Об Иннокентии этого сказать было нельзя. Ненависть к клану Барберини побудила его отвергнуть Бернини. Он не давал ему важных заказов, особенно если речь заходила об интерьере собора Святого Петра. Папский фавор так же непостоянен, как любой другой источник почти неограниченного покровительства. Говорят, что Бернини одержал победу над Иннокентием. Это случилось, когда папа увидел его серебряную модель фонтана Четырех Рек, предназначавшегося для площади Навона. Эту модель, по преданию, подсунула папе на глаза донна Олимпия, которая боялась, что пропадает такой талант. На площади Навона находился личный дворец Иннокентия, палаццо Памфили (ныне там размещается посольство Бразилии). Понтифик много внимания уделял украшению этой территории. Площадь знаменита не только барочной вычурностью мраморного фонтана, пленившего Иннокентия, но и изысканной церковью Святой Агнессы — творением современника и ученика Бернини Франческо Борромини (1599–1667), стоящей рядом с дворцом.
Много написано о художественных различиях и соперничестве двух барочных мастеров. Мог ли и в самом деле Борромини расхохотаться, когда обрушилась северная башня фасада собора Святого Петра? Что ж, если представить, что друзья оказывают поддержку вашим злейшим врагам, я готов поверить в силу такой профессиональной зависти. Старая байка для приезжих о том, что фигура Нила у фонтана Четырех Рек закрывает лицо, потому что не может видеть фасад церкви Святой Агнессы, — полная чепуха, потому что фонтан был закончен в 1651 году, до того как началась работа над церковью. Тем не менее неизбежное противопоставление работ двух скульпторов и разное художественное впечатление, которое они вызывают, дает прекрасную возможность оценить ваш собственный вкус: стоит лишь подняться на холм Квиринал и осмотреть две архитектурные жемчужины.
Против так называемого «длинного рукава» (manica lunga) — протяженного крыла дворца Квиринал — находятся церкви Сант-Андреа-аль-Квиринале и Сан-Карлино-алле-Куатро-Фонтане, первая церковь работы Бернини, вторая — Борромини. В них запечатлелись разные тенденции барочной архитектуры. Внутренняя планировка того и другого здания имеет форму эллипса, длинная сторона фасада выходит на улицу, там и находится главный вход. В фасадах, тем не менее, нет ни малейшего сходства. Извилистые барочные поверхности фасада Бернини подчеркнул сдержанным порталом с коринфскими пилястрами и простым классическим тимпаном. Здание производит успокаивающее, радостное впечатление, что, как говорят, соответствовало характеру автора. По контрасту беспокойный, почти корчащийся фасад Сан-Карлино проявляет буйный, мятущийся нрав Борромини. В крошечное пространство выплеснулась запредельная виртуозность, собственная alma mater Борромини, его маньеризм. Мы наблюдаем попеременное использование выпуклых и вогнутых поверхностей, но при этом верхнюю и нижнюю половины фасада соединяет спокойный антаблемент. Фигуры ангелов, неведомо как держащиеся на стене, поддерживают наверху большой медальон с изображением герба. Завершающим необычным штрихом здания является причудливая колокольня, пародия на традиционную средневековую кампанилу, столь типичную для архитектуры Рима. Здесь она наполовину шпиль, наполовину купол, с вогнутым барабаном.
Интерьер церквей демонстрирует противоположные стили их создателей: спокойно-умиротворенный и фанатично-напряженный. Церковь Бернини похожа на шкатулку для драгоценностей — вся розовая, золотая, белая. Здесь устраивают бракосочетания люди, желающие формально соблюсти традиции и не задающие при этом много вопросов. Сан-Карлино разрушает овальный план помещения выступающими углами, а декоративные элементы тут треугольные, напоминающие о Святой Троице и святом Карле Борромео.
Мне нравятся обе церкви, но если бы пришлось сделать выбор, я отдал бы предпочтение фанатичному радикализму Борромини. Впервые я посетил церкви в самом начале своей студенческой жизни в Риме, и моим гидом оказался не кто другой, как потомок семейства Пикколомини, из которого вышли понтифики Пий II и Пий III. Харис Пикколомини, человек с большим опытом, пользующийся уважением в мире, стал — не знаю как — архиепископом в Вестминстере, а в тот момент завершал образование в Английском колледже в Риме. Римские католические семинаристы, должно быть, спонсируются епархией, которая в естественном порядке вещей остается их «духовным домом», даже если они перестают работать в Риме или в каком-то другом месте. Харис, как член папской семьи, должен был быть посвящен в сан самим Иоанном Павлом II. С тех пор я потерял его из виду. Во время нашего короткого знакомства он обнаружил прекрасный вкус и умение разбираться в людях из окружения понтифика, так что иной раз позволял себе рискованные замечания. Пешеходная прогулка, посвященная знакомству с архитектурой, устроенная для нескольких «новых людей», включала также еще более впечатляющую работу Борромини — университетскую церковь Сант-Иво возле площади пьяцца Навона. Ее тоже необходимо осмотреть. Приходится внимательно приглядываться, чтобы разыскать здания Борромини: на глаза куда чаще попадаются работы плодовитого Бернини.
Римская «черная знать», названная так то ли за характерный цвет церковных облачений, то ли за траур по утерянной папской монархии, представляет собой небольшой клан семей, породивших пап. Четыре главные рода Римской империи — это Каэтани, Массимо, Колонна и Орсини. Как мы видели, Боргезе, Барберини, Киджи и Памфили были доминирующими домами XVII века, последнего века, в котором каждый папа, судя по всему, использовал свою должность для облагораживания собственной семьи. В основном эти аристократические семьи и составляли высший свет Рима. Однако в 1870 году перед ними встала ужасная дилемма: город сделался столицей Объединенного королевства Италия. До сих пор статус позволял им не признавать никакого земного правителя, кроме духовного отца, то есть папы. Теперь им пришлось налаживать отношения с монархией, установленной Виктором Эммануилом II. Некоторые закрыли двери своих дворцов и обратились к папскому трону, который всегда стоял у стены в их главных апартаментах в ожидании визита понтифика. Они отказывались посещать королевские балы и представления на Квиринале, куда их приглашали как самых родовитых представителей римского общества. Служба папе Пию IX, узнику Ватикана и его сократившемуся двору, сделалась для верноподданной знати de rigueur[36]. Некоторые, однако, приспособились, постепенно пошли на сотрудничество с итальянскими властями, притерпелись к презренным савойским титулам, а понтифики потихоньку смягчали свое отношение к статус-кво. Благодаря этому римская «черная знать» выжила.
Если папские римские семейства смотрели на новых герцогов и графов свысока, то, когда появились претенденты на императорское достоинство, обо всем позабыли. В 1950-е годы известной фигурой городских салонов был некто, называвший себя его императорским величеством Лаварелло Ласкарисом Комнином, порфироносный наследник норманнов и Палеологов. Его главный соперник на византийский «римский» трон имел некоторое, хотя и сомнительное преимущество — он был самым популярным артистом-комиком в истории Италии. Антонио де Куртис, известный под прозвищем Тото, был чем-то средним между Стэном Лорелом и Бастером Китоном, странно выглядела на его лице с челюстью щелкунчика благодушная улыбка в ответ на глубокие реверансы светских дам, признавших в нем византийского принца, порфироносного потомка Константина Великого[37].
Итальянцы, даже современные, проявляют симптомы довольно старомодной страсти и уважения к титулам, что идет вразрез с бесклассовостью общества. Я лично был свидетелем перемены в обращении телефониста, узнавшего, что его собеседница — contessa[38]. В общем смысле статус дает образование, и к людям обращаются в зависимости от полученной ими квалификации. Любого выпускника вуза величают dottore, даже если тот не добился ученой степени, а если он сдал государственные экзамены и сделался квалифицированным преподавателем, то он уже professore. Специалистов, работающих в промышленности, уважительно называют ingegnere, а бухгалтера величают не иначе, как ragioniere. Кажется невероятным, чтобы в англоговорящих странах слово «инженер» вызвало особое уважение. Размышляя о либеральной раздаче титулов в новом королевстве, Виктор Эммануил однажды заметил, что не может отказаться от двух вещей: сигары и знаков рыцарского достоинства. Излишне говорить, что на старую римскую аристократию не произвели впечатления новые титулованные особы, а титулы продолжали раздавать вплоть до последних часов монархии. По пути в ссылку, после плебисцита, утвердившего в послевоенной Италии республиканское правление, Умберто II раздал титулы своим сторонникам. Так называемые графы Чампино (Умберто вылетел в Кашкаиш с аэродрома того же названия), жестоко осмеянные прессой, тем не менее настаивали на своих новых титулах.
Луиджи Бардзини в книге «Итальянцы» показывает, как римской аристократии удалось выжить и стерпеть все эти перемены. Он отмечает, что старинные римские дворцы не представляют собой закрытые территории, напротив, публика приходит к их фонтанам, а иногда аристократы позволяют устраивать у себя популярные овощные рынки. В XX веке бедняки из района Рипетта регулярно пользовались красивым фонтаном палаццо Боргезе. Соседи, даже самые бедные, могли являться, когда хотели. В таком поведении есть снисходительность, которая может обидеть, если не оскорбить тех, на кого она направлена. Даже если это так, подобное отношение создает в городской среде специфическую семейную атмосферу. Бардзини пишет:
Невозможно отделаться от архитектурного императива, который столь настойчиво вызывает воспоминания, навязывает стиль жизни, вкусы, специфическое умение совместного проживания, так что даже иностранцы начинают чувствовать себя по-другому, прожив в наших городах короткое время.