вошли в Париж… только бы младенец не плакал, только бы не поперхнулся, только бы не задохнулся, только бы у него не начались судороги! Ведь у младенцев бывают судороги? Или не бывает? Ох, как это она забыла спросить Сюзан, что надо делать, если у младенца начнутся судороги? Не без горечи в душе она думала о том, что папа очень заботится о здоровье мамы и Сюзан, но как насчет ее здоровья? Он думает, что она выживет, если совсем не будет спать? Но отступать она не собиралась… этого от нее не дождутся! Она будет ухаживать за этим маленьким существом, даже если это доведет ее саму до смерти. Завтра же она возьмет пособие по уходу за младенцами, прочитает от корки до корки и ни от кого зависеть не будет. Она никогда не пойдет к отцу за советом… она не будет беспокоить маму… и унизится до обращения к Сюзан лишь в самой безвыходной ситуации. Они еще увидят! Так что, когда два дня спустя миссис Блайт вернулась домой из города и спросила, где Рилла, ее заставил вздрогнуть спокойный ответ Сюзан:
— Она наверху, миссис докторша, дорогая, укладывает спать своего младенца.
Глава 8Рилла принимает решение
Как семьи, так и отдельные люди очень быстро привыкают к новым обстоятельствам и принимают их, не задавая лишних вопросов. Прошла неделя, а казалось, что младенец Андерсонов всегда жил в Инглсайде. После первых трех ужасных, бессонных ночей Рилла снова начала спать, просыпаясь по привычке в положенное время, чтобы позаботиться о своем подопечном. Она купала, кормила и пеленала его так умело, словно занималась этим всю жизнь. Ей по-прежнему не нравились ни все эти занятия, ни сам младенец; она все еще держала его осторожно, словно маленькую — и к тому же хрупкую — ящерицу, однако выполняла она свою работу ответственно, и не было в Глене св. Марии более чистого, более ухоженного младенца. Она даже стала ежедневно взвешивать его и записывала результаты в свой дневник, но иногда жалобно спрашивала саму себя, почему жестокая судьба вообще привела ее к дому Андерсонов в тот роковой день. Ширли, Нэн и Ди не дразнили ее так безжалостно, как она того ожидала. Они все были просто поражены самим тем фактом, что Рилла взяла на воспитание младенца. Уолтер, разумеется, никогда ни из-за чего не дразнил ее; а однажды он сказал ей прямо, что она молодец.
— Чтобы взяться обслуживать эти пять фунтов живого младенческого веса, тебе, Рилла-моя-Рилла, потребовалось больше храбрости, чем потребовалось бы Джему, чтобы встретиться с полчищами немцев. Хотел бы я быть хоть отчасти таким храбрым, как ты, — добавил он печально.
Рилла была очень горда похвалой Уолтера; тем не менее в своем дневнике она в тот вечер, с унынием в душе, писала:
«Я бы очень хотела, чтобы мне хоть немного нравился этот младенец. Тогда было бы легче. Но он мне не нравится. Я слышала от других, что, когда ухаживаешь за младенцем, привязываешься к нему… но это не так… во всяком случае, со мной это не так. И он огромное неудобство… он мешает всем моим планам. Он просто связал меня по рукам и ногам… и вдобавок именно сейчас, когда я пытаюсь организовать работу молодежного Красного Креста. А еще я не смогла пойти на вечеринку к Элис Клоу вчера вечером, хотя мне до смерти хотелось сходить. Конечно, папа не настолько суров, чтобы отказаться войти в мое положение, так что я всегда могу рассчитывать на свободный час или два в вечернее время, когда это необходимо, но я знаю, что он не потерпел бы, если бы я провела половину ночи в гостях и заставила Сюзан или маму ухаживать за младенцем.
Впрочем, я полагаю, даже лучше, что я осталась дома, так как у него случилась колика… или еще что-то в час ночи. Он не брыкался и не оцепенел, так что я поняла — учитывая, что пишет Морган, — ребенок не капризничает; и голоден он не был, и никто ему не докучал. Но он визжал, пока у него не побагровело лицо. Я встала, подогрела воду, налила в бутылку и положила ему на животик, а он заорал еще хуже и согнул в коленках свои крошечные тощие ножки. Я испугалась, что обожгла его, но, право, не думаю, что вода была слишком горячей. Тогда я походила с ним на руках, хотя у Моргана в его «Уходе за новорожденным» говорится, что этого никогда не следует делать. Я прошагала по комнате, наверное, несколько миль, и ох до чего я была усталой и унылой, и злой… да, я злилась. Я охотно встряхнула бы это противное существо, если бы оно было достаточно большим, чтобы его встряхнуть… но оно было слишком маленьким. Папа уехал по вызову к больному, у мамы болела голова, а Сюзан в последние дни смотрит на меня косо, поскольку, когда она и Морган расходятся во мнениях, я настаиваю на том, чтобы придерживаться точки зрения Моргана, и поэтому я твердо решила, что постараюсь не обращаться к ней без особой необходимости.
Наконец ко мне вошла мисс Оливер. Она теперь живет в одной комнате с Нэн, а не со мной — и все из-за младенца, — и у меня сердце от этого разрывается. Мне так не хватает наших прежних долгих разговоров перед сном. Это было единственное время, когда я могла побыть с ней наедине. Мне было ужасно неприятно, что вопли младенца разбудили ее, так как ей теперь и так нелегко. Мистер Грант тоже в Валкартье, и мисс Оливер невыносимо страдает из-за этого, хотя старается не показывать вида и держится замечательно. Она думает, что он никогда не вернется, и, когда я вижу ее глаза, у меня душа переворачивается — так они трагичны. Она взяла маленького негодника, положила к себе на колени, лицом вниз, и слегка похлопала по спинке, и он перестал визжать, сразу заснул и преспокойно проспал остаток ночи. А я уснуть не смогла: слишком была измотана.
Я пытаюсь наладить работу молодежного Красного Креста — приходится преодолевать совершенно ужасные трудности. Мне удалось добиться, чтобы Бетти Мид избрали председателем, сама я теперь секретарь, но казначеем назначили Джен Викерс, а я презираю ее. Она из тех девушек, что называют любого умного, красивого или достойного человека, с которым едва знакомы, по имени… за глаза. А еще она хитрая и двуличная. Уне-то, конечно, все равно, что ее не выбрали. Она готова выполнять любую работу, и ее совершенно не заботит, дали ей какую-нибудь должность или нет. Она сущий ангел, в то время как я ангел только местами, а местами сущий демон. Я хотела бы, чтобы Уолтер влюбился в нее, но у него, похоже, никогда не возникает никаких мыслей о ней, хотя я слышала однажды, как он сравнил ее с чайной розой. И это очень справедливое сравнение. А еще она позволяет другим сваливать на нее всю работу просто потому, что она такая отзывчивая и старательная, но я не позволю никому сваливать работу на Риллу Блайт, и «в этом вы можете быть уверены», как выражается Сюзан.
Как я и ожидала, Олив Керк упорно настаивала на том, что мы должны на наших собраниях подавать угощение. У нас произошла из-за этого настоящая баталия. Большинство выступило против угощения, и теперь меньшинство дуется. Ирен Хауард была на стороне тех, кто настаивал на угощении, и со времени того собрания очень холодна со мной, так что я чувствую себя совершенно несчастной. Я часто думаю, случаются ли подобные неприятности у мамы и миссис Эллиот в их Красном Кресте. Думаю, что да, но они просто продолжают спокойно работать, несмотря ни на что. Я тоже продолжаю… но не спокойно… я бешусь и плачу… но делаю это в уединении и «выпускаю пар» на страницах моего дневника, а когда он выпущен, я обещаю себе, что еще им всем покажу. Я никогда не дуюсь. Терпеть не могу тех, кто дуется. Во всяком случае, наше молодежное отделение начало действовать. Мы собираемся встречаться раз в неделю, и каждая решила научиться вязать.
Мы с Ширли вдвоем ходили на станцию, чтобы еще раз попытаться вернуть Понедельника домой, но потерпели неудачу. Уже вся семья пыталась, и ни у кого ничего не вышло. Три дня спустя после отъезда Джема Уолтер насильно привез Понедельника домой в бричке и запер на три дня в сарае. Тогда Понедельник объявил голодовку и выл, как безумный, день и ночь. Нам пришлось выпустить его, а иначе он умер бы с голоду.
Так что теперь мы решили оставить его в покое. Папа договорился с мясником, чья лавка стоит возле станции, чтобы Понедельника кормили косточками и обрезками. Вдобавок почти каждый день кто-нибудь из нас туда ходит, чтобы ему что-нибудь отнести. Он просто лежит там, свернувшись под навесом, а всякий раз, когда подходит поезд, выскакивает на платформу, выжидательно машет хвостом и крутится вокруг каждого, кто сходит с поезда. Затем, когда поезд уходит и становится ясно, что Джем не приехал, Понедельник уныло тащится назад, под навес, и ложится, чтобы терпеливо ждать следующего поезда. Однажды какие-то мальчишки бросали в него камни, но старый Джонни Мид, про которого всегда говорили, будто он никогда не обращает внимания на то, что происходит вокруг него, вдруг схватил топор для рубки мяса с прилавка в лавке мясника и погнался за ними по деревне.
Кеннет Форд вернулся в Торонто. Он приезжал вечером два дня назад попрощаться. Меня не было дома: надо было сшить кое-какие вещички для младенца, и миссис Мередит предложила мне свою помощь, так что я сидела в это время в доме священника. Он велел Нэн попрощаться за него с Долгоножкой и просил меня за моими увлекательными материнскими обязанностями не забывать начисто о нем. Если он мог передать подобное легкомысленное, оскорбительное послание, это ясно свидетельствует, что прекрасный час, проведенный нами на дюнах, ничего для него не значил, а потому я собираюсь впредь не вспоминать ни о Кеннете, ни о том часе.
У Мередитов я застала Фреда Арнольда, и он проводил меня домой. Он сын нового методистского священника, очень милый, умный и был бы довольно красив, если бы не его нос. Нос поистине чудовищный. Когда он рассуждает о повседневных вещах, его нос не имеет особого значения, но, стоит ему заговорить о поэзии или об идеалах, я не в силах вынести такой контраст между его носом и речами, и мне хочется расхохота