В и к т о р и я. Тяжкое обвинение в адрес Рима.
В а й б е ц а л ь. Или в мой адрес. Вы ведь знаете, до меня факты доходят лишь тогда, когда они зафиксированы на бумаге.
В и к т о р и я. И это распространяется на все сферы жизни?
В а й б е ц а л ь. Почти на все, товарищ Ремер. Меня воспитал государственный аппарат.
В и к т о р и я. Непостижимо. Опять бумаги на подпись?
В а й б е ц а л ь (открывая папку). Одну-единственную. Я позволил себе написать вашу биографию. Дело не терпит.
В и к т о р и я. Я не терплю такие дела! Сколько раз мне вам говорить? (Читает.)
В а й б е ц а л ь. Знаю ваше отношение к наградам. Но ведь не мы вас представляли. Это в полном смысле дар свыше.
В и к т о р и я. Скажите лучше, отступное, компенсация.
В а й б е ц а л ь. Надеюсь, вам ясно, как вы обижаете тех, кого сами представили к награде.
В и к т о р и я. Я просто бессовестная нахалка, товарищ Вайбецаль. (Продолжает читать.)
В а й б е ц а л ь. Раз вы так сами себя называете, вашим сотрудникам придется придумать что-нибудь другое.
В и к т о р и я. А тут что за чертовщина? (Цитирует.) «…в своей беззаветной и самоотверженной деятельности на благо коллектива!» Да еще с восклицательным знаком! И это вы называете биографией? (Закрывает папку.)
В а й б е ц а л ь. Вы не можете нам запретить высказать нашу точку зрения по существу вопроса. (Вновь открывает папку.) А вот здесь — ваша биография.
В и к т о р и я. Она меня не интересует.
В а й б е ц а л ь. Награда — это символ высокого признания заслуг.
В и к т о р и я. Я работаю не ради символов. Который час?
В а й б е ц а л ь. Двадцать один ноль-ноль.
В и к т о р и я. Символы по меньшей мере должны соответствовать сути. Но часто бывает иначе. Когда мы не могли никак стать на ноги, нас называли сигнальным фонарем хвостового вагона, мол, плетемся сзади всех. Но если ты последний, то ни светить, ни сигналить некому. Теперь мы вышли в передовые, и нас называют маяком. По-моему, тоже неудачно. Маяк предохраняет от мелей, от подводных скал. При чем тут наши успехи? (Встает.) Однако товарищ Шокнехт заставляет себя ждать.
В а й б е ц а л ь. Позвонить ему?
В и к т о р и я. Ради чего вы работаете?
В а й б е ц а л ь. Ради вас.
В и к т о р и я. Я не для того вытащила вас из министерства, чтобы выслушивать дурацкие ответы.
В а й б е ц а л ь. Я сам позволил вытащить меня, увидев, что здесь я могу кое-что сделать.
В и к т о р и я. А правильно ли то, что мы делаем?
В а й б е ц а л ь. Я позволил вытащить меня из министерства не для того, чтобы выслушивать дурацкие вопросы.
В и к т о р и я. Пусть вас не вводят в заблуждение всеобщие похвалы: мы-де идем правильным курсом. Все может измениться.
В а й б е ц а л ь. Я не оппортунист.
Стук в дверь.
(Открывает и докладывает). Фрау Бальрюс, товарищ председатель.
Входит Б а л ь р ю с.
В и к т о р и я. Где Шокнехт?
Б а л ь р ю с. У человека был сегодня трудный день. Что ж ему, сразу скапутиться?
В и к т о р и я. Он просил меня о встрече, а не я его.
В а й б е ц а л ь. Как же поступить с вашей биографией?
В и к т о р и я. Подложите к исходящим. В том, что я делала, тайны нет. А дальше видно будет.
Вайбецаль уходит.
Б а л ь р ю с. Нарушения режима я не потерплю. О тем ты вообще думаешь? Назначить прием на девять часов вечера? Щеки у него пылают, он все время насвистывает «Интернационал». Однако лестницу одолевает с трудом. Зато уж нарядился, как на бал. Я заперла дверь, а фон Гейден сторожит его в вестибюле.
В и к т о р и я. Чего же хочет Шокнехт?
Б а л ь р ю с. Мало ли чего он хочет. Важно, что он должен. А должен он отдыхать побольше и вовремя спать. Он конченый человек, а ты расселась и ждешь его. Значит, тебе это нужно, иначе ты никогда бы так не поступила. И такая нагрузка в первый же день, а жить ему здесь полгода. У вас что, срочные дела?
В и к т о р и я. По твоему, он сильно изменился?
Б а л ь р ю с. Да, он уже не тот и больше не внушает страха.
В и к т о р и я. Ты не боишься его потому, что изменилась сама. Но я имела в виду другое: он постарел?
Б а л ь р ю с (резко). Очень постарел и подурнел. Герой вчерашнего дня. Я понимаю, что тебя волнует. Выкинь вздор из головы. Зачем бередить старые раны?
В и к т о р и я. Неужели ты думаешь, что только Шокнехт мог заставить меня вспомнить о муже?
Б а л ь р ю с. Да, Виктория, да.
В и к т о р и я (после раздумья). Вероятно, ты права. Шокнехт — герой вчерашнего дня. Двенадцать лет — это двенадцать лет.
Б а л ь р ю с. Для точности: двенадцать с половиной. И какие годы!
В и к т о р и я. Значит, мы все постарели. И я тоже.
Б а л ь р ю с. Вполне возможно.
В и к т о р и я. Но это трудно себе представить.
Б а л ь р ю с. Ты никогда об этом не думала?
В и к т о р и я. Так-так, мне сорок пять. Полжизни как не бывало.
Б а л ь р ю с. Больше, чем полжизни.
В и к т о р и я. В работе я учитывала и рассчитывала все, а вот годы свои не считала.
Входят В а й б е ц а л ь и Ш о к н е х т.
Ш о к н е х т. Моего сторожа сон сморил. Вот ключи.
Б а л ь р ю с. Я этого не потерплю!
В а й б е ц а л ь. Успокойтесь, фрау Бальрюс. Разрешите вам помочь, товарищ Шокнехт. (Помогает ему снять пальто.)
Б а л ь р ю с. У меня жило даже высокое начальство. Но такого не вытворял никто!
Уходят с Вайбецалем.
В и к т о р и я. Мне немного странно, что я снова с вами. Говорят, вас рассердило сообщение медпункта. Это правда?
Ш о к н е х т. Конечно, ведь оно только усилило то, что ваш бургомистр хотел опровергнуть. Да и к чему тут глашатай? Воскрешаете старину?
В и к т о р и я. Глашатаю можно было задать вопрос и получить ответ. От репродуктора этого не дождешься.
Шокнехт присаживается в конце стола заседаний.
Прошу вас — сюда.
Ш о к н е х т. Там я не смогу удержаться от столь изысканного соблазна.
В и к т о р и я. Можно все убрать.
Ш о к н е х т. Пусть стоит. Вам ведь захочется пропустить рюмочку.
В и к т о р и я. Не уверена. (Садится напротив.) Итак?
Ш о к н е х т. Вы удивлены мною, а я восхищен вами — вот, собственно говоря, и все.
В и к т о р и я. Спасибо.
Ш о к н е х т. Именно это мне хотелось сказать вам, прежде чем я отправлюсь паковать чемодан.
В и к т о р и я. Очень мило. А зачем вам паковать чемодан?
Ш о к н е х т. Я понял, что через неделю сойду с ума. Врачи предписали мне спокойный образ жизни, но жить спокойно я не могу. На роль зрителя я не гожусь.
В и к т о р и я. Вам и не надо быть зрителем.
Ш о к н е х т. Я обречен на это, товарищ Ремер. Или я остаюсь в стороне от всего, или мне обеспечен некролог в местной газете. Такова альтернатива.
В и к т о р и я. Да на всей земле не сыщется местечка, где вы смогли бы спокойно сидеть, заложив нога за ногу. Так уж лучше оставайтесь в Риме. Вероятно, фон Гейден не самая подходящая компания для вас. Долго вы его не вытерпите. Пожалуй, лучше будет выписать сюда вашу жену.
Ш о к н е х т. У жены отпуск нескоро. А мой отъезд успокоит смятение умов. Если они вообще приходили в смятение. Это же взрослые, зрелые люди. Раз сюда приезжало даже высокое начальство, то исчезновение моей малости не вызовет сенсации.
В и к т о р и я. Не высокое начальство горшки обжигает, товарищ Шокнехт.
Ш о к н е х т. У вас все идет своим ходом. Подумаешь, два соседа заупрямились. Придет время, и они сами к вам прибегут.
В и к т о р и я. Эти два упрямца срывают орошение всей долины. Эти два рутинера с чисто ослиным упорством препятствуют концентрации наших мощностей у железной дороги. В Гротин надо перевести весь скот и все силосные корма, ведь часть из них мы вывозим. В Гротине надо создать агрохимический центр, снабжающий весь район. Их много, всяких «надо». А каждый час проволочки затрудняет и удорожает наше дальнейшее развитие.
Ш о к н е х т. И тормозит создание задуманного города. Я видел ваш план, Виктория, в нем мощь и сила. Желаю удачи!
В и к т о р и я. Правда? В плане есть недочеты.
Ш о к н е х т (показывая пальцем на грудь). У меня здесь тоже пара глаз. Жаль, что теперь им нужны очки, но видят они еще зорко. Они видят и то, что отсутствует в плане. Ни за что не отступайтесь от своей идеи. Поставят ее сегодня на повестку дня или нет.
В и к т о р и я. Не ожидала таких слов. От вас.
Ш о к н е х т. Для Рима эта идея уже актуальна, вы сможете ее реализовать. Отличный план: создание новой формы жизни для новой формы труда.
В и к т о р и я. Мы были последовательными, товарищ Шокнехт. И ставили задачи только с учетом реальных возможностей. Мы не лавировали от соревнования к соревнованию, а непрерывно работали с полной отдачей. У нас не в почете принцип: на работе я строю социализм, но дома я хочу жить красиво. Наши люди начали строить социализм именно потому, что дома они хотят жить красиво. И тут-то нужен город. Мы единодушно решили не давать ни пфеннига на бесполезные вложения. Время традиционной деревни отошло, надо искать новые формы. Здесь должен вступать оркестр.
Ш о к н е х т. Завидую вашей силе и энергии. В моем положении мне внушает зависть каждый, кто может жить с таким размахом.
В и к т о р и я. Сегодня вы здесь, а завтра вас и след простыл, не в том ли причина пышных похвал?
Ш о к н е х т. Я повторю их везде, где кто-то усомнится, что так называемый нормальный человек способен заботиться не только о себе. Или думать лишь от сих до сих.
В и к т о р и я. Глаза в груди, усталые, в очках — вот был удачный образ. А сейчас вы говорите обыденно…
Ш о к н е х т. Я же не пичкаю вас лозунгами. Ведь с социализмом мы оба на «ты». И забот у нас много: осмысливать перспективу, заботиться о человеке, быть непреклонным…