И л ь з а. Что?
Ф о н Г е й д е н (поясняет). В прежние времена хорошо знали старые песни.
И л ь з а. Дай им волю, они пели бы «Летку-енку» или что-нибудь похлеще.
Ш о к н е х т. Что?
И л ь з а. «Летку-енку». Хотя она и не подходит для прогулки с фонариками. А уж гулять они любят.
Ш о к н е х т (глухо). Ясное дело.
И л ь з а. Что?
Ф о н Г е й д е н (поясняет). Он разделяет ваше мнение.
Ш о к н е х т (глухо). Забыл мотив «Летки-енки».
Ф о н Г е й д е н (поясняет). Какой мотив у этой песенки?
И л ь з а (напевает). Примерно так.
Ш о к н е х т (глухо). Красиво.
Ф о н Г е й д е н (поясняет). Ему понравилось.
И л ь з а. Но для прогулки с фонариками не подходит.
Ш о к н е х т (глухо). Нет.
Ф о н Г е й д е н. Мы распевали песенку «Анхен из Тарау».
И л ь з а. С фонариками?
Ф о н Г е й д е н. Нет, с гитарой.
И л ь з а. А вы ее помните? Напойте чуть-чуть.
Ф о н Г е й д е н. О, это было бог знает когда.
И л ь з а. Не стесняйтесь. Она что — неприличная?
Ф о н Г е й д е н. На моей родине не пели непристойных песен.
Из подъехавшей радиомашины звучит голос д и к т о р а.
Д и к т о р. Внимание! Внимание! Медпункт Рима передает важное сообщение. Вчера поздно вечером к нам из Карл-Маркс-Штадта прибыл партийный работник — товарищ Карл Шокнехт. Согласно категорическому требованию врачей, товарищ Карл Шокнехт направлен к нам для восстановления своего здоровья. Мы желаем ему полнейшего и скорейшего выздоровления. Всякие слухи иного характера не соответствуют действительности. Распространители вымышленных слухов будут привлекаться к ответственности!
Подпись: доктор Хазе, заведующий медпунктом Рима.
Передача заканчивается громкими звуками «Летки-енки». Шокнехт стоит как окаменевший.
Ф о н Г е й д е н. Надо было облечь это в форму приветствия.
И л ь з а (продолжая снимать белье). Ну теперь каждый уразумеет, что к чему.
Радиомашина отъезжает под звуки «Летки-енки». Детские голоса с восторгом подхватывают песенку. Слышно, как где-то вдалеке сообщение повторяется.
Ш о к н е х т. Сегодня же уеду.
И л ь з а. Не впадайте в крайность. Все, господин фон Гейден. (Передает Гейдену последнее белье, снимает веревки.) Выступите лучше с докладом в молодежном клубе.
Фон Гейден кладет белье в корзину и уходит в дом.
Ш о к н е х т. А не прочесть ли мне цикл лекций в Римской академии?
И л ь з а. На какую тему?
Ш о к н е х т. Об отношении к человеку.
И л ь з а. Вы в этом смыслите?
Ш о к н е х т. Разве смыслить обязательно?
И л ь з а. Кроме шуток, приходите в клуб. У нас бывали космонавты, артисты, ученые и генералы. А с вами мы проведем дискуссию на тему: когда крестьянин перестает быть крестьянином и становится рабочим.
Ш о к н е х т. К счастью, врачи категорически запретили мне участвовать в дискуссиях.
И л ь з а. То есть как это «к счастью»? У вас что, нет собственного мнения? Нас эта проблема занимает всерьез.
Ш о к н е х т. Я не теоретик.
И л ь з а. Теоретики нас не интересуют. Им, как правило, с грехом пополам удается вскочить в последний вагон, и, пока они дофилософствуются до локомотива, глядишь, поезд уже прибыл к месту назначения. (Вешает снятые веревки на рога быка.) Нам хочется понять, почему крестьяне могут вступить в рабочую партию, но все же остаются крестьянами, даже если они давно трудятся как рабочие.
Вместо «Летки-енки» вновь слышится песенка о фонариках.
Дело не срочное. Вы ведь у нас еще побудете. Правда, все, кому мы предлагали эту тему, увиливали под разными предлогами.
Входит Г р э л е р т.
Знакомьтесь, Грэлерт, мой… герой-любовник.
Грэлерт и Шокнехт здороваются.
Атаман златоискателей. Мелиоратор. Говоря канцелярским языком — специалист по осушению и орошению. Есть такая профессия.
Г р э л е р т. Давай-давай, не тяни.
И л ь з а. Рано пришел, атаман. «Цветы жизни» еще не вернулись с прогулки. Побеседуйте, а я пойду гладить белье. Может быть, их дворянское благородие мне поможет. (Уходит.)
Г р э л е р т. Сигарету?
Ш о к н е х т. Для меня они не существуют.
Г р э л е р т. Не возражаете, если я?..
Ш о к н е х т. Давай-давай, не тяни.
Грэлерт ухмыляется и закуривает.
Из Саксонии?
Г р э л е р т. Из Тюрингии.
Ш о к н е х т. По говору не скажешь. Двадцать пять?
Г р э л е р т. Двадцать семь.
Ш о к н е х т. Член партии?
Г р э л е р т. Нет… Преступный элемент.
Ш о к н е х т. Ты?
Г р э л е р т. Мой предок. Брал все в кредит, увяз в долгах. После подлога удрал из Ганновера на Восток. Лагерь для беженцев; родители вновь повернули на запад, а я рванул на север. Детдом, пионерский отряд, Союз свободной немецкой молодежи; изучал сельскохозяйственную технику, вкалывал на уборочных работах, учился на инженера, приехал в Рим. Ясно? Вот сейчас — дело дрянь. (Тушит сигарету носком ботинка.)
Ш о к н е х т. Почему?
Г р э л е р т. Из-за межи. Наша атака захлебнулась под Мидельхагеном. Сидим сложа руки. Ты, наверное, такой же добрый дядя. Дашь портачам напутствие, а сам в кусты.
Из дома доносится надтреснутый голос фон Гейдена, он поет начальную строфу песенки «Анхен из Тарау».
Если и дальше так пойдет, то мы станем первым государством, погибшим от чрезмерной чувствительности. Тошнотворно. «Мы» — с заглавной буквы — чушь! Демократия — да не смешите вы меня. Кругом частники. Омерзительно.
Звучит вторая строфа песенки.
Нужна революция в сельском хозяйстве или нет? Так в чем же дело? (Снова закуривает.) Я хотел снести деревни. Признаюсь, был идиотом. За это меня исключили из партии. Ладно, можно работать по-партийному, если даже не платишь партвзносов.
Слышится третья строфа той же песенки.
Давай-давай, не тяни, Ильза! Беспартийный я только по форме. Если душой и телом был в партии, то никто тебя исключить не может.
Ш о к н е х т. Жениться собираешься?
Г р э л е р т. Не-ет…
Ш о к н е х т. Почему?
Г р э л е р т. Женитьба сковывает. Когда закончим здесь, поедем по приглашению почтового ящика. Солидное учреждение. Что за семья — нынче здесь, завтра там… Ильза, скорей же! (Шокнехту.) Если хочешь помочь нам, образумь этих деятелей из Мидельхагена и Гротина. Иначе я за себя не ручаюсь, осушу наскоком их земли, пока они беспробудно спят и десятый сон видят. Партийное взыскание мне теперь не грозит. А может, меня за такое доброе дело опять в партию примут.
Из дома выходят И л ь з а и ф о н Г е й д е н. Песни о фонарике слышна совсем близко, виден свет отдельных фонариков.
Вы пели восхитительно, господин фон Гейден. (Тушит сигарету тем же способом. Ильзе.) Меня найдешь в биллиардной. (Прикладывает руку к козырьку.) Давно так упоительно не беседовал, товарищ Шокнехт. (Уходит.)
Ш о к н е х т (Ильзе). Замуж собираетесь?
И л ь з а. Не-ет.
Ш о к н е х т. Почему?
И л ь з а. Вижу на примере родной мамочки, каково женщине, когда такой тип улетучивается словно дым.
Ш о к н е х т. Ну и каково?
И л ь з а. Не думаю, чтобы вас это волновало. Вы решили насчет доклада?
Ш о к н е х т. Ваша мать не производит впечатления человека, горюющего по ком-нибудь.
И л ь з а. Вы ведь ее очень хорошо знаете, не так ли? На вашем месте, товарищ Шокнехт, я никогда бы не затрагивала этой темы в присутствии моей мамы.
Ш о к н е х т. А где он сейчас?
И л ь з а. Три месяца назад он прислал письмо из Индии.
Ш о к н е х т. Он вам пишет?
И л ь з а. Только мне. Не забудьте, моя мама ничего знать не должна.
Ш о к н е х т. Кем он работает в Индии?
И л ь з а. Инженер по монтажу, строит электростанции.
Ш о к н е х т. А поехал в Индию откуда?
И л ь з а. Можете успокоиться. Так далеко он от нас не убежал.
Вновь приближается радиомашина.
Ну и как же с докладом?
Ш о к н е х т. Об этом человеке у меня не сохранилось ни малейшего воспоминания.
И л ь з а. Однажды он из кормовой свеклы вырезал Рим таким, каким по его мнению должно выглядеть селение со столь громким названием. Улицы, церкви, площади, мосты — еле уместились на кухонном столе. А потом макет сожрали свиньи.
Д и к т о р. Внимание! Внимание! Медпункт Рима передает важное сообщение. Вчера, поздно вечером…
Ш о к н е х т. Запишите меня, пожалуйста, к ней на вечерний прием.
И л ь з а. К матери?
Ф о н Г е й д е н. Сегодня это невозможно. Скоро ужин, затем мы сражаемся в шашки, а в двадцать один ноль-ноль — отход ко сну.
8
Кабинет Виктории Ремер. За окнами ночь. Просторный кабинет освещен частично. Курительный столик, рядом два кресла. В полутьме еле заметен длинный стол заседаний. На торцевой стене — план Рима и его окрестностей. За письменным столом — В и к т о р и я. В а й б е ц а л ь ставит на курительный столик виски, рюмки, ящичек с сигарами и коробку с сигаретами, зажигает толстую восковую свечу и поправляет кресла.
В и к т о р и я. Который час?
В а й б е ц а л ь. Двадцать часов пятьдесят три минуты.
В и к т о р и я. Как только он придет, вы свободны.
В а й б е ц а л ь. У меня еще есть дела.
В и к т о р и я. Не хочу вызывать ревность вашей супруги.
В а й б е ц а л ь. Моя жена в отъезде. Она всегда уезжает, когда мы готовим отчетный доклад.
В и к т о р и я. Доклад нам сдавать через три месяца. Развлекитесь сегодня вечером.
В а й б е ц а л ь. Подготовка отчетного доклада превосходит, как правило, все развлечения, которые в данный момент может предложить Рим.