Потом я просто сбежала подальше от нашего дома, чтобы не испытывать укора, исходящего от ее платьев, едва слышно шуршащих в шкафу, от маленьких подушечек, сиротливо жмущихся друг к другу на остывшей постели, от книг, любимых мамой, но еще не прочитанных мной… Нет, мама никогда не стала бы упрекать меня в чем-то. Но лишившиеся хозяйки вещи не были столь великодушны. Поэтому мне и не хотелось возвращаться в нашу квартиру…
В доме отца я не испытывала угрызений совести. Мы стали чужими людьми, когда он предал маму, и я так и не смогла простить ему ни того, ни другого… Но когда дело касалось денег, я никогда не проявляла особой принципиальности, поэтому мне и в голову не пришло отказаться от его наследства. С какой стати? Разве он узнает об этом и сможет торжествовать, что победил меня? Нет. Тогда для кого совершать подобный демарш? Ведь я за всю жизнь не заработаю столько, чтобы построить для своих собак приют! Я вообще еще ничего не заработала, если не считать той «социальной помощи», которую перечисляет мне Артур за помощь в расследовании. До сих пор не знаю: может, он выплачивает это из своей зарплаты? И спрашивать не хочется…
На этот раз, чтобы наведаться в нашу квартиру на «ВДНХ», я прихватила с собой Никиту. Наверное, Артур все бросил бы и отправился со мной, если б я попросила, но они с оперативниками после допроса Ткаченко рванули брать Макарычева, потом собирались в Мытищи, чтобы забрать похищенное из банка. Меня ни то, ни другое особо не интересовало, но Артур решил, что мне еще рано шляться по Москве одной, ведь мотоциклист может снова меня выследить.
Поэтому он приставил ко мне Ивашина в качестве телохранителя. Уж не знаю, много ли было бы от него толка, если б меня опять попытались убить? Было бы спокойней, если б рядом оказался здоровенный Клим, но не могла же я постоянно срывать ему тренировки ради собственной безопасности. Никита был еще не худший вариант — Артур вполне мог отправить со мной Поливца… Который, кстати, выяснил, что любителей трубочного табака среди заложников не было, значит, Татьяна Андреевна вспомнила другой запах.
— Можно плюнуть на эту зацепку, — гримасой выразив презрение, сказал Никита, когда мы уже пересекали двор моего детства. — Запахов миллион. И не факт, что тот тип еще раз использует парфюм, который ей запомнился. Если не дурак, так уже двадцать раз его выкинул!
Я слушала его, но мой взгляд цеплялся за тысячи раз виденные песочницу, трансформаторную будку, в стену которой мы бросали мячик, деревянный домик под липой…
— Липа! — вопреки его призыву, воскликнула я. — Вот у нее сладкий запах.
Он посмотрел на меня скептически:
— И что? Думаешь, убийца обмахивался веточкой липы?
— Это впечатлило бы…
Мы уже поднимались по лестнице. Площадка, впитавшая кровь моей мамы, осталась позади. Мне удалось…
— Может, он просто съел конфету, чтобы не дергаться? — не унимался Никита, хотя сам призывал не развивать эту тему. — Шоколад же успокаивает… В общем, запах — это не тот признак, за который стоит цепляться.
— Да я и не спорю…
Он бросил взгляд на часы — начал носить, подражая Артуру:
— Тем более Макарычева уже наверняка взяли. Логов выжмет из него всю инфу…
— Ты намекаешь, что Артур будет его пытать?
— Что ты такое несешь? — Ломаясь, он выпучил глаза. Как только стеклянный не выпал?
— А я бы ему двинула! Человек погиб…
Никита постарался сохранить объективность:
— Ну, стрелял в директора не Макарычев.
— Один хрен…
Я знала, что он терпеть не может грубые выражения, но решила слегка поддразнить его. Откровенно поморщившись, Ивашин пробурчал:
— Открывай уже.
Мы стояли перед нашей дверью, и мои пальцы непроизвольно отыскали ключи на дне сумки.
«Только не паниковать! — приказала я себе и с первого раза попала в замочную скважину. — Отлично. Теперь повернуть. Толкнуть дверь… Нет, надавить на нее, зачем толкать? Дверь ни в чем не виновата. Выключатель слева. Я буду помнить это и через десять лет… Вот и все. Я дома, мам…»
За моей спиной щелкнул замок — Никита справился сам. Его голос прозвучал как-то робко, видно, до него дошло, что со мной происходит:
— Разуваться?
— Не надо, на улице чисто. Все равно здесь никто уже сто лет не убирал.
Я прошла в комнату: с первого взгляда не видно было пыли, но все стало каким-то затуманенным… Мне захотелось найти тряпку.
— А что ты хотела забрать? Помочь найти?
— Не надо, я знаю, где что лежит… Можешь пока… Я не знаю! Чайник вскипяти, что ли.
Послушно скрывшись на кухне, Никита громыхнул чем-то, потом крикнул:
— Это ты воду перекрыла?
— Вентиль под раковиной, — отозвалась я и прошла в свою комнату.
Недавно у меня неожиданно проснулось желание рисовать, и я решила наведаться домой, чтобы забрать бумагу, карандаши и акриловые краски. У меня их было навалом, потому что я ничего не рисовала раньше, но все время заговаривала об этом, и мама покупала — про запас. Вдруг на меня снизойдет среди ночи, и я создам «Джоконду» или что-нибудь в этом роде? Не снизошло.
Поэтому все запасы сохранились практически нетронутыми, и я надеялась: вдруг вдали от своей настоящей жизни, пребывая в иллюзорном мире, который, возможно, и не существует вовсе, в мире, где нет мамы, а я пытаюсь разгадать ход мыслей человека, способного на убийство, вдруг в этой реальности мне удастся стать кем угодно — писателем, художником, следователем? И однажды даже получится почувствовать себя счастливой… Или не получится?
Сейчас, вот в этот момент, когда я ссыпаю в пакет карандаши, а Никита хлопает дверцами кухонных шкафчиков, хранящих пустоту, никто еще не знает, что будет с нами завтра. И вспомню ли имя Клима, побывав там, где мне суждено было жить, но я не выдержала этого испытания — Москвой, одиночеством, болью? Что, если при перемещении из одной реальности в другую неизбежны потери? И Клим станет первой…
— Господи, что я несу?!
— Ты что-то сказала? — Никита заглянул в комнату — похоже, он был настороже.
На его лице, когда он обращается ко мне, обычно возникает то запредельно милое выражение, с каким добрый щенок смотрит на обожаемого хозяина: «Ты не обидишь меня? Не прогонишь?» Какое было бы счастье, если б я смогла влюбиться в него, ведь Никита Ивашин — лучший парень на свете! Я могу поручиться за это. Вот только полюбить его не получается… И каждый раз он читает это в моих глазах. За это мне хочется отстегать себя прутом, но разве наказание изменит что-то?
Отведя взгляд, он смущенно произнес:
— Странно, окна закрыты, а не сказать, что воздух тут не свежий. Хоть сейчас заселяйся и живи.
— Хочешь?
— А ты хочешь, чтобы я свалил? — Никита посмотрел мне прямо в глаза.
Если б я была чуть более жесткой, то ответила бы правдой: «Да, хочу. Лучше тебе держаться от меня подальше, ведь ты и сам уже понял, что ничего у нас не получится. Есть люди, обреченные быть только друзьями. Как мы с тобой. И этого не изменить. Но ты страдаешь, я же вижу… Думаешь, я не заметила, как ты смотрел на Клима? И все пытался понять: что в нем такого, чего нет в тебе? Кроме очевидного, конечно, — он красив и силен. Но ты слишком уважаешь меня, чтобы предположить, будто этого мне достаточно… Ох, если б я и вправду была такой, какой вижусь тебе!»
— Что ты несешь? — буркнула я. — Ты же знаешь, я рада, что вы со мной. В одиночку я с ума сошла бы в том огромном доме…
— Ты осталась бы здесь. А у меня теперь и квартиры нет… Но я и не хотел оставаться в дедовской. Его уже не было, а запах оставался. Знаешь, этот старческий запах… У меня просто дрожь от него.
— Никита…
— Ну да, нельзя так говорить, понимаю. Но меня даже мутило слегка…
— Никита! Я не о том. Запах. А что, если это был он?
До него дошло сразу, объяснять не пришлось:
— В банке? Но от кого могло пахнуть старостью?
Мы прямо бросились друг к другу, догадавшись одновременно:
— Высоковская!
— Звони Артуру! — завопила я.
Он уже вытащил телефон, но пробормотал с сомнением:
— Артур же общался с нею. Если от нее исходил такой запах, он почувствовал бы.
— Но он же не прижимался к ней! И потом, у него был насморк, помнишь? Я тоже с ней разговаривала, но между нами оставалось расстояние. Я ничего не уловила… А Бочкарева лежала с Высоковской совсем рядом. И потом, может, от волнения этот запах становится резче? Надо почитать.
Качнув головой, он пробормотал:
— Ну не знаю… Старушка-киллер? Мы же не уверены, правда?
— Конечно. Но Артуру эту идею стоит подкинуть! Пусть присмотрится к Марии Владимировне.
Никита хмыкнул:
— Точнее, принюхается… Тебе не кажется, что он заржет в ответ?
— Пусть. Потом все равно задумается. Мы ведь уже сталкивались с тем, что самое невероятное оказывается правдой.
— Постоянно…
— Ну вот. Звони.
В его глазах, даже в стеклянном, засветилась мольба:
— Может, ты сама? Тебя он не пошлет подальше…
— Ты его боишься?! Ну ладно, давай я. Только это ведь ты догадался!
— Разве?
— Конечно, ты. О своем дедушке ты ведь заговорил.
— Вроде я. Но…
— Никаких — но! Когда это дело будет раскрыто, Артур узнает, что это была твоя блестящая идея.
Он усмехнулся и пожал плечами:
— Если ты настаиваешь…
Боюсь, у него тоже возникло ощущение, будто я в который раз откупаюсь от него за свою нелюбовь.
Выслушав Сашку, которая непривычно путалась в словах, Логов взглянул на Поливца:
— Сегодня отдыхать не придется.
— А то я так надеялся, — хмыкнул тот. — Погоняемся за Макарычевым? Вот же! С виду — полный простофиля, а смыться успел. Почуял, зараза, что мы вышли на след…
— Ориентировки Володя уже разослал по аэропортам и вокзалам. Гаишников привлекать нет смысла: его машина на парковке банка осталась, значит, на такси смотался. Но я даже не сомневаюсь, что его засекут. Он нервный, выдаст себя. Таксистов опросим. Все это, конечно, время займет…