Предпочитая быть председателем совета министров, а не премьером, Иль Кавальеро не пытается скрыть свое неприятие конституционного статус-кво. Четвертый по значимости после президента республики и председателей двух палат парламента, Берлускони стремится к президентству, устроенному на манер американского. Как Муссолини в свое время обязан был по конституции подчиняться королю, так и Берлускони должен сейчас подчиняться многоуважаемому президенту Италии Карло Чампи. Сможет ли Берлускони выкинуть трюк и, встав во главе государства, получить настоящую власть?
Я разговаривал с римским журналистом Альдо Парини, работавшим в газетах в середине XX века. По его словам, Бенито Муссолини будто бы размышлял о судьбе Кола ди Риенцо. Дуче был склонен к суеверию. «Видите, я не ношу колец, а потому со мной этого не случится». Он ошибался, а стало быть, могут ошибаться и другие.
Глава седьмаяПапы в миру. Бронзы Филарета
Я не видел ничего равного потрясающей красоте его жеста, когда он поднялся, возможно, чтобы благословить пилигримов, и, совершенно точно, — меня.
Ранним вечером 8 декабря, в день праздника Непорочного зачатия, папа каждый раз является народу. Понтифик проезжает в своем лимузине по фешенебельной виа Кондотти (обычно закрытой для автомобильного движения) и выходит на площадь Испании, знаменитую во всем мире: ведь здесь начинается Испанская лестница (если считать снизу). Папа проделывает это путешествие не для того, чтобы купить хризантемы в знаменитом цветочном магазине, и уж, конечно, не для того, чтобы заказать бигмак в «Макдоналдсе». Его цель — памятник напротив дворца испанского посольства (посольство и дало название площади). Памятник этот — колонна, увековечившая догмат о Непорочном зачатии. Речь не о том, о чем подумают многие христиане. К рождению Иисуса это отношения не имеет. Речь идет о зачатии самой Марии. Родители Марии, Иоаким и Анна, были благочестивыми евреями. Бездетные старики, как и во многих других иудейских мифах, были вознаграждены ребенком после паломничества, предпринятого Иоакимом. Мария, в отличие от других людей, была безгрешной, ибо необходимо было подготовить ее в качестве сосуда для инкарнации Божественного Слова, самого Христа.
У папы Пия IX был самый долгий понтификат (1848–1876). Поклоняясь Марии и особо ее выделяя, папа постановил, чтобы распространенное мнение о непорочном зачатии Богоматери сделалось догматом римской католической веры. За обнародованной в 1854 году буллой последовала продолжительная серия тщательно подготовленных теологических дебатов. Этой теме посвятили один из залов Ватиканского дворца, что запечатлено в его убранстве. Сейчас можно увидеть, как выглядел папский двор в реакционном климате Рима XIX века. Колонну установили в 1857 году.
Прошло более ста лет, и римские пожарные стали помогать ежегодному празднованию этого события: они предоставляют свою лестницу. Не для того (к сожалению), чтобы по ней поднялся сам папа и венчал статую Марии гирляндой, а для того, чтобы, по его благословению, это сделал за него дюжий pompiere[31]. Когда в 1989 году я посетил это мероприятие, выдался не самый приятный декабрьский день. Было промозгло, шел мелкий дождь. Плохая погода не помешала, однако, народу окружить всю площадь в три ряда. Прямо передо мной стояла крупная американка. Она без умолку и очень громко говорила со своими друзьями, комментируя все подряд — от появления пожарной лестницы и пожарных до фасада «Макдоналдса». Из ее разговора стало ясно, что она не католичка, да и не слишком хорошо информирована. После того как прошла вечность (а может, и час), на площадь выкатилась вереница черных лимузинов, и на заранее уложенный красный ковер ступил человек в белых одеждах. Американка пришла в неистовство. В моих ушах до сих пор звучит ее голос, он отражал волнение подростка-фаната на рок-концерте: «Посмотрите, маленький папа! Маленький папа!» То ли она предполагала увидеть большого папу, то ли одновременно несколько маленьких? Этого я так и не узнаю.
В начале 1950-х в книге «Живой Рим» Кристофер Кининмонт описывает эпизод подобного религиозно-туристского ожидания:
Нас плотно прижали к барьеру; пара высоких англичан, стоявших несколько в стороне, оказалась по-дружески притиснута к соседям. Рядом стало ощущаться какое-то волнение, толстая дама сделала большие глаза и начала страдальчески громко дышать. Когда она принялась распахивать на себе меха, люди инстинктивно отступили назад, чтобы дать ей воздух. Удовлетворенная, она шагнула на лучшее место возле барьера и поблагодарила соседей. Приготовления перед большой дверью все еще продолжались. По площади ползли тени; дул ветер — не сильный, но прохладный. Большой красный занавес на алтаре отошел в сторону и, хлопнув, снова встал на место. Служащий настойчиво просил священников, собравшихся на верхних ступенях, отойти в сторону, так как они мешали рабочим.
С тех пор мало что изменилось. Папа по-прежнему является народу, поскольку он должен исполнить определенные ритуалы, произнести определенные молитвы, так чтобы все посетители, будь то верующие или нет, имели возможность его увидеть. По-прежнему торжественность обстановки сменяется неожиданными комическими моментами, когда алтарное покрывало надувается под порывами ветра и отходит в сторону. Рабочие в комбинезонах ставят его на место буквально за секунды до появления прелатов в роскошных облачениях. Народа очень много, площадь большая, но Ватикан не решается последовать примеру рок-звезд и политиков и не устанавливает огромных телевизионных экранов, а потому большинству людей папа кажется мелким. Все его видят, но большинство думает, что он совсем маленький.
Произведения искусства, на протяжении столетий обязанные своим появлением папству, не выставляются на широкое обозрение, но тем не менее подчеркивают преемственность и верность избранным доктринам. Программа императора Августа по городскому строительству убеждает нас: с точки зрения искусства все то, что сделано, направлено на улучшение имиджа. Это можно расценить как политическую либо теологическую цель, но как бы то ни было, обе цели сливаются воедино. Следующие три главы посвящены Ренессансу (раннему и среднему) и выросшему из него барокко. Я рассмотрю три очень разные работы трех очень разных художников. Каждое произведение в определенной степени высветит тот или иной аспект папства. Начнем с общественного аспекта.
Где находится самое общественно значимое место в Риме? В разные времена первенство оспаривали разные площадки. Шекспир сказал бы, что это — Ростра[32] на Форуме, где римляне слушали ораторов. В прошлой главе я упомянул Капитолий и балкон дворца Венеции. Однако, как предсказывалось ранее, прогулка по Риму неизбежно приведет нас снова к собору Святого Петра. Сейчас мы подойдем с вами к главному входу в базилику.
Огромный фасад храма знаком всему миру, частично потому, что с центрального балкона произносятся судьбоносные слова «Habemus рараш»[33]. Здесь же на Рождество и Пасху папа благословляет город и весь мир. Золотая надпись, обращенная к нам и вечности, говорит о том, что перестройку базилики закончил именно Павел V, и исполнена чрезвычайного напора. Но не к фасаду хочу я привлечь ваше внимание. Ступайте на крыльцо (если, конечно, вы не в шортах и ваши плечи прикрыты). С обеих сторон при входе в базилику вас будет обтекать толпа. Держитесь центра и смотрите на бронзовые двери, они и являются главным входом. Всего здесь пять дверей, и крайняя справа открывается только в юбилейные годы, как, например, в 2000 году. Иногда центральные двери открываются либо только для входа, либо только для выхода. Когда я был здесь последний раз, они открывались для выхода, и потому я выбрал стратегическую позицию с угла, чтобы хорошо все рассмотреть и в то же время не быть сметенным людским потоком. Вряд ли кто из посетителей взглянул на двери еще раз.
Двери бронзовые, потемневшие от времени и почти не отполированные руками фанатиков. На них имеются по три большие и по две маленькие панели с барельефами. Вокруг дверей можно видеть императорские бюсты и обрамление из виноградных лоз. Если присмотреться, заметно, что верхний фрагмент створок добавлен позже — свитки и надписи стилистически совсем другие, к тому же видно место соединения. Полтора столетия разделяют эти панели и основные части створок, которые были сделаны для старой базилики еще во время понтификата Евгения IV (1431–1447). Когда его преемник Николай V понял, что базилика может разрушиться, он приказал ее перестроить, при этом первоначальный фасад и главный вход полагалось встроить в новое здание. Так все и оставалось, пока за работу не взялся Микеланджело. У него был свой план относительно нового фасада, и прообразом архитектурного решения послужил Пантеон. Спустя 150 лет после начала проекта Карло Мадерно, по повелению папы Павла V, снес фасад вместе с входом. Но двери посчитали достойными того, чтобы сохранить, при этом к ним прибавили верхние панели, чтобы вписать их в новый проем.
Двери — работа флорентийца Антонио Авелино, по прозвищу Филарет. Этот греческий псевдоним означает любовь к добродетели. Филарет работал над проектом и отливкой дверей с 1439 по 1445 год, и, хотя считается, что в техническом отношении его работа уступает творению Лоренцо Гиберти — бронзовым дверям баптистерия Сан-Джованни во Флоренции, — двери базилики Святого Петра представляют собой наглядное учебное пособие, демонстрирующее, как в оформление общественно значимого памятника следует внедрять политико-теологический аргумент.
При папе Евгении IV Рим и папство чувствовали себя спокойно. Евгений IV правил сравнительно долго — шестнадцать лет, перед ним был папа Мартин V (1417–1431), его понтификат длился четырнадцать лет. Стабильность — вот в чем нуждались больше всего. В предыдущей главе мы видели, что большую часть XIV века в Риме не было пап, и даже XV век начался с проблем, известных как Великая схизма, или раскол. На протяжении периода с 1378 по 1417 год было, по меньшей мере, два сопе