— Каршеринг?
— Ого! — удивилась она. — Какие ты слова знаешь… Твоя мать пользуется каршерингом?
— Иногда. — Он подумал. — Три раза.
Ему не понравилось слово «мать», но спорить Ромка не стал, потому что немножко боялся бабушку. Хоть с ней сразу и началась игра, но было не очень-то приятно соблюдать только ее правила. А ему бабушка так и не дала что-нибудь придумать…
Правда, пообещала:
— Когда прилетим на остров, ты сможешь придумать миллион игр!
Только прилетели они не на остров, а в Москву…
— Это временно. Уже завтра мы вылетаем на остров, — заверила бабушка, укладывая Ромку спать.
Но его так тянуло плакать, что у него вырвалось:
— Не хочу на остров! Я к маме хочу.
Отпрянув, бабушка всмотрелась в его лицо так пристально, будто обнаружила, что забрала из садика не того мальчика. Помолчала немного, потом вздохнула:
— Хорошо. Значит, завтра мы полетим к маме.
Ромка подскочил:
— Ура! А можно я ей позвоню? Надо же сказать: «Спокойной ночи»! Мама не уснет, пока я не скажу… Я всегда еще в щечку ее целую. А она меня.
Внезапно наклонившись, бабушка коротко чмокнула его в щеку, отчего Ромке захотелось забраться под одеяло с головой. И сказала таким мягким голосом, какого он еще не слышал:
— Спокойной ночи, наследник! Уж тебя-то я выращу достойным…
Он ничего не понял из ее слов, но вежливо пожелал приятных снов. Интересно, что могло присниться бабушке?
Если честно, она нисколько не походила на бабушку… То есть на старушку… Разве бабушки не должны быть старушками? А она была совсем молодой, невысокой и худенькой. Темные волосы у нее были короткими, как у мальчика, а нос походил на клюв птицы. Ромка надеялся, что эта птица — не хищник…
С утра бабушка накормила его какой-то гадостью, насыпанной в стеклянную миску с молоком, хотя Ромка любил завтракать бутербродами, если оставался дома, или, на худой конец, кашей. У мамы она получалась вкуснее, чем в садике.
Он опять загрустил, болтая ложкой в молоке:
— Мы уже сегодня полетим к маме?
— О, да, — отозвалась бабушка.
И пристально уставилась на него, не донеся до рта ложку с творогом — Ромка от него наотрез отказался. Хватит того, что в садике их постоянно творогом пичкают!
— Ты видел океан?
— Живьем? — удивился он. — Нет, только по телевизору.
Как-то странно их разговор свернул от мамы к океану… Бабушка презрительно хмыкнула:
— По телевизору! Я так и знала. Разве она может дать тебе что-то стоящее, эта нищебродка? Неужели ей кажется, будто телевизор способен передать всю его вселенскую мощь, даже когда океан спокоен? У тебя перехватит дух, мальчик мой! Обещаю… Ради этого стоит пахать весь год…
— У нас нет океана, — осторожно напомнил Ромка.
У него зародились недобрые подозрения, что бабушка обманывает его. Или это снова началась какая-то игра, правил которой он пока не понял? Как и значения некоторых слов… Но почему-то ему очень не понравилось, как звучит «нищебродка».
— Это уж точно. Какой там океан…
Больше она ничего не сказала, быстро доела творог и уехала по делам, велев Ромке собрать рюкзак. Когда она вернется, то они, наконец, отправятся в обратный путь. К маме.
Но мама сама пришла к нему!
Ромка увидел ее на маленьком мониторе, который показывал, что происходит у ворот, через которые не так-то просто было попасть в дом. И мама тоже не могла попасть… Сначала Ромка услышал сигнал, похожий на звук обычного дверного звонка, и бросился в маленькую комнатку возле огромного холла. Оказывается, там стояли небольшие мониторы, а на их экранах отражалось происходившее в разных концах бабушкиного поместья, как она сама его называла.
Сейчас на одном из них возникло мамино лицо — перепуганное и несчастное.
— Мама! — завопил Ромка и подскочил от радости.
Но тут же понял, что она его не слышит. Тогда он поискал взглядом и обнаружил микрофон, возле которого чернела кнопка. Посомневавшись самую малость, Ромка нажал ее и крикнул:
— Мама!
И она услышала его, ведь ее лицо тут же просияло от радости. А из маленькой колонки донесся ее голос:
— Сыночек, солнышко мое, я здесь! Все будет хорошо!
Почему-то она заплакала, и у Ромки тоже сразу затряслись губы. Но тут рядом с мамой на экране возник незнакомый человек в черной майке, который заговорил очень сдержанно, но мальчик как-то успокоился от звука его голоса.
— Рома, мы пришли, чтобы вернуть тебя маме, — сказал он. — Ты сейчас один в доме?
Ромка кивнул, потом спохватился: а ведь они-то его не видят! Монитора на воротах не было, только камера. И он подтвердил:
— Один.
Тогда этот человек объяснил, как открыть ворота, чтобы они смогли проехать, и тогда Ромка сможет обнять маму. Он говорил совсем просто, безо всяких мудреных слов. Мальчик сразу понял, что нужно сделать, и победным жестом вскинул руки, когда ворота открылись. На экране мама запрыгнула в машину, в которой сидел кто-то еще, Ромка не разглядел, а тот умный человек, который все знал, быстро сел за руль.
Выскочив из маленькой комнатки, Ромка бросился к входной двери, на удивление быстро справился с замком, и выскочил на высокое крыльцо с колоннами. Вчера они поразили его, и он даже спросил у бабушки:
— Ты — царица?
Это ей очень понравилось, потому что лицо ее засветилось и она долго со смехом повторяла слова внука.
Но сейчас Ромка не обратил на эти колонны никакого внимания. Он смотрел только на черную «Ауди», которая стремительно неслась к дому. Мальчику хотелось броситься навстречу, но он побоялся, что машина не успеет затормозить и задавит его… Тогда он так и не увидится с мамой. Поэтому Ромка остался на крыльце, только, сам того не замечая, начал подпрыгивать от нетерпения.
Автомобиль замер у крыльца, как в кино, взвизгнув тормозами. Все дверцы распахнулись разом, но мама все же выскочила первой и бросилась к нему:
— Маленький мой!
И подхватила Ромку на руки — она ведь была не такой маленькой, как бабушка, у нее хватало сил поднимать его.
От ее родного запаха у него счастливо сжалось сердце.
— Мамочка, — прошептал Ромка и вжался лицом в ее шею.
Кто-то присвистнул, и молодой голос произнес:
— Неслабый домишко…
А женский голос отозвался:
— Поверь, ребенку не это нужно. Мы с мамой были счастливы в нашей маленькой квартирке…
— Я верю, Саш, — ответил тот же голос. — Я знаю. Думаешь, мне не хотелось бы оказаться на месте этого мальчика?
Оторвавшись от маминой шеи, Ромка с подозрением поглядел на парня с пушистой головой: «Он хочет обнять мою маму?! Зачем это?»
Но парень так хорошо улыбнулся, встретив его взгляд, что у Ромки отлегло от сердца. И он догадался: наверное, он говорит о своей маме! Неужели он тоже потерялся?
«Ничего не изменилось в этом городе за два года.
Накануне выпал снег. Был конец октября, и все надеялись, что снег не растает. К ноябрьским праздникам обычно наступала зима.
Город показался Сергею Карелину торжественным и притихшим. Машина почти бесшумно скользила по белесой от заморозков дороге, и голуби расхаживали по самой обочине, нервно подергивая шеями.
Сергей через зеркало взглянул на водителя, но тот даже не скосил глаз. Конечно, он знал, что везет знаменитость. Наверное, привык возить известных гостей и чутко реагировать на их настроение. С Карелиным он был молчалив и вел машину уверенно и спокойно, без того подобострастного лихачества, которого Сергей терпеть не мог: и мы, мол, не лыком шиты.
— Снег, — негромко сказал водитель, не отводя глаз от дороги, и переключил скорость.
Сергей машинально проследил за его рукой и перевел взгляд на стекло. Действительно пошел снег, и это внесло некоторое успокоение в сжавшуюся в комок душу. Он никогда не был спокоен перед концертом, но ему повезло с лицом: и зимой оно оставалось смуглым и по-индейски непроницаемым. Когда Сергей бывал взволнован или зол, у него только светлели глаза. Но этого никто не замечал.
«Врешь, — подумал он, медленно опуская стекло. — Уж Ольга-то всегда замечала».
— Снег идет, — еще раз сердито буркнул шофер и взглянул в открытое окно. Снежинки, медленно вращаясь, оседали в складках кожанки Карелина.
«Да пошел ты», — с неожиданным раздражением подумал Сергей, но все же закрыл окно. Снег сразу залепил стекло колючей на вид пеленой.
За мостом показалась тяжеловесная серая громада концертного комплекса. Он знал, что там уже ждет разношерстная толпа с лозунгами и панцирем из значков на груди. Его станут хватать за куртку и вопить, пока он не скроется за дверью служебного входа, закрытой для посторонних. Они будут ждать его слова, и Сергей непременно крикнет:
— Привет, ребята! Спасибо, что пришли.
Он уйдет, а они еще долго не смогут успокоиться и будут, захлебываясь, обсуждать, какой простой и свойский парень этот Сергей Карелин. А потом ворвутся в зал и встретят его свистом и визгами. И когда он споет первую песню, они с ревом бросятся к сцене и начнут выбрасывать вверх сжатые кулачки и лезть друг другу на плечи. Некоторые из них зажгут спички или бенгальские огни, а другие, желая взять реванш, полезут на сцену. И тогда выбежит ведущая Галя и начнет, задыхаясь, доказывать им, какая они замечательная публика, особенно когда не прутся на сцену, как последние скоты… А он будет петь и петь, не говоря ни слова, не прогоняя их, но и не привечая, и от его манеры они тоже придут в восторг, потому что каждый из них мечтает стать таким же сильным, невозмутимым и неотразимым мужчиной.
Сергей раздраженно щелкнул языком и покосился на водителя. Его дети наверняка получили пригласительные на концерт. Они тоже будут скакать у сцены и выбрасывать вверх кулаки, а забывшись, начнут щелкать семечки, потому что, в сущности, им абсолютно наплевать, о чем он поет. Разве можно услышать стихи, оглохнув от собственного свиста и топота резвых молодых ног? Они выбегают к сцене ради себя, а не ради него. Это их единственный шанс быть замеченными. И потому они будут до исступления кричать, свистеть и бить в онемевшие ладоши. Это не те слушатели, которых он ждет. Но сможет ли он петь, если никто не выбежит к сцене?