— Нельзя ли на этот браслет взглянуть? — спрашиваю я и тут же вспоминаю, что я не следователь, а представитель Баскомфлота.
Карпову мой вопрос не настораживает. Она принимает его за простое женское любопытство. Всхлипывает, и ее плечи начинают безутешно вздрагивать:
— Да где же я его возьму?!. Да подарил он уже, наверное, любовнице своей…
— Когда вы нашли у него браслет?
— В конце июля, — сквозь слезы отвечает Карпова.
Выясняю, когда должен вернуться из плавания ее муж, и, заверив женщину, что мы с ним разберемся, прошу:
— Мне кажется, лучше, если Виктор Егорович не будет знать о нашем разговоре.
— Не скажу, — выдавливает Карпова.
Сбегая по ступенькам, с ужасом думаю, неужели и я когда-нибудь стану такой?! Но женщину мне жалко…
Каким образом браслетик оказался в кармане Карпова еще до смерти Стуковой?!
Эта мысль не дает мне покоя до самого дома.
В просторном зале ресторана гремит музыка. Отыскиваю взглядом своих друзей. Они поглощены холодными закусками и беседой. За моим продвижением, хмурясь, следит лишь Толик. Поскольку я опоздала, виновато улыбаюсь.
— Ларка пришла! — обрадованно восклицает Люська. — Наконец-то, я уже вся испереживалась.
Ее супруг, Василий, пододвигает мне тарелку, наливает «Золотистого». Маринка ерзает на стуле, так не терпится представить своего капитана — красивого брюнета с чуточку капризным изгибом рта.
— Лариса, моя старая и лучшая подруга, — говорит Маринка. — А это Слава…
Брюнет встает, одергивает и без того хорошо сидящий серый костюм-тройку, по-гусарски склоняет голову:
— Ростислав Владимирович Марков.
Он настолько галантен, что выходит из-за стола, приближается ко мне, и не остается ничего другого, как протянуть ему руку для поцелуя. Перед моим лицом мелькает пышная шевелюра с наметившейся лысинкой на самой макушке. С чувством исполненного долга Марков возвращается на место. Маринка тут же щебечет:
— Слава, ты знаешь, Лариса у нас работает…
— Юристом, — с улыбкой заканчиваю я.
Маринка тушуется. Видимо, вспоминает, что я неоднократно просила не представлять меня при знакомствах следователем. Не люблю. Чувствуя себя неловко под изучающими и любопытными взглядами новых знакомых. Да и их моя профессия как-то невольно сковывает.
Я приступаю к салатам. Но вскоре звучит наигранно бодрый голос диск-жокея: «А сейчас, дорогие друзья, мы с вами посетим берега лазурного моря, побываем на популярном фестивале эстрадной песни! Этого певца вы узнаете сразу!»
По залу растекается приятный, чуть хрипловатый голос, и я многозначительно смотрю на своего любимого. Поднимаюсь и увлекаю на свободный пятачок зала. Наши уже здесь. Маринка сияет; Ростислав производит впечатление. И не подумаешь, что ему далеко за тридцать. Танцует элегантно и современно. Василий же тратит много энергии, но все равно напоминает весело марширующего пехотинца и резвящегося медведя одновременно. Толик размахивает расслабленными, словно плети, руками и почти не двигается. Но вот музыка, а вместе с ней и мучения моего любимого заканчиваются. Не успеваем возвратиться к столу, как диск-жокей томно шепчет в микрофон: «А теперь старое доброе танго…»
Неожиданно Марков оставляет Маринку и, мягко взяв меня за локоть, приглашает на танец.
Маринка ловко подхватывает упирающегося Толика. Знаю подругу, понимаю — усилия моего любимого бесполезны. Ему остается лишь кисло морщиться.
Танцуем мы почти в классическом стиле. Прикрыв глаза, представляю себя в нежно-розовом воздушном платье, партнера — в строгом черном фраке, похожим на гордого стрижа. Мне даже начинает казаться, что его рука лежит на моей талии чуть выше и не так настойчиво прижимает к себе.
Открываю глаза и вижу краешек уха склонившегося ко мне Ростислава. Ухо зеленое. Но музыка меняет тональность и оно становится бордовым от всполохов, сопровождающих мелодию прожекторов. Громко спрашиваю, как Маркову нравится моя подруга. Он слегка отстраняется:
— Прелестная девушка…
Проявляю настойчивость:
— Надеюсь, у вас серьезные намерения?
Ростислав негромко роняет:
— Мои намерения всегда серьезны.
Ответ слишком общ, а я как истинная женщина, люблю определенность. Мой партнер обескураженно переспрашивает:
— Как далеко они заходят?.. Да-а… Настоящий вопрос юриста…
— Вопрос подруги, — лукаво уточняю я, продолжая смотреть в глаза Маркова.
— Вы так обеспокоены судьбой Марины? — хорошо поставленным баритоном говорит он.
— Очень. Хотелось бы знать, какие чувства вы к ней испытываете.
— Сложный вопрос, — после длительного раздумья произносит Ростислав и, как бы извиняясь, добавляет: — Марина — девушка симпатичная, но узнать человека за столь короткий промежуток времени…
Перечисляю достоинства подруги:
— Умна, эффектна, коммуникабельна, разбирается в литературе, искусстве, прекрасная хозяйка… Или вы женаты?
— Что вы? Бог миловал… — сбивается с такта Марков.
— Вы против создания семейного очага?
— Ни в коем случае!
— У вас нет условий?
— Почему же?!. У меня двухкомнатная кооперативная в центре.
— Значит, большие расходы, — сочувствую я.
— Моей зарплаты хватает и на квартиру, и на машину, и на дачу.
— У вас даже дача есть?! — имитирую восторг.
— Да… В Матвеевке. Прекрасное место.
— Это третья зона пригородного сообщения? — вырывается у меня.
Марков смотрит непонимающе, поводит плечом:
— Я на электричке редко езжу… Но, кажется, третья…
Теперь уже я сбиваюсь с такта.
В памяти всплывает хриплый бас Малецкой-старшей: «…прогуливалась с интересным молодым человеком в морской форме… высок, подтянут, лицо интеллигентное… скорее даже речник…»
Марков явно смущен моим настойчивым взглядом. Он начинает коситься, проверяя, в порядке ли костюм. Торопливо роняю:
— Вы так похожи на одного человека…
Он успокоенно вздыхает:
— Просто у меня лицо ординарное.
— Не сказала бы… Внешность у вас запоминающаяся.
— Когда такое говорят женщины, я начинаю бояться, — игриво отвечает Марков.
Танго кончилось, и мы возвращаемся к столу.
Василий расправляет плечи, окидывает взором нашу компанию, отмахивается от пытающейся помешать ему Люськи, встает. Люська делает трагическое лицо и сообщает громким шепотом:
— Стихи читать будет.
Василий не реагирует на реплику. Притронувшись к кончику мясистого носа, произносит заунывным басом:
— Из цикла «В объятиях Морфея»…
Все заинтригованы. Он прокашливается и начинает:
— Угас последний луч заката,
ночь наклонилась надо мной
и обняла меня, лаская,
своей прохладною рукой.
И я уснул, и все забылось,
все было словно не со мной,
как будто жизнь мне только снилась
или промчалась стороной…
Толик подпирает щеку ладонью, задумчиво произносит:
— Хорошие стихи…
Василий порывается познакомить нас с еще одним стихотворением из того же цикла, но Люська дергает его за рукав:
— Садись ты, Морфей, люди смотрят.
Через несколько минут она придвигается ко мне и жалуется:
— Никакого сладу. Ночью проснусь, Васьки нет. Гляну, из кухни через щелочку свет пробивается. Сидит в одних трусах и строчит. Ни дать, ни взять — роденовский «Мыслитель».
Улыбаюсь, представив Люськиного супруга, занимающегося сочинительством в просторных сатиновых трусах. Удивительное дело! Такой пышущий здоровьем и жизнерадостный мужчина, имеющий жену, детей, работу, а пишет стихи. Причем, грустные. Стихи, которые никто не жаждет печатать. Вместо гонораров получает упреки жены и все равно испытывает радость творчества.
— Горячее несут! — звонко сообщает Люська.
После горячего звучит блюз.
Танцую с Василием и рассматриваю рисунок его галстука.
— Что новенького в преступном мире? — хмыкает он.
Чтобы видеть лицо партнера, запрокидываю голову:
— Старушек убивают.
— Да ты что?! Где это?
Называю адрес, где проживала покойная. Василий удивленно тянет:
— Да это ж Аркашкин ЖЭУ!.. Соседа нашего по даче. Да и Люська в этом ЖЭУ раньше работала.
Как тесен мир! Пользуясь случаем почерпнуть информацию, равнодушным голосом произношу:
— И как вы с ним уживаетесь?
— А че? Нормальный мужик…
Я уже не слышу ни музыки, ни голоса Василия. Мысли сосредотачиваются на наборе фактов: ключ от квартиры убитой был у Аркадия Федоровича, указание произвести опись имущества дал он же, дача у него рядом с Нефедьевыми, то есть на остановочной площадке «Юбилейная». Все та же третья зона!
— Жену на участке не увидишь, она с детьми возится, — доносится бас Василия. — У них трое пацанов. Вот Аркаша и упирается. Короче, мужик что надо.
После танца подсаживаюсь к Люське. Она подозрительно смотрит:
— Чего это тебя мой бывший начальник заинтересовал?
Укоризненно поджимаю губы. Люська немного обиженно отвечает:
— Вечно у тебя секреты… Занудный он. Скряга. Когда я в ЖЭУ работала, почти год всем коллективом из него деньги на новую мебель выжимали. Страдал, будто свои выкладывал. И дома такой же. Дачу бы его видела — халупа! Жена мне его рассказывала: привезла из командировки электрокофемолку, так он ее чуть из дома не выгнал, заставил продать, дескать, зачем мне эта хреновина, чаю зеленого попьешь.
Закидываю удочку:
— Наверное, и с жильцами такой?
— Не говори! Месяцами за какой-нибудь ерундой ходят. Правда, если старик или старуха, сразу весь дефицит выкладывает. Дескать, старость уважать надо, откуда у пенсионеров деньги, чтобы сантехнику в магазине приобретать, — Люська возмущенно фыркает. — Нет у них денег! Одной старухе чуть не каждый месяц что-нибудь меняли, все за бесплатно. А у нее, говорят, перстень чуть не за сто тысяч!
Над столами появляются струйки дыма, но официанты делают вид, что не замечают курящих. Марков тоже осторожно курит. В блюдечке, приспособленном им под пепельницу, уже лежит докуренная только до половины сигарета. Разглядывая ее, убеждаюсь, что это «Опал».