(Бережно кладет карту на место.) Очень жаль, что моя профессия вам не нравится. Чем запутаннее настоящее — а оно с каждым часом становится все запутаннее, — тем настойчивее тяга к истории, как хранительнице скрытой, но кристальной ясности. Самих людей давно нет, но следы их сохранились. Плоды их творчества дошли до нас. И то, что они нам говорят, ощутимо и зримо. Это одновременно и дух, и материя, — без всяких исхищрений, столь излюбленных ныне живущими, — без идеологии, без лжи, без приспособленческой упаковки. Это — самое существенное, самое подлинное! То, что остается в веках после всей мышиной возни.
А н д е р с о н. Вы судите о жизни с нескрываемым презрением. А мне как-то не верится, что вы ее и впрямь презираете.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Напротив, я ее обожаю. Почему вы так ополчились на мою профессию? Стали бы вы на нее нападать, если бы я раскапывала городища или славянские захоронения? А ведь это одно и то же, только не так опасно.
А н д е р с о н. Вы и сами знаете, что это не одно и то же. На суше вы несете ответственность перед страной, на территории которой ведутся раскопки. А что вы выловите из международных вод, не контролируется никем.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Хорошо, согласна. Но с чего вы взяли, что я принадлежу к людям этого сорта? Откуда эта предубежденность? Сначала вы делаете широкий жест — не желаете взглянуть на мой паспорт, а потом подозреваете меня же в подводном разбое.
А н д е р с о н. Признаюсь, здесь вы кругом правы. Столь грубых бестактностей давно не совершал. Видимо, отвык от общения с дамами.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Вы выше светских условностей. И потому очень мне нравитесь.
А н д е р с о н. Я вел себя как грубый мужлан. Нижайше прошу простить.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Назовем это лучше прямодушием последнего ганзейца.
А н д е р с о н. Ганзейцы не были грубиянами.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Все верно — вокруг моей профессии в последнее время стали роиться всякие уголовные типы. Они-то и портят все дело. А поскольку средств у них — не в пример нашему брату — хватает, все сливки достаются им. Кроме того, в их распоряжении такие полные перечни кораблекрушений, о каких мы можем только мечтать. Некий Фердинанд Кофман — американец по рождению, но фамилия говорит сама за себя — составил атлас, в котором отмечено свыше пяти тысяч мест, где покоятся миллиардные ценности. Из них три тысячи в одном лишь Карибском море.
А н д е р с о н. Видимо, вы тоже имеете возможность заглянуть в этот атлас?
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Дорогой капитан Андерсон, в Париже после войны было создано общество кладоискателей, которое распределило моря и океаны среди своих членов. Попробуйте соперничать с ними на жалкие научные субсидии. Да я и не настолько космополитична. Улавливаете мою мысль? У нас, немцев, есть свои национальные права. Мы потеряли несметные богатства из-за нашей приверженности древнему изречению: «Мореходство — превыше всего». Что мне до Карибского моря? Какое нам дело до Мексиканского залива? Добрая старая Балтика ничем не хуже. В ней — наша надежда.
А н д е р с о н. Мне лично Карибское море очень дорого. А уж залив и вам, вероятно, не безразличен. Так же как устья великих рек — Ориноко, Амазонки, Ла Платы. В этих местах осталась часть моей жизни. Нет — эти места стали частью моей жизни.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. А как же открытки со снежным пейзажем?
Движение в глубине дома: привезли больного.
А н д е р с о н. Прибыли наши спасатели.
Входят К а р о л а, Л о й к с е н р и н г и еще один м о л о д о й ч е л о в е к. Карола и Лойксенринг в дождевиках. Молодой человек — тот самый «больной» — воплощение героя-любовника в романском вкусе. Его очень красят дорогие солнечные очки. На нем тоже дождевик — но с каким шиком он его носит! Когда молодого человека раскутают — это будет очень походить на снятие покрывала с памятника, — окажется, что он одет в своего рода национальный немецкий костюм — ту самую форму баварского лесничего, которая повсеместно вызывает всеобщую зависть и восхищение. Но пока еще до этого не дошло.
М о л о д о й ч е л о в е к. Buenas tardes, capitán[6].
К а р о л а. Пойду приготовлю комнаты (Уходит.)
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Это Рауль.
А н д е р с о н. Добро пожаловать, господин Рауль. (Пристально всматривается: где-то он его уже видел.)
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Рауль, это капитан Андерсон. Сейчас будет готова ваша постель.
Р а у л ь. Muchas gracias, capitán[7]. Здесь очень тепло.
Госпожа фон Браак раскутывает его.
Gracias.
Испанские слова в его речи не должны производить впечатления нарочитости. Он произносит их вполне естественно. Он вообще держится очень просто и естественно.
Надежное убежище. Muchas gracias, capitán.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Присядьте. Или хотите сразу лечь?
Р а у л ь. Зачем?
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Вы же больны.
Р а у л ь. Все прошло.
Лойксенринг берет пончо дамы и дождевик Рауля и выходит.
А н д е р с о н. Рюмку водки?
Р а у л ь. Ни капли спиртного. Разрешите не снимать очки. Свет режет глаза. (Шутливо.) Я вообще избегаю яркого света. Вы уже предъявили паспорта?
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Здесь это не принято.
Р а у л ь. О! Это легкомысленно. (Вынимает свои документы.)
А н д е р с о н. Вы же слышали — здесь это не принято. Пойду включу отопление. (Уходит.)
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к (тихо). Нет сомнений — это он.
Р а у л ь. Ну так как? Успеем до утра?
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. У нас почти двадцать часов — до прихода доктора.
Р а у л ь. Доктор придет около пяти. К этому времени мы должны уже пересечь границу.
Часы бьют один раз — половина восьмого.
Значит, в нашем распоряжении восемнадцать часов. Не позже половины второго я дам сигнал трогаться.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Оказывается, время от времени тут проходит пограничный патруль. Надежно ли укрыта машина?
Р а у л ь. Сеньоре самой не сыскать. Будем надеяться, что капитан не утратит своей обходительности. Восьмидесятилетний старик хрупок, как пакт о ненападении.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. При случае постарайтесь ввернуть что-нибудь о желтом окне. О теплом свете, манящем путника. Спектр его чувств слегка инфантилен.
Р а у л ь. Только бы Лойксенринг не сорвался.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Ему нельзя пить.
Р а у л ь. Нам всем нельзя пить.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. К сожалению.
Входит Л о й к с е н р и н г. Он молча подходит к столику у окна, где все еще стоит бутылка водки, и отвинчивает крышечку.
Р а у л ь. Поставьте бутылку на место!
Лойксенринг прикладывается к горлышку. Рауль вырывает у него бутылку, завинчивает крышечку и ставит бутылку на столик.
Удивительно, до чего вы распустились, как только оказались в этой стране. Здесь полицейский режим, а вы ведете себя, словно мы на блаженных островах.
Л о й к с е н р и н г. В горле пересохло.
Р а у л ь. Попросите на кухне стакан минеральной воды.
Л о й к с е н р и н г. Водки.
Р а у л ь. Получите виски, когда дело будет сделано.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Как поступим с дочкой?
Л о й к с е н р и н г. Водки.
Р а у л ь. Вы меня огорчаете, коллега. Обычно именно вы проповедуете сдержанность.
Л о й к с е н р и н г. Ну-ка прикиньте своими мозгами, как тут на вас уставятся, коли объявите себя трезвенниками. Мы же в гостях у моряка. Соображаете? (Пьет водку.) Сейчас накрою на стол.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Рауль?
Р а у л ь. Неплохая мысль. Совместная трапеза развязывает язык.
Л о й к с е н р и н г (убирает со стола лишние вещи). Ничто так не развязывает язык, как водка.
Р а у л ь. Предупреждаю вас.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Знаете что? Давайте переоденемся. Чемоданы принесли?
Л о й к с е н р и н г. Как велели.
Входят А н д е р с о н и К а р о л а.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Вы пригласите нас к ужину, капитан?
А н д е р с о н. Если вам будет угодно.
К а р о л а. Господину Раулю ужин будет подан в постель.
Р а у л ь. Мне хотелось бы сесть за стол со всеми.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Он выздоравливает прямо на глазах. Пожалуйста, покажите нам наши комнаты, госпожа Карола. Мы хотели бы переодеться с дороги.
К а р о л а. Посуда на кухне, господин Лойксенринг. (Подает ему аккуратно сложенную скатерть, которую держала в руках.) Пойдемте.
Уходит с Раулем и госпожой фон Браак.
А н д е р с о н. Недурно бы немного подкрепиться. Или вы тоже противник спиртного?
Л о й к с е н р и н г. С чего вы взяли? Отнюдь.
Пьют.
А вы понимаете толк в жизни, господин капитан. (Стелет скатерть.)
А н д е р с о н. Куда держите путь? В Данциг?
Л о й к с е н р и н г. Более или менее.
А н д е р с о н. Как это понимать?
Л о й к с е н р и н г. А так — пока что мы здесь, у вас.
А н д е р с о н. Вы тоже гуманитарий, как госпожа фон Браак?
Л о й к с е н р и н г. Нет, я технарь.
А н д е р с о н. Инженер?
Л о й к с е н р и н г. Летчик, парашютист, шофер, водолаз.
А н д е р с о н. В армии служили?
Л о й к с е н р и н г. Я и после армии служу. Только и делаю, что служу, господин капитан. Госпожа графиня — начальница строгая. (Уходит в кухню за посудой. Возвращается.)
А н д е р с о н. Родовые поместья фон Браак расположены…
Л о й к с е н р и н г. Вернее, были расположены, господин капитан. В Восточной Пруссии.