кранов в товарных вагонах нет! Прыгнуть?! Еще бы один труп получили. Витька бы круглым сиротой остался!
На подоконнике хрипит селектор. Кромов машинально протягивает руку, вдавливает клавишу:
— Слушаю!
— Это ты, Брылкин? — недоверчиво спрашивает динамик, потом восклицает: — Эх, черт! Совсем забыл! Извините…
Кромов отпускает клавишу, изучающе смотрит на Ерохина и говорит ровным тоном:
— Вам не приходило в голову, что жена могла остаться живой?
Ерохин прячет глаза, едва слышно выдыхает:
— Нет.
Едва «УАЗ» остановился у железнодорожной насыпи, к нему, прихрамывая, подошел путевой обходчик. Виновато потирая плохо выбритую, топорщащуюся седыми щетинками морщинистую щеку, он зашарил глазами. Кромов понял, что обходчик не может сообразить, кто из прибывших старший, и подсказал:
— Следователь прокуратуры Добровольский.
Обходчик поспешно кивнул и выжидающе уставился на следователя. Добровольский кашлянул:
— Труп вы обнаружили?
— Так точно, я. Только она еще теплая была. Видно, совсем недавно померла. Снаружи-то она, почитай, вся целая. Так, синяки… Внутри, видно, что-то отшибла…
— Стоило мне ехать? — проворчал Яшкин. — И без меня вам заключение преподнесли.
Приняв его реплику за обиду, обходчик приложил руки к груди:
— Я же ничего такого не сказал. Просто перевидал я этих покойников за двадцать три года на дороге. Всяких: и перекореженных, и…
— Извините, — Кромов демонстративно глянул на часы.
Добровольский поддержал его:
— Проводите нас к месту обнаружения трупа.
— Это там, на другой стороне. Как и приказали, я мужиков возле оставил, рабочих наших. Чтобы, значит, понятыми были, — привычно взбираясь на насыпь, пояснял обходчик.
Двое мускулистых парней в оранжевых жилетах, надетых прямо на черные от загара тела, мрачно курили на приготовленных к укладке шпалах. Увидев приближающихся людей, они встали, нестройно поздоровались.
Женщина лежала у самого подножья насыпи, там, где кончался щебень и начинались густые заросли забрызганной мелкими капельками мазута полыни.
Обходчик покачал головой:
— Так и лежала… Никто ее не трогал. Я сразу усек, что «скорая» уже без надобности… Стал в милицию звонить.
— Понятно, — проронил следователь, вынимая из папки чистые листы бумаги.
Эксперт-криминалист расчехлил фотокамеру, сделал несколько снимков трупа и повернулся к Добровольскому:
— Подождите минутку, я еще не закончил.
Яшкин, который уже натянул резиновые перчатки, поторопил:
— Давай шустрее!
Талерко, по-журавлиному вскидывая ноги, стал торопливо подниматься на насыпь, чтобы снять общий вид места происшествия. Проводив взглядом его долговязую фигуру, Кромов отвел в сторону путевого обходчика.
— Значит, вы сразу позвонили в милицию?
— Так точно. Добег до переезда и позвонил.
— Это было в…
— В пять тридцать восемь. Дело-то привычное, вот и засек. А в одиннадцать, в двадцать три то есть местного времени, я тут проходил. Ничего не заметил.
Кромов сделал пометку в блокноте, спросил:
— Какие пассажирские поезда прошли в этот промежуток времени?
— Сразу не сообразишь, — почесал затылок обходчик. — Напряженный у нас участок. Идут один за одним…
— Спасибо, — задумчиво протянул Кромов и подошел к склонившимся над трупом следователю и судебному медику.
Яшкин заметил упавшую на тело женщины тень, задрал голову:
— Интересуешься?
Не отвечая, Кромов вгляделся в почти неповрежденное лицо женщины. Тонкие, вразлет, брови. Красиво очерченный рот с засохшей струйкой крови, спускающейся на подбородок. Широко распахнутые серые глаза.
— Значит, вы были уверены, что ваша жена погибла? — снова повторяет вопрос Кромов. — Тогда чем объяснить, что на первой же остановке, в Новосибирске, вы не заявили о случившемся в милицию?
— А ей бы это помогло?! — подается вперед Ерохин.
Оперуполномоченный игнорирует злую иронию в его голосе, произносит обыденно:
— Не знаю… Во всяком случае, помогло бы расследованию. Итак, почему вы не сообщили в милицию?
В который уже раз Кромов перелистал толстый том железнодорожного расписания. Его интересовали поезда, прошедшие перегон Коченево — Чик с запада на восток в промежутке времени от двадцати трех до пяти часов.
Сделав необходимые выписки, он снял с сейфа пишущую машинку и застучал по расшатанным клавишам.
Вскоре на стол дежурного легли несколько листков с текстами телеграмм. Дежурный неодобрительно оглядел Кромова, посетовал:
— Это ж сколько времени понадобится, чтобы их отбить!.. По сегодняшнему трупу!
— Да. Только вы, пожалуйста, не тяните. Начальники поездов сидят в поездах, а поезда имеют обыкновение не стоять на месте.
— Ясно, — кивнул дежурный, открывая крышку телетайпа. — Перехватить хочешь?
— Желательно бы. Не исключено, что погибшая ехала в одном из этих поездов.
— Может, ее мертвую к насыпи привезли?
— Следов машины нет, к тому же, она была в халате и шлепанцах.
— Тогда, похоже, из пассажирского, — согласия дежурный, потом пробурчал: — Ладно, ступай Кромов, отвлекаешь своими разговорами!
Прошло несколько дней.
Отовсюду телетайпы отвечали на запросы Кромова. Отвечали одно и то же. Ни в одном из пассажирских поездов подобная женщина не ехала.
Не было никого похожего на нее по приметам и среди пропавших без вести. В этом Кромов убедился, лично просмотрев все сообщения, поступившие в последние дни.
Добровольский отрабатывал версию — «подкидыш». Но и она не находила своего подтверждения. Ни один факт не свидетельствовал о том, что женщину убили где-то в другом месте и инсценировали падение с поезда. Да и судмедэксперт Яшкин после вскрытия категорично заявил, что характер повреждений не оставляет сомнений — женщина выпала из поезда.
Кромову ничего иного не оставалось, как запастись терпением.
Начали возвращаться ушедшие на восток поезда. И каждый из них он встречал на перроне вокзала.
Мокрые от дождя вагоны замерли. Засуетились встречающие и отбывающие. Задрав головы, забегали вдоль состава. Появились носильщики. Защелкали в тамбурах откидные площадки.
Когда суета немного стихла, Кромов подошел к одной из проводниц — молоденькой девчушке в синей стройотрядовской форме.
— Вам не знакомо это лицо? — представившись, спросил он и показал фотографию погибшей.