Х о п п е. Послушайтесь капитана.
К а р о л а. Вы теряете время.
Х о п п е. Но все же забаррикадируйтесь. На всякий случай.
А н д е р с о н. В своей стране. В своем доме.
Электрический свет вспыхивает и вновь гаснет.
Х о п п е. Через двадцать минут вас освободят. (Уходит.)
К а р о л а (запирает за ним дверь). Все эти годы ты молчал. И сказал правду, только когда пришли эти люди, которые нас унизили.
А н д е р с о н. Они не могут нас унизить. Придвинь стол к двери.
К а р о л а. Они влезут в окно.
А н д е р с о н. Я рад, что ты со мной.
К а р о л а. Возможно, я с тобой не останусь. Во всяком случае, так, как было, не будет.
А н д е р с о н. А как же я? Друг без друга мы нуль. Мне нужна ты, а тебе я. Вот в чем загвоздка. Мы обсудим все это спокойно, и никакой вражды не останется между нами. Завтра же и обсудим.
К а р о л а. Вражды? Никакой вражды нет, отец. И недоверия нет. Даже горечи. Я верю каждому твоему слову. Прилльвиц наверняка сделал то, что ты счел своим долгом пресечь. И нам нечего обсуждать. Теперь уже нечего. Просто я хочу жить среди людей.
А н д е р с о н. Среди людей.
К а р о л а. Ты можешь, конечно, считать, что тебя не унизили. Им ты важен, потому что чем-то владеешь. Ты в их глазах человек. А со мной они обращались как с вещью, которая тебе дорога, и мучили меня, чтобы причинить тебе боль. Ты стерпел, когда они велели мне опустить ноги в воду. Ты повторил их приказ слово в слово. И я подчинилась. Безвольно и тупо. Слепо. Они могли бы снять со стены твою любимую карту Питера Гуса и порвать ее в клочья — было бы то же самое. Кто меня унизил, так это ты. Они такие, какие есть. Но ты-то?
А н д е р с о н. Побереги силы до той минуты, когда поймешь, сколько пережито нами обоими в эту ночь. Сейчас ты еще не остыла. Я тоже. В голове никак не укладывается, какую злую шутку пытались с нами сыграть. Давно не приходилось сталкиваться с подлостью. Лично я раскаиваюсь только в том, что целился в руку, а не в сердце.
К а р о л а. А в моей голове очень хорошо уложилось, что ты в течение долгих тридцати лет играл со мной злую шутку.
А н д е р с о н. Я не мог ничего тебе сказать — кроме того, что Прилльвиц погиб.
К а р о л а. Но и это оказалось ложью. У нас не осталось ничего общего. В этом смысле даже те, Что сидят сейчас наверху, в лучшем положении, чем я: они знают часть твоего прошлого.
А н д е р с о н. Мы обсудим все это, и ты не оставишь меня одного.
К а р о л а. Я все равно буду вести твой дом. Но жить я должна среди людей. Хочу приносить пользу.
А н д е р с о н. Мы это обсудим.
К а р о л а. Я все сказала.
А н д е р с о н. Ты хочешь жить, как все.
К а р о л а. Я вообще хочу жить.
Хлопнула входная дверь. Шаги. Стук в дверь гостиной.
А н д е р с о н. Наконец-то.
Ручка двери дергается.
Д о к т о р (из прихожей). Андерсон! Карола!
Карола открывает. Входит д о к т о р.
Дом нараспашку, комната заперта — новая мода? Угадайте, откуда я приехал. Ни за что не отгадаете. От роженицы! Счастливая была ночь, как в доброе старое время. Пока еще справляюсь, Андерсон. Пока еще не вонючий финвал. Спешил сообщить тебе эту новость — можешь использовать в последней главе.
А н д е р с о н. Мило с твоей стороны.
Д о к т о р. Родила бургомистерша из Линденхофа. Заупрямилась — хочет, видите ли, чтобы в графе «место рождения» у мальца стояло: «Линденхоф». Парнишка крепенький, мать вся сияет. А уж папаша — вне себя от счастья. Ручаюсь — нынче же будет доставлен ко мне с алкогольным отравлением.
А н д е р с о н. Ты в своей стихии.
Д о к т о р. Не отрицаю.
А н д е р с о н. Вина?
Д о к т о р. Да я только передохнуть. Под этим мирным кровом.
К а р о л а. Вы встретили Хоппе?
Д о к т о р. В этот час, кроме вас двоих, ни одной живой души окрест. И вся округа во мраке — нет тока.
К а р о л а. Что-нибудь подать? Сливовый пирог еще не готов.
Д о к т о р. Посиди с нами.
К а р о л а. Дела на кухне, доктор. Я скоро. (Уходит.)
Д о к т о р. Шторм стихает.
А н д е р с о н. Ты полистал рукопись?
Д о к т о р. Да где там!
А н д е р с о н. Не надо ее читать. Верни так.
Д о к т о р. Что ж. Она твоя.
А н д е р с о н. Хочу кое-что переделать.
Д о к т о р. Не переделать, а сжечь. Я взялся ее хранить. Не стану читать ни строчки. Буду просто хранить. Что тебя мучит, Андерсон?
А н д е р с о н (помолчав). Меня мучат персонажи Дюрера. Рыцарь, смерть и черт.
Д о к т о р. При свечах еще не то померещится. Я думал, ты всерьез ответишь.
А н д е р с о н. Они пробрались в мой дом и сломали его устои.
Д о к т о р. Мания преследования.
А н д е р с о н. Пока что я от них отбился. Но не без потерь.
Д о к т о р. Так дело не пойдет. Скажи четко и ясно: что с тобой?
А н д е р с о н. В другой раз.
Д о к т о р. Нарочно меня злишь. Портишь мне радость успеха. Свинство. Дай мне виски. (Закуривает сигарету.) Да поворачивайся!
А н д е р с о н. Могу предложить рюмку аквавита.
Д о к т о р. Но на столе бутылка виски. Вот и налей — большую рюмку и до краев.
А н д е р с о н. Это не мое виски.
Д о к т о р. А чье же? Этих самых персонажей?
А н д е р с о н. Угадал.
Д о к т о р. Да, Андерсон, что тебе на это сказать? Первые симптомы. Начало конца. Жизнь на манер патриархов или великих пустынников, отвращение к людям, полное одиночество, самосозерцание и самопочитание… Получу я в конце концов рюмку виски или нет? Помяни мое слово — эдак и свихнуться недолго. И до срока помереть. Нельзя замыкаться в своей скорлупе. Рыцарь, смерть и черт — не что иное, как внезапное осознание собственных несовершенств, ломающее рамки твоего эгоистического существования. Ага, ты киваешь!
А н д е р с о н. Просто свеча мигнула.
Д о к т о р. Ты сам приманил сюда своих преследователей. Своим проклятым самомнением.
А н д е р с о н. Ну, не столько этим.
Д о к т о р. А чем же?
А н д е р с о н. Допустим, я их приманил. Но мало-помалу у них появятся более общие причины наведываться к нам. Странствуя якобы без всякой цели, они наводнят нашу страну, появляясь то тут, то там, станут стучаться в двери, и их, конечно, впустят — как же, как же, мы ведь так доверчивы, так гостеприимны. Они будут сидеть за нашим столом и есть из наших тарелок, а когда отправятся дальше, окажется, что столы поломаны, тарелки побиты, а дом объят пламенем.
Часы бьют двенадцать. С последним ударом входит Л о й к с е н р и н г, одетый по-дорожному. Он пересекает комнату, берет со стола бутылку виски, кланяется доктору и выходит.
Д о к т о р. Кто это?
А н д е р с о н. Это черт. Его зовут Лойксенринг. Но есть и другой вариант: может, дома не подожгут, тарелки не побьют и столы не поломают. Может, только цветы увянут, пастбища сгниют и деревья оголятся. Может, они лишь промчатся по Линденхофу, чтобы забросить за ограду молочной фермы мешок чумных крыс.
Сильный порыв ветра. Входит Р а у л ь, одетый по-дорожному. Он пересекает комнату, берет со стола темные очки, кланяется доктору и выходит.
А это — рыцарь. Его зовут дон Рауль. Есть и третий вариант: они занесут к нам свои идеи. Под видом философов, поэтов, художников и мимов. Или священников. Они явятся к нам в сиянье и блеске, чтобы разделять и властвовать.
Сильный порыв ветра, молния и гром. Входит г о с п о ж а ф о н Б р а а к, одетая по-дорожному.
Г о с п о ж а ф о н Б р а а к. Возьмите это фото, капитан. (Протягивает ему фотокарточку.) К сожалению, мне нечем больше отблагодарить вас и фрейлейн Андерсон. (Выходит.)
Д о к т о р. А вот и смерть.
А н д е р с о н. Графиня фон Браак. Узнаешь, кто это? (Показывает доктору фотографию.)
Д о к т о р. Прилльвиц. Вылитый Прилльвиц. С собором на груди. Откуда у нее это фото?
А н д е р с о н. Я не сожгу рукопись. Я перепишу ее заново. Истина превыше всего.
Д о к т о р. Собор на груди. Кто бы мог подумать, что Прилльвиц верующий. Ты хочешь воздать ему должное. Как подобает. Надо было коллекционировать такие снимки. Каких только татуировок не навидался я за свою долгую практику! В том числе у шлюх. Очень забавные рисуночки попадались иногда. Очень-очень забавные. Собор на груди. Не написать об этом нельзя. Ты прав. И ты опять обрел себя. Откуда у нее это фото?
А н д е р с о н. Я предчувствовал, что случится десять событий. Десять и есть: три раньше, семь потом. И считать не надо. Их могло быть только семь. Ты — седьмое и последнее. Значит, десятое. Устои дома. Устои…
Вспыхивает электрический свет. Входит с т а р у х а. За ней К а р о л а.
С т а р у х а. Так добрые люди-то не делают, господин доктор. На минутку, мол, заскочу. А в машине холодно сидеть. Как ребеночку помочь на свет родиться, так лучше меня нет. Уж как меня умасливал, пьянчужка. Помоги, мол, старая, сам-то боюсь. Как-никак бургомистерша. А я и уши развесила. У всех здесь раньше детишек-то принимала, ладно уж, приму и у бургомистерши. Тихонько, так в сторонке стоял и все очки тер. Ну, еще головку роженице поддержал и поохал малость. Да и ребятенку по заду шлепнул, как положено. Правда, я ему еще раньше шлепок-то отвесила, так что он уж и голос успел подать. А вздремнула я чуток, он меня и бросил в машине мерзнуть. Отблагодарил, нечего сказать.
Д о к т о р (удрученно). Да иду, иду. А ты, Андерсон, нарочно меня позлить стараешься. Если б я не знал, что ты человек серьезный… То есть был серьезным… А, да что говорить. Пошли к машине, старая.
С т а р у х а. Да где она, машина-то? Ты ж сам им сказал, пусть, мол, садятся и едут, а то к берлинскому поезду не поспеть.
Д о к т о р. Кому я это сказал?