Рикошет — страница 34 из 45

— Здорово, сосед! — услышал он над головой голос Павлюка.

Ерохин посмотрел вверх. Над высоким забором торчала рябая физиономия. Павлюк усмехнулся.

— Забор вот решил подлатать… Как съездилось?

— Нормально, — буркнул Ерохин.

Он хотел пройти мимо, но Павлюк остановил его:

— Погодь-ка!

— Чего еще?

— Ты, сосед, извиняй, но я по-дружески, — состроил соболезнующую мину Павлюк. — За бабой-то своей присматривай, совсем от рук отбилась…

Ерохин недобро переломил бровь:

— Чего еще?

— Связалась с этими… ну, с Валькой да с Иркой. Сам знаешь, известные профуры…

— Опять чего-нибудь было?

— Было, сосед, было, — огорченно покачал головой Павлюк. — Не мне говорить, не тебе слушать, но опять выпимши была, опять мужики захаживали. Какие-то ненашенские. Стыдно сказать, вся улица с тебя смеется…

— Вся улица, — машинально повторил Ерохин.

— Пора тебе мужское достоинство проявить, — проникновенно посоветовал сосед. — А то Нюська же первая тебя на смех поднимает. Мол, Ерохин так меня любит, что все стерпит.

— Все стерпит? — пересохшими губами произнес Ерохин и побледнел. — Убью, суку!

— Ну, ты уж так-то того… Не лютуй, — залебезил Павлюк.

— Поучить, конечно, не вредно, чтоб уважала… Но…

Уже не слыша этих слов, Ерохин, деревянно переставляя ноги, подошел к воротам.


Кромов заносит ответ в протокол, снова спрашивает:

— Раз уж мы заговорили о соседях… Когда вы вернулись из поездки без жены, они любопытствовали, где она?

— Было дело.

— И как вы объяснили ее отсутствие?


Старуха смотрела на оперуполномоченного так, словно перед нею было пустое место. Кромов хотел уже повторить вопрос громче, решив, что она недослышит, но в это время старуха наконец разжала губы:

— Они же только соседи мне… Чего я про ихнюю жизнь знаю? Живут да и живут. Кому чего отпущено, тот так и мается. Судить тут некого.

— Вы же живете рядом много лет? — настаивал Кромов.

— Рядом-то рядом… А в душу не влезешь.

— Ну, все-таки? — твердо спросил оперуполномоченный.

— Одно скажу, не дело это, когда мужик женщину одну дома оставляет. Она бережет себя, бережет, а потом и оступилась…

— Анна Ерохина вела себя…

— Что Анна?! — перебила старуха. — А он о чем думал?! Сам и виноват. Захотелось жену красивую да молодую, так заботься, не бросай одну. А ему, видишь ли, и заработки подавай, и жену молодую… Руки-то каждый может распускать, а ты попробуй жену так воспитать, чтобы она себя в строгости держала.

— От женщины тоже многое зависит.

— Это с какой стороны поглядеть. Есть бабы покрепче, есть послабее… Водка это все. Она, проклятая, кого хошь с пути истинного собьет. А Анне еще и подружки такие попались, которым веселья подавай. Веселье-то они как понимают? Вино рекой и мужики толпой.

Кромов понял, если беседу не направить в нужное русло, она может затянуться. Поэтому спросил:

— Вам было известно, что Анна уезжает вместе с мужем?

— Витька сказал. Он у них, хоть и сорной травой растет, мальчонка уважительный, любит со старшими поговорить.

— Они вместе вернулись?

— Будто не знаете, — обиделась старуха. — Разбилась же Анна, с поезда упала.

— Это Ерохин вам сказал?

— Ерохин, как приехал, говорил, будто она в Красноярске осталась, у сестры. Да я ненароком у Витьки спросила. Он и сказал, что мать из вагона выпрыгнула. Я его давай пытать, а он одно твердит, дескать, скоро вернется. Вот я и подалась к Ерохину, выяснить, что к чему.

— Как он себя вел?

— Мялся, бубнил…. Потом сказал, что собирается в милицию заявлять. А чего собираться, если жена на его глазах из вагона выпала?


Телефон на столе разражается противным треском. Кромов нетерпеливо хватает трубку. Спрашивают оперуполномоченного Брылкина.

— Звоните сорок шесть, пятьдесят семь, ноль три! — отчеканивает Кромов и опускает трубку на рычаг. Потом поворачивает голову к Ерохину: — Итак, что вы сказали соседям по поводу отсутствия жены?

— Сказал, в Красноярске осталась… У родни, — отвечает тот.

— Насколько мне помнится, вы хотели привезти сына домой и после этого сообщить в милицию. Почему же продолжали тянуть время?

— С пацаном страшно было расставаться, вот и не шел в милицию. Да и кому охота в тюрьму по своей воле идти?


Ерохин закончил писать заявление, сложил его вчетверо, слепым движением сунул в карман. Два часа, в течение которых он корпел над вырванным из школьной тетради листком, вымотали его больше, чем самая дальняя поездка. Вымотали физически и опустошили душу.

— Витька, — слабым голосом позвал он.

Сын продолжал сооружать крепость из деревянных кубиков.

— Витька!

— Что, пап? — обернулся тот.

— Иди ко мне.

Не спуская глаз с посеревшего лица Ерохина, Витька подошел и остановился перед ним:

— Что?

Ерохин усадил его на колено, прижал к себе:

— Ты папку любишь?

— Ага.

— Может быть, я надолго уеду…

— Куда? В поездку?

— В поездку, — хмыкнул Ерохин. — Далеко-о…

— А меня с собой возьмешь? — просительно проговорил сын.

— Нельзя тебе со мной… Но я писать тебе буду. Ты пока у бабушки поживешь.

— Мамка же скоро приедет…

Лицо Ерохина задергалось, он отвернулся:

— Ну, там посмотрим. А пока ты уж меня не забывай…

Он собрал нехитрые Витькины пожитки, обвел взглядом комнату, сказал:

— Поиграй во дворе, я скоро вернусь и пойдем к бабушке.


Кромов рассудительно произносит:

— Не могу понять, откуда у вас, Ерохин, такая убежденность? Вы уже не первый раз заявляете, что ожидали ареста. Как увязать это и ваши слова о непричастности к смерти жены?

— Как хотите, так и увязывайте, — устало отвечает Ерохин. — Надоело мне все.

— Может, прервемся? — предлагает Кромов.

— Не надо.

Все так же методично оперуполномоченный задает очередной вопрос:

— Во время поездки между вами возникали ссоры, скандалы?

— Как обычно. Полаемся да помиримся.

— И незадолго до ее гибели тоже поругались?

— Понимаю, к чему вы клоните… Было, — кривится Ерохин.


Витька расхохотался и срубил сразу три отцовских шашки. Ерохин, который специально просмотрел эту разгромную для себя комбинацию, сделал огорченное лицо:

— Вот это я зевнул!.. Нельзя же так, Витька, с отцом расправляться!

— Ага! Будешь знать, как мои съедать!

Покачав головой, Ерохин сгреб шашки с доски:

— Проиграл, давай снова.

Витька выиграл и на этот раз. Ерохин с преувеличенной досадой поскреб затылок:

— Не везет…

Обернувшись, Витька радостно крикнул:

— Мам! Иди посмотри, как я папку обыграл!

Анна вышла из-за ящиков, и уже по ее улыбке и заблестевшим глазам Ерохин понял, что она опять выпила. Он молча встал, обошел штабель, приподнял брезент. Его взгляд безошибочно отыскал ящик, в котором виднелась пустая бутылка.

— Анна!

По голосу отца Витька догадался, что родители будут ругаться, и полез к люку, где у него была оборудована лежанка.

Анна замешкалась, потом, глядя в пол, подошла, прислонилась к углу штабеля. Ерохин зыркнул на нее, выдернул из ящика пустую бутылку:

— Опять?! Опять?!

— Ну что ты кричишь-то сразу? Ну, сорвалась. Не буду больше…

— Я уже это сто раз слышал! Я же отвечаю за груз! Каждая бутылка денег стоит!

— Подумаешь, три сорок, — осторожно проговорила жена.

Лицо Ерохина побагровело:

— Дело не в трех сорока! Дело в тебе! Ты же уже не можешь без этой гадости! Тебя лечить надо! В ЛТП!

— Я же так, для настроения, — попыталась успокоить его Анна.

— Плевать мне на твое настроение! — зло выкрикнул Ерохин. — Домой вернемся — на развод подам! Витьку себе заберу, а ты мотай, куда хочешь! Можешь к своим подружкам идти, можешь под забором валяться, мне все равно! Думаешь, я каменный, всю жизнь тебя терпеть буду?! Ведь обещала же ты мне, ведь обещала!

Анна подняла на мужа полные слез и отчаяния глаза. Но это лишь больше взбесило его.

— Что ты на меня свои коровьи глаза пялишь?! Ни стыда у тебя нет, ни совести! На эту водку все променяла: семью, сына! Плачет она! Крокодиловы слезы льет! Хоть бы ты сгорела от этой дряни!

— Ну, не надо, — всхлипнув, попросила Анна.

— Не надо?! — Ерохин сжал кулаки. — Треснуть бы тебя в лоб хорошенько, может, образумилась бы?.. Хотя… Горбатого могила исправит!


— Причина вашей ссоры? — уточняет Кромов.

— Напилась она… — говорит Ерохин.

— Вы знали ее слабость к спиртному и, тем не менее, взяли с собой в вагон, где вино было в неограниченных количествах. Ведь это же была ее первая поездка?


Начальник Ерохина в который раз потер ладонью лоб, исподтишка покосился на протокол:

— Разрешается ли нашим сопровождающим брать с собой родственников?.. Вообще-то, нет… Но вы сами поймите, товарищ старший лейтенант, люди подолгу оторваны от дома. Скучают… Иногда приходится идти навстречу… Нарушения тут особого нет. Главное, чтобы груз дошел до получателя в целости и сохранности.

Кромов посмотрел на него:

— Значит, вы удовлетворили просьбу Ерохина?

— Ну, отказал бы я ему. Что из этого получилось? Села бы жена в вагон без моего разрешения… Я же, как лучше хотел. У него такие семейные обстоятельства…

— Какие же?

Мужчина замялся:

— Не люблю я сплетничать…

— Вы не сплетничаете, а даете показания, — прохладно уточнил Кромов.

— Извините… Нелады у него с женой были. Сами понимаете, она гораздо моложе, а он долго бывает в отлучках…

— Не понимаю, — сказал Кромов, глядя на покрывшийся бисеринками пота лоб собеседника.

— Изменяла она ему, — порозовел тот. — Слухи доходили… К спиртному пристрастилась… Вот я и подумал… Пусть возьмет. Как-никак под присмотром будет. И пить не станет, и другое…

— Раньше Ерохин с подобными просьбами обращался?

— Нет… Первый раз жену с собой взял…


— Для того и взял, чтобы с подругами не пьянствовала, пока меня нет. Думал, услежу… Все равно она с работы уволилась, дома сидела, — отвечает Ерохин.