Но как убийца повел бы себя, если б собачки не оказалось? Уколол бы человека, чтобы тот вскрикнул и заставил грабителя дернуться, нажать на спусковой крючок? Но это было бы рискованно: в отличие от Вишенки другой свидетель наверняка вспомнил бы и рассказал об этом. И обязательно взглянул на того, кто его кольнул…
— Слишком уж хитроумно, — поморщился Артур, когда мы сделали перерыв в допросах и спустились пообедать. — Если он был заодно с грабителями, почему одному из них просто было не пристрелить Шмидта? Зачем разыгрывать эту сцену с рикошетом?
— Значит, убийца использовал ограбление как прикрытие, — предположила я. — Эти парни явно не собирались никого убивать.
— И были не в курсе его планов? Думаешь, всю операцию он продумал в одиночку?
— И хорошо знал, что у того, кто размахивает пистолетом, сдадут нервы и он пальнет, испугавшись лая.
Логов покачал головой:
— Никакой гарантии. Мог и не пальнуть.
— Мог. Что угодно может пойти не по плану. Поэтому идеальные преступления тоже раскрывают.
— Это верно, — согласился он. — Только в нашем случае слишком много «авось» получается… Та же собачка. Она должна была оказаться в банке. Иначе кто взвизгнул бы? Но как спланировать появление в банке собаки?
Методично обкусывая котлету, которую целиком нацепил на вилку, отчего меня просто мутило, Никита спросил:
— Думаете, эта тетка с Вишенкой в доле?
— Как знать, — задумчиво протянул Артур.
Мне не хотелось думать о Татьяне Андреевне плохо, она была такой милой на вид и какой-то незащищенной… Но я уже сталкивалась с тем, что люди, вызывающие у меня симпатию, на поверку оказываются совсем не теми, кем казались.
Артур уже продолжил:
— Или наш убийца заприметил, что дама с собачкой часто приходит в этот банк, и решил это использовать. Надо уточнить у нее: возможно, она каждый месяц является именно двадцать первого числа?
— На это мог обратить внимание только сотрудник банка.
Он посмотрел на меня внимательно:
— Скорее всего. Хотя это мог быть и другой клиент, который заприметил эту Вишенку…
— И решил ее использовать! — подхватил Никита.
Он, наконец, дожевал котлету и перестал вызывать у меня отвращение. Я остановила его движением пальца:
— Но это значит, к тому времени у него уже созрел план преступления. Не мог же он придумать это, увидев собачку…
В их взглядах, обращенных ко мне, появилась снисходительность взрослых мудрых людей, слушающих лепет малыша. Когда мне так откровенно указывают на нехватку возраста, я начинаю заводиться:
— Что? Только не вспоминайте чертополох и Хаджи-Мурата!
Даже стеклянный глаз Ивашина засветился изумлением:
— Ты о чем?
— О, молодежь! Ты не читал Толстого? — Артур с притворной укоризной покачал головой.
— Читал… Вроде. А при чем тут…
— Он придумал сюжет повести об этом воине, когда увидел сломанный чертополох, — пояснила я. — Не спрашивай — как это произошло… Но это факт истории литературы.
Никита вздохнул:
— Все-то ты знаешь…
— За это и ценю! — ухмыльнулся Логов.
— Только идея произведения — это одно, а преступный замысел — совсем другое.
Артур по-собачьи наклонил голову. В такие минуты его хотелось погладить, честное слово!
— Неужели? Разве это не творчество своего рода?
Быстро нажимая на невидимые клавиши, Никита прогуглил:
— Вот. Творчество — процесс деятельности, в результате которого создаются качественно новые объекты и духовные ценности, или итог создания объективно нового.
— Разработка нового преступления вполне подходит под это определение, — кивнул Артур.
— Не знаю, — не согласилась я. — Это, безусловно, мыслительная деятельность. Но — творчество? Сомневаюсь. Не сочтите за пафос, но разве творчество не должно приподнимать человека? Делать его лучше? Тянуть к небу, если хотите…
Никита оторвал взгляд от экрана:
— О-о…
— Согласен, — сказал Артур тоном, пресекающим иронию. — Ты абсолютно права, Сашка. Я погорячился, назвав это творчеством… Что я в этом понимаю? Всю жизнь копаюсь в дерьме… Из нас троих только ты — творец. Кстати, что-то ты давно не показывала ничего новенького… Обещала же!
У меня погорячели щеки:
— А ты ждешь? Он пока отлеживается.
— И сколько ему еще отлеживаться? — деловито спросил Ивашин.
— Сейчас вам все равно некогда…
Артур погрозил мне пальцем:
— Не скажи! На твой рассказ у меня всегда время найдется. Пришлешь?
У меня так заколотилось сердце, будто моего ребенка принимали в Гнесинку, и я мелко закивала:
— Конечно! Сейчас вам обоим вышлю.
Мне показалось или они и впрямь покосились друг на друга, как дуэлянты?
— А пока вернемся к нашим баранам, — вздохнул Логов. — Значит, Саш, ты полагаешь, наш преступник заприметил Бочкареву с собачкой в банке? Вычислил, что она всегда приходит двадцать первого числа, и наметил ограбление на эту дату в июне. Напрашивается вывод: этот человек работает в банке. Вряд ли он тоже случайно являлся туда несколько месяцев подряд в один и тот же день!
Никита состроил выразительную гримасу:
— Напрашивается…
— Сколько сотрудников в момент ограбления было на работе? — спросила я.
— Семеро мужчин, включая самого Шмидта…
Никита хмыкнул:
— У него алиби!
Проигнорировав его шутку, Артур невозмутимо продолжил:
— И пятеро женщин. С горем пополам мы определили местонахождение в момент ограбления почти всех, кроме двух парней, которые так зас… Пардон! Струхнули так, что вообще ничего не помнят. Или пытаются убедить в этом нас.
— Скорее, второе, — вставила я.
Он кивнул:
— По крайней мере, один из них точно врет.
— Думаете, это он лежал напротив старушки?
— Эй, аккуратней! Не вздумай назвать ее старушкой в глаза. Работающая энергичная дама — какая старушка? У нее еще планов на жизнь больше, чем у тебя.
Сжавшись от конфуза, Никита пробормотал:
— Ей же почти семьдесят лет…
— И что? Она, может, сто проживет! Еще куча времени впереди.
— Да вы оптимист, Артур Александрович, — не удержалась я. — Тоже мечтаете больше века протянуть?
От того, как он взглянул на меня, все слова сразу пересохли.
«Зачем мне жить так долго? — читалось в его печальных глазах. — Сто лет одиночества… Стоит ли об этом мечтать?»
Если б здесь не было его помощника, я взяла бы Артура за руку и спросила так тихо, чтоб расслышал только он: «Неужели ты и мысли не допускаешь о другой женщине? Больше года прошло… Чуть больше, но все равно. В любой момент в твою жизнь может войти та, что заменит мою маму… Не бойся, я не буду против. И это не рассорит нас. Горе или мгновенно выстраивает между людьми высоченную стену, которую не удается преодолеть до конца жизни, или связывает их невидимыми путами так крепко — не разорвать. Ты же понимаешь, что мы никогда не потеряем друг друга, даже если годами не будем видеться? Но ты не выдержишь так долго без меня. И я не выдержу. То живое, что чувствуем мы с тобой, куда больше любви… Мы вросли друг в друга. Я стала твоей частью, а ты — моей. И нам не выжить, если эту часть отделить искусственным образом. Надеюсь, никто и пытаться не станет…»
Вслух я этого не произнесла, но мне показалось, будто Артур все понял. Для нас уже стало обычным делом считывать мысли друг друга. Если у вас есть такой человек, вы уже не одиноки. Хотя, признаюсь, мне спокойней от того, что мы живем под одной крышей. Я не чувствую себя его дочерью, да и он не претендует на роль отца. Но больше кровных уз нас роднит любовь к той, что стала нашим ангелом-хранителем. Одним на двоих… Разве такого не бывает?
Что мы вообще знаем о бесплотном мире, в котором они живут? Могут ли ангелы подавать нам знаки или это лишь фантазии особо одаренных? Были моменты, когда мне чудилось: это мама подсказывает мне следующий ход… Но порой я молила ее об этом и не получала совета. Почему? Тот выбор я должна была сделать сама? Проявить собственную волю? А как же тогда: «Ни один волосок с головы не упадет без воли Отца нашего»? Мне одной видится некое противоречие в утверждениях, что Господь наделил человека свободой выбора и этой цитатой из Евангелия от Матфея? И в самом ли деле Матфей знал это? Или та фраза не более чем его представление о миропорядке на Земле?
Не знаю, почему именно этот фрагмент Библии не дает мне покоя… Наверное, мне не хватает духа проявлять свободу воли во всем, и чаще, чем стоило бы, хочется, чтобы кто-то принял решение за меня. Подставил плечо, протянул руку. Господь, мой ангел или… Артур. Я вовсе не пытаюсь кощунствовать, но так сложилось, что мой ближний круг — эти трое. Ну еще Никита, конечно, куда ж без него? И собаки…
— Я сгоняю домой, покормлю псинок, — опомнилась я. — Если буду нужна, вернусь.
Артур удивился так, точно я собралась на Северный полюс:
— На электричке поедешь?
— А то я не ездила! — Я повернулась к Никите. — Автовладельцы воспринимают нас дикарями…
— И не говори, — вздохнул он, но не выдержал и фыркнул.
Ему никогда не удается долго оставаться серьезным, если он не занят делом. Не могу сказать, что мне это не нравится…
Что директор банка не стал единственной жертвой, Артур понял, когда ему доложили: в одиннадцать двадцать пять под колесами поезда метро на станции «Курская-кольцевая» погибла Татьяна Андреевна Бочкарева. Кто-то толкнул ее сзади… Нет больше дамы с собачкой.
Почему-то именно о ней Логов и спросил первым делом:
— А Вишенка где?
— Не понял? — опешил Поливец. — Какая вишня?
— Вишенка. Ее собачка. Помнишь, была с ней в банке? Из-за Вишенки и начался переполох…
Поливец пролистал фотографии, которые сделал на месте преступления:
— Собачки с ней не было… Точно не было. Зато есть свидетельница — старуха-узбечка. Слишком толстая, чтобы броситься за убийцей следом. И слишком плохо знающая русский… Она сидела на скамейке, обмахивалась веером… Ты бы видел тот веер! Бочкареву она заприметила потому, что у той на сумке нарисован подсолнух. Эта старуха любит подсолнухи — глаз зац