В те тревожные с экономической и с политической точки зрения времена неизменно сохранялось стремление города пап к эстетическому и культурному идеалу. Взять хотя бы понтификат папы Пасхалия (817–824). Пасхалий должен был вести тонкую игру с преемниками Карла Великого, в особенности с Людовиком Благочестивым и его сыном Лотарем. Папство и империя еще недавно были союзниками, достаточно самонадеянными, чтобы начать интриги. Пасхалий оказался замешан в убийстве двух заметных фигур в профранкски настроенных кругах и к концу своего короткого, но активного понтификата сделался фигурой местного и международного неприятия. Тем не менее как меценат он имел мало соперников среди средневековых любителей искусства. Мозаики, которые украшают капеллу с гробницей его матери в церкви Санта-Прасседе (Святой Пракседы), так же хороши, как и шедевры того времени в Равенне или Константинополе. Другой храм, обязанный своим великолепием Пасхалию, — Санта-Мария-ин-Домника. На мозаике апсиды можно увидеть самого Пасхалия с квадратным голубым нимбом, это его прижизненное изображение. Над головами других фигур — канонизированных мертвых — нимбы золотые. Хотя в некоторых ранних календарях Пасхалия и называют святым, похоже, он этого звания не заслужил, разве только за меценатство.
Поскольку мы можем оценить глубину падения средневекового папства, сделаем небольшое отступление и рассмотрим карьеры двух римских женщин X столетия (высоки ли их достижения, судить вам). Феодора, носившая титул senatrix («сенаторша»), жена римского маркграфа Феофилакта, — первая женщина, оказавшая огромное давление на папство (этот период позднее прозвали «порнократией»). Такая возможность у нее появилась благодаря вакансии в сенате и теологическому хаосу, вызванному отказом одной половины священников признать распоряжения другой половины. (В связи с этим труп папы Формозы, пребывавшего на Святом престоле в 891–896 годах, был подвергнут физическому наказанию — отрублены три благославляющих пальца — и осужден в Синоде, куда понтифика привезли через шесть месяцев после смерти.) Папа Сергий III стал марионеткой в руках неразборчивой в средствах Феодоры. Впоследствии его соблазнила пятнадцатилетняя дочь Феодоры, Мароция. Ребенок Мароции и Сергия впоследствии сделался папой Иоанном XI. Мароция унаследовала характер матери, она была главной зачинщицей в смещении и убийстве Иоанна X (914–928). Убийство произошло в замке Святого Ангела. Вскоре после этого произошли выборы ее двадцатидвухлетнего сына, бывшего уже к тому времени кардиналом церкви Святой Марии в Трастевере. Она усилила свое влияние тем, что вышла замуж за Гуго, короля Арелатского и Итальянского. Сын ее от первого брака возбудил римлян против матери, толпа атаковала замок Святого Ангела и заточила в него Мароцию, ее супруга-монарха и сына-понтифика. Принято рассказывать, что она прожила более пятидесяти лет в ужасающих условиях в тюремной камере и была казнена, лишь когда новый правитель города узнал, что она еще не умерла.
Римская политика и в наши дни не устояла перед женскими чарами. Чиччолина, суперзвезда, порнокоролева и партнерша Джеффа Кунца, создателя трэшевого искусства, в конце 1980-х годов была избрана депутатом от радикальной партии, поскольку население разочаровалось в традиционных партиях. Своим успехом она обязана тому, что во время предвыборных выступлений на телевидении расстегнула блузку и продемонстрировала электорату наиболее явное из своих достоинств. Вдохновившись таким успехом, другая порнографическая актриса, Моана Поцци, основала в 1992 году Партию любви. Эту даму сочли интеллектуалкой, поскольку на ее книжных полках стояли увесистые тома. Поцци призвала народ к свободной любви и организации пунктов эротических услуг, куда рабочие могли бы приходить в обеденный перерыв. На презентации своей партии в большой дискотеке Рима она призналась корреспонденту Би-би-си Мэтту Фраю, что Италия «стоит на пороге больших перемен. Снятие Берлинской стены и падение коммунизма отняло у христианских демократов и их союзников причину постоянной победы на выборах». И теперь революционный запал ее политических соперников угаснет, не успев разгореться в coitus interruptus[25]. Для самой Моаны все закончилось неожиданно и печально: в 1994 году у нее выявили рак, и спустя несколько месяцев она умерла. С тех пор Поцци стала чуть ли не святой, вроде Евы Перон. Даже архиепископ Неаполя Микеле Джордано сказал о ней на воскресной мессе, что под слоем пепла человечности у нее тлела искра веры. Фрай комментирует: «Возможно, Италия и дом Ватикана, возможно, на одну квадратную милю у нее больше святых, чем в другой католической стране, но в ней и меньше всего ханжества».
Следуя игривому итальянскому духу, плавно перейдем от святой Моаны к обсуждению своеобразия средневековых церковных зданий Рима. Преобладающий стиль базилики вытеснил предшествующие архитектурные традиции. Романский и готический стиль в Риме представлены мало. Исключением в стилистическом отношении является распространение романских колоколен, или кампанил, пристроенных к базиликам. Ричард и Барбара Мертц описывают их в книге «Две тысячи лет в Риме»:
Форма типична и безошибочна — высокие квадратные башни из красивого розового римского кирпича. Воздушность придает дизайн — высокие узкие арки опираются на маленькие стройные колонны. Иногда, как в церкви Святых Иоанна и Павла, башни украшает майолика — вкрапленные в кладку кружочки цветной глазури.
Часто упоминаемый уникальный пример подлинной готической римской церкви — собор Санта-Мария-сопра-Минерва. Окна и арки собора действительно заканчиваются острыми навершиями, характерными для готического стиля, однако этим все и ограничивается. Чтобы посмотреть на настоящие примеры, нам придется дождаться XIX века: тогда в моду вошел неоготический стиль. Взгляните хотя бы на церковь Всех Святых, построенную Джорджем Стритом в 1882 году, или обратите взгляд на противоположный берег реки, и неподалеку от замка Святого Ангела вы увидите церковь Святого Сердца. Так мы придем к стартовой позиции.
Цель посещения массивной крепости — подъем наверх: оттуда открывается лучшая панорама города. Не пропустите по пути кафе на бастионе. О нем упоминает американский журналист Роберт Хатчинсон. В книге «Однажды в Риме» он пишет, что там подают «удивительно вкусные тортеллини». Посмотрите вниз — вы увидите коридор, по которому спасался бегством папа. Часть прохода расчищена, отдаленные участки поросли травой. Налюбовавшись роскошной ванной Климента VII, задержитесь немного и взгляните на окованный медью сундук, в котором Лев X хранил казну Папского государства. Выглядит он не так внушительно, как вы могли предположить. А в залах с красивыми фресками можно вообразить толстых священников, потягивающих вино и бросающих за плечо обглоданные кости, в то время как неподалеку, в темницах, мучают узников. Если вам трудно это представить, остановитесь возле крошечной часовни Распятия на бастионе. Сюда перед казнью приводили на мессу арестантов. Хотя мы можем понять заботу властей о духовном состоянии тех, кто должен умереть, в этой традиции — согласитесь — присутствует элемент насилия над чувствами. Средневековые сценарии часто зауряднее, чем нам кажется. И все же посещением мрачного замка Святого Ангела — и ничем иным — можно исправить маленькую трагедию скучного понедельника.
Глава шестаяСредние века. Статуя Риенцо, Капитолий
Невозможно управлять итальянцами, это бессмысленно… Я не ношу колец, а потому со мной этого не случится.
Уличный регулировщик представлял собой комичную и трогательную фигуру. Один в бурлящем потоке жизни Рима, вознесенный на рискованную высоту, одетый, как клоун: белые перчатки и белый головной убор, — насмешка и воплощение официального порядка. К нему были прикованы взгляды пассажиров, проезжавших в автобусах через опасный перекресток, соединяющий Корсо и пьяцца Венеция. Сейчас мы не видим его так часто, поскольку мэр Рутелли с его девизом — «Roma per Roma» («Рим для Рима»), пытаясь упорядочить транспортный поток, поменял некоторые автобусные маршруты и увеличил число улиц с односторонним движением. Возможно, «пробок» стало меньше, но жизнь обеднела из-за того, что мы больше не слышим свистка, не видим красноречивых жестов.
Указать римлянам, как и куда ехать, — спорт. Правительство занимается им, не рассчитывая на успех. Я ехал в такси из аэропорта Чампино по «смешной цене», как сказал водитель (еще шесть недель назад было на 30 000 лир дешевле). Я и радовался, и жалел о том, что, желая успеть к ленчу, попросил ехать быстрее. Водитель согласился. Ехали мы так быстро, что обогнали целую вереницу автомобилей, ожидавших разрешающего сигнала светофора. Водитель сделал вид, что поворачивает направо, а сам рванулся на перекресток на красный свет. Когда я сказал, что это больше похоже на автогонки, он ответил, что ездит быстрее гонщиков. Ничего более волнующего я еще не испытывал. Дорожные знаки и сигналы, частые, но бесполезные пешеходные переходы и даже пытающиеся задержать нарушителя полицейские машины не в состоянии приструнить римских водителей. Каждый день на дорогах у Большого цирка воплощаются гонки на колесницах из фильма «Бен Гур». На память приходит сцена, когда Чарльтон Хестон в белом «фиате пунто» с откидывающимся верхом обгоняет самоуверенного и жестокого соперника в красном «альфа ромео» с хромированными ободами. Десять лет назад мой приятель разработал способ безопасного перехода через запруженные улицы: ему предстояло читать лекции студентам, а на занятия нужно было идти пешком. Он выходил на дорогу, и автомобили останавливались, взвизгнув тормозами: мой товарищ просто выставлял вперед руку и кричал: «Дайте пройти, я диабетик!» Удивление при виде такой безрассудной храбрости приносило дивиденды, однако никому не рекомендую следовать этому примеру.