ель, ни тем более в душу.
Старый Дики спокойно наблюдал за ними, улегшись поодаль, в тени. Иногда он задремывал, потом, очнувшись, с достоинством обводил взглядом доступное пространство: ничего тут не стряслось без меня? И какое-то время пытался держаться…
Неугомонные Друлл с Бутчем носились кругами, прыгая через препятствия, которые чаще сами себе придумывали. А Мари пыталась цапнуть за лапу то одного, то другого, когда они пробегали мимо нее. Может, обижалась, что ее не позвали в игру?
Сидевшая рядом с нею Вишенка, которую Логов забрал из дома убитой Бочкаревой, дрожала всем тельцем, наблюдая за ними. Ей внове было оказаться в такой шумной собачьей компании, она привыкла к тишине наедине с хозяйкой, и Артур не знал, как объяснить малышке, что такого больше не будет. Теперь она всегда будет с ними, придется с этим смириться, ведь других желающих взять Вишенку не нашлось. Сын Татьяны Андреевны прилетел из Владивостока, но тащить с собой йорка через всю страну отказался:
— Да вы что?! Она же не выдержит перелет.
Логов подумал, что дело, скорее, в другом, и сын, наверное, не очень был привязан к матери, чтобы принять заботу о собачке в память о ней, но читать нотации было неуместно. Проще забрать Вишенку с собой.
Тем более она была ценным свидетелем! Ну, по крайней мере, Логов рассчитывал на нее, когда явился с Вишенкой на руках в тот же зал, где после закрытия банка собрали всех участников ограбления. Многие клиенты ворчали, им не хотелось переживать заново худший день их жизни… Но Логов так обворожительно улыбался каждому, встречая на пороге, что роптание быстро стихло.
Ложиться их на пол он, конечно, не заставил, но попросил всех занять те места, которые они указали на допросе. Никите Ивашину выпала честь исполнить роль убитого Шмидта, на что он буркнул:
— Вот спасибо!
От Артура не укрылось, как запаниковал Игнат Наумов, обнаружив, что с одной стороны от Никиты-Шмидта встала Мария Владимировна Высоковская, а с другой — Марго. Заметался растерянно, силясь вспомнить, где же находился, растерянно уставился на свой мизинец, который вспомнил окровавленным, попытался как-то примериться, но Высоковская легонько оттолкнула его:
— Ступай себе… к Валерию Сергеевичу. Он тоже не помнит, где находился.
Игнат уныло побрел в угол к Афанасьеву, а Логов мысленно отметил, что этого парнишку можно убедить в чем угодно.
Самым интересным оказалось то, что место слева от Бочкаревой, которое Артур с Вишенкой на руках занял сам, осталось свободным. Никто не желал признаваться, что находился напротив директора и занимал самую удобную позицию для стрельбы.
Но в этом Логов как раз и не сомневался. Разочаровало другое: дрожащая от волнения собачка ни на кого не среагировала как-то особенно. Она готова была лишиться сознания, когда к ним с Артуром приближался любой человек…
— Толку от тебя, — проворчал он добродушно и почесал трясущийся подбородочек.
Так Вишенка и оказалась в безумной компании огромных собак, впервые наслаждавшихся жизнью. Их улыбки говорили сами за себя, и даже невозмутимость Дики была проявлением умиротворенности, которая в старости становится синонимом счастья.
И только Монике ни до кого из них не было дела. У нее появился свой человек…
— Хороший рассказ, — поделился с ней Артур, отложив телефон. — Тебе понравился бы, хотя там и нет собаки… Он об очень одиноких людях… Я был таким же.
Она доверчиво ткнулась мокрым носом в его щеку, а он медленно, чтобы не спугнуть, провел ладонью по жесткой шерсти. Не могла она остаться мягкой — слишком долго Монике приходилось выживать на улице.
«Ей тоже приходится выживать», — подумал он о Жене, которая в эту минуту выбежала в сад с сынишкой, прижимавшим к животу футбольный мяч. Откуда он взялся в доме Сашкиного отца? Артур не мог представить Каверина играющим с Машей в футбол… Да с кем бы то ни было!
Ромкину бабушку посадили под домашний арест, но поскольку никакого вреда внуку она не причинила и не собиралась, вряд ли ее ожидало суровое наказание, ведь она являлась близкой родственницей. Женя тоже не жаждала расправы, ей хотелось только одного: чтобы Елене Геннадьевне отныне и навечно запретили приближаться к внуку. Но этого Логов не мог ей гарантировать, все зависело от судьи.
Ловко ведя мяч, брошенный сыном и весьма заинтересовавший Бутча с Друллом, Женя приблизилась к Артуру и улыбнулась, оглядев их с Моникой:
— Как мило…
— Не смей над нами смеяться, — погрозил он пальцем.
Почему-то Артура так и тянуло улыбнуться ей в ответ. Теперь, когда синяк под глазом сошел, а тревога отпустила, Женя стала казаться ему совсем другой. Так меняется комната после того, как откроют шторы и впустят солнце, готовое проявить оттенки цветов — от пастельных до броских. В Жене было больше сдержанных красок, но они казались теплыми, и было понятно, почему сынишка так любит ее.
— Можно Ромке поиграть с Вишенкой?
Артур удивился:
— А почему — нет?
— Ну я на всякий случай…
— Она же не моя собака. Общая.
Женя покачала головой:
— Никому не понравится быть общей. Каждая хочет быть единственной.
Почему-то ему показалось, будто говорит она не о собаках… Но ступить на эту опасную тропу Артур не решился.
— Для Вишенки такой мяч слишком велик, — сказал он мальчику. — Сбегай к Саше, у нее где-то валялся теннисный. В самый раз будет.
Ромка помчался к дому вприпрыжку, и, провожая его взглядом, Артур ощутил, как отозвалась память тела и в икрах ожила легкость и радость от того, как пружинит трава, подбрасывая тебя. Острые лопатки овевает свежестью, а губы расползаются сами собой просто потому, что тебе всего пять лет и можно носиться с утра до вечера следом за пестрыми бабочками, сворачивать из тетрадных листков самолетики и запускать их так, чтобы прилетели к папе — ему ведь пригодится самолет? А потом собрать для мамы букетик одуванчиков или ромашек: тогда Артур никак не мог решить, какие цветы нравятся ему больше.
Но Саше сейчас дарил ромашки, они ведь напоминали ее — такие же светлые, с солнышком в сердцевине. Оставлял их на кухонном столе в стакане с водой, представляя, как ее сонный взгляд прояснится, нальется синевой. Ни разу она не поблагодарила его за букетик, но Артур в этом и не нуждался. Сашка была для него тем единственным человеком, которому он хотел дарить радость, ничего не требуя взамен. Совсем ничего.
— У вас нет детей? — осторожно поинтересовалась Женя, присев рядом на траву.
Моника посмотрела на нее с сомнением, но ворчать не стала. Раз хозяин не против, пусть сидит…
Почему-то ему захотелось ответить откровенно:
— Я мечтал, чтобы Сашка стала моей дочерью. Но поскольку мы с ее мамой не успели пожениться, она скорее мой друг, чем ребенок. Тем более она уже взрослая барышня!
— Она очень привязана к вам…
— И я к ней. Друг без друга мы просто не выжили бы, когда Оксана… погибла.
— Вы поймали убийцу?
— Поймал. — Он едва удержался, чтобы не поморщиться. — Это длинная история и очень тяжелая. Давайте не будем…
— Давайте, — охотно откликнулась Женя.
Артур опять подумал, что тот внутренний стержень, который придал ей сил и погнал за тысячи километров, как волчицу по следу детеныша, размяк от Ромкиного тепла, и Женя стала обычной молодой матерью, мягкой и улыбчивой. И это преображение застало его врасплох, ведь сейчас она все больше напоминала ему Оксану.
— Ромке известно, где его отец?
Она покачала головой:
— Я решила, что пока не стоит ему говорить. Может проболтаться в садике… По простоте душевной! Вы же видите, какой он… Бесхитростный. А ребята потом задразнят. Да и воспитатели не удержатся, кольнут… Они у нас слишком молоденькие, чтобы понять.
— Бежит, — предупредил Артур, завидев, как мальчик вылетел из дома со скоростью пушечного ядра.
Но Ромка направился не к ним, а прямиком к Вишенке. В руке у него желтел лохматый мячик, который заметила и Мари…
«Сейчас отберет», — встревожился Артур.
И Ромка, видно, подумал о том же, потому что, не добежав до собак, сунул мячик под футболку и заправил ее в шорты. Беззвучно рассмеявшись, Логов одобрительно заметил:
— Он у вас сообразительный.
— Этого не отнять, — Женя улыбалась, наблюдая, как ее сын бережно поднимает Вишенку и уносит в другой конец сада. — Пойду к нему. Боюсь теперь оставлять.
Разочарование царапнуло душу. Ему не хотелось, чтобы она уходила. Не только сейчас — вообще из его жизни. И это было так неожиданно, что рука сама потянулась удержать Женю.
Она бросила взгляд на эту руку, часто заморгала, и Артур понял, что выдал себя.
Это воскресенье мы все провели «на расслабоне», как говорит Никита, который сейчас валяется в шезлонге в одних шортах. Артур напомнил Разумовскому, что у них вообще-то отпуск, и хоть один день погреться на солнышке им можно позволить. Для меня это заявление стало неожиданностью, ведь обычно, начиная расследование, он мог не спать и не есть, пока не докопается до истины, а тут неожиданно остался дома. Как будто что-то изменилось в его жизни…
С полудня, когда мы все выползли из дома, над садом витало марево успокоенности и лени, исходящее больше от нас самих, чем от природы. Мы вернули Жене сына, дали по рукам самоуверенной богачке и спасли от голодной смерти Вишенку, которая забилась в угол ванной и тряслась от страха и безнадежности. Артур прав: разве не заслужили мы одного дня солнечного безделья?
Правда, мне было не по себе, пока он читал мой новый рассказ. Никита опередил его и уже расхвалил меня, но его мнению я не очень доверяла: он был пристрастен… Артур мог сказать правду. Поэтому у меня всегда сердце выскакивает в такие минуты, и я обычно пытаюсь подсмотреть — на каком он фрагменте? Чему улыбается? Значит, эта фраза особенно удалась? Или просто вызвала ассоциации, откликающиеся улыбкой? Но на этот раз Артур разлегся под деревом так, что к нему невозможно было подобраться незамеченной. Да еще Моника была начеку, тут же приподнимала голову, стоило кому-то выйти в сад. А подглядеть издали — не с моим зрением…