Доказательством присутствия в этом районе англичан может служить миссия Британской короны в Ватикане (до статуса посольства ее подняли в 1982 году, после визита папы Иоанна Павла II в Великобританию), а также дом Китса с противоположной стороны Испанской лестницы. В XVIII веке сюда приезжали экипажи с усталыми и пыльными пассажирами, преодолевшими долгий путь из Кале. Английское общество охраны памятников арендует квартиру над библиотекой Китса — Шелли, и хотя в ней ощущается исключительная атмосфера для любителей романтической поэзии и людей со склонностью к археологической традиции путешествий, я не рекомендовал бы здесь задерживаться, за исключением самых холодных и влажных месяцев. Во-первых, это соответствовало бы и собственному краткому пребыванию Китса (ноябрь — февраль 1820–1821 гг.). Во-вторых, это единственное время года, когда внизу, на ступенях, не толпятся студенты со своей «молодежной культурой». Объявление гласит, что на лестнице воспрещаются шум и демонстрации с двенадцати ночи до трех утра. Лично я не уверен, что такая острастка гарантирует спокойный ночной сон.
С середины XVIII века появились заведения, специально рассчитанные на британскую публику. Английское кафе (Caffe degli Inglesi), рядом с площадью Испании, привлекало к себе студентов и художников. Они собирались здесь в ожидании клиентов и работодателей. В 1766 году кафе было описано одним из таких посетителей, Томасом Джонсом:
Английское кафе — отвратительное помещение со сводчатым потолком. Его стены расписаны сфинксами, обелисками и пирамидами в духе фантастических рисунков Пиранези. Эти изображения годились бы для египетского склепа, а не для помещения, где ведут обычные беседы. Мы собирались вокруг пылающего медника на час-полтора и развлекали друг друга за чашкой кофе или бокалом пунша, а потом, спотыкаясь, молча брели домой по темным, пустынным улицам.
Вряд ли это описание можно считать рекламой, однако в нем чувствуется ворчливая лояльность по отношению к месту, ставшему привычным.
В XIX веке таким местом стало кафе «Греко» на виа Кондотти. К нему проявляли лояльность как путешествующие, так и осевшие в городе художники. Байрон любил заходить сюда во время недолгого пребывания в Риме в 1817 году. Лист, Гете и Вагнер стали немецкими символами растущей популярности кафе. Один посетитель в середине века жаловался, что в «Греко» всегда полно художников и пахнет немецким табаком! В Риме обосновалась школа «назарейцев»[45], посвятившая себя неоклассицизму Кановы и малоинтересным религиозным сюжетам, в противовес безвкусным салонам Вены и Мюнхена, оформленным в стиле бидермайер. В 1960 году Г. В. Мортон сказал, что в «Греко» можно выпить отличный чай — памятник космополитическому прошлому кафе. В последние двадцать лет, что я бываю в Риме, это далеко не так. Для моего поколения нет лучше чая, чем в «Бэбингтон».
Английскую чайную в 1893 году основала мисс Анна Мария Бэбингтон, далекая и не прямая наследница аристократа-католика, замышлявшего убийство Елизаветы I с целью возведения на трон Марии Стюарт. Вместе с подругой, Изабеллой Каргилл, они начали свой бизнес на виа Дуэ Мачелли и вскоре открыли еще одно заведение около собора Святого Петра. В 1894 году появилась новая чайная, в самом центре английского квартала. Там они и остались, даже во времена нацистской оккупации. Англоязычный журнал того времени сообщает, что чайная хорошо оборудована, есть газовое освещение, читальный зал и другие удобства, подготовленные двумя незамужними дамами. Упоминается также об «умеренности цен». В этом отношении все переменилось. В «Бэбингтон» страшно дорого. Но что вы получите за ваши деньги? И оправдывают ли себя цены? Отвечу сначала на второй вопрос: да, в некотором отношении оправдывают, а теперь перейду к первому вопросу.
В помещении высокие потолки (когда-то здесь размещались дворцовые конюшни). Темно: ставни закрыты, окна зашторены, и вы немедленно забываете о толпах туристов и страшной жаре на улицах современного Рима. Кондиционеры не видны, но эффективны, так что в помещении прохладно. Возле двери стоит неуклюжий прилавок с выпечными изделиями, вид у них неаппетитный, однако это — хитрость. Мой опыт подсказывает, что римская паста или пироги дают обратный эффект: они не так хороши, как выглядят. Здесь же непривлекательные на вид угощения тают во рту. Невысокая немолодая женщина в аккуратной хлопчатобумажной форме указывает стол, и вы садитесь на сплетенное из тростника сидение. Первоначально интерьер задумывался как японский, несколько маленьких ширм и декоративных вееров все еще напоминают об этом, но главное впечатление складывается от широких панелей полированного дерева серовато-зеленого цвета. Меню предлагает широкий выбор чаев и множество настоящих английских деревенских закусок. Вы можете подойти и выбрать пирог. Помните: выбирайте самый некрасивый.
Чай подают в низкой зеленой керамической посуде, но после реверансов в сторону Нагасаки следует серебряная посуда из Шеффилда, с ручками на крышках в виде крошечных котов. Если хотите живого разнообразия, взгляните на более гладких и сытых итальянских кошек, растянувшихся на экране радиатора (зимой в помещении тепло). На столе непременно стоит чайник с горячей водой, заварочный чайник, блюдце с лимоном и сосуд с молоком. Посетители здесь разные. В прошлый раз справа от меня сидели две французские пары, а слева — пожилая итальянка аристократического вида. Она ела гренки с сыром.
Такое соседство заставило меня задуматься над тем, как по-разному стареют француженки и итальянки. Француженки оставляют бесшабашность юности, надевают платья из тонкой мягкой материи, отказываются от макияжа, а итальянские женщины не могут проститься со своим порой агрессивным декольте. Похожая на птичку графиня красовалась в ярко-красном платье без рукавов, черные, как смоль, волосы были уложены в сложную прическу. На вид ей было под девяносто. Прежде чем уйти, она долго пудрилась перед зеркалом, после чего схватила сумку и зонт (поскольку за окнами стоял август, зонтик был от солнца). Лицо дамы выражало решимость человека, которому нужно собрать имеющиеся в запасе силы для совершения самого простого и обычного действия. Чай в «Бэбингтон», по всей видимости, был ритуалом, от которого она не желала отступать. Я смотрел на нее с восхищением.
В пятидесятых годах Мортон считал цены на чай умеренными. Об этом написано в его книге «Рим: прогулки по Вечному городу» (1960). Он обладал очень хорошей памятью путешественника, принадлежащего к среднему классу. Помнил, как обстояло дело в 1920-х годах и был привычен к возрастающей дороговизне труда домашней прислуги. Он схватывает атмосферу места, замечательно сравнивает разные периоды, хотя я сомневаюсь относительно описания им «современной» одежды.
«Чайная Бэбингтон» продолжает готовить чай в мире, очень отличном от мира 1893 года. Сомневаюсь, правда, что мисс Бэбингтон понравились бы нынешние, в открытых майках и разноцветных пляжных рубашках из Майами, туристы, которые теперь сюда заходят. Но есть и другие клиенты. Вы сразу обратите внимание на небольшие кружки графинь и маркиз, попивающих чай и беседующих на том английском, которому их обучили великие послы Англии в Италии — английские гувернантки. Покойный король Испании Альфонсо любил чай и был убежденным бэбингтонцем.
Мортон всегда носил твидовый костюм и галстук, и интересовали его больше marchesi[46], а не туристы в «разноцветных пляжных рубашках из Майами».
По мнению Луиджи Бардзини, британский интернационализм, свойственный «Чайной Бэбингтон», был своего рода фетишем для римской буржуазии, посещавшей чайную в период между двумя войнами. Они «проживали свои жизни в соответствии с поведенческими установками, заимствованными из-за границы»: французские романы, английские гувернантки, швейцарские школы, американские фильмы. Такое настроение прекрасно воссоздано в романе Альберто Моравиа «Равнодушные», а позднее в сентиментальном, но увлекательном автобиографическом фильме Франко Дзеффирелли «Чай с Муссолини».
Аристократы Старого света уже двести лет устраивали себе giro d'Italia с непременной зимовкой в Риме, а их заокеанским визави глаза на эту страну открыл XIX век. Американцы пустились в дорогу в начале нового столетия и первый свой визит нанесли британским кузенам, поскольку еще не оперившиеся Штаты сохраняли нейтралитет в наполеоновских войнах. К концу века, после воссоединения Италии, американцы воспользовались расширением границ города, и в Риме, наряду с английской, появилась и американская колония. Она разместилась на Пинчо, Эсквилине и в долине между этими холмами, что более или менее соответствует нынешней виа Витторио Венето, где находится посольство США. Наиболее известными среди тех, кто остался в Италии, был североамериканский скульптор и поэт Уильям Стори (1819–1895), автор известного произведения, посвященного Риму, — «Roba di Roma» («Римское платье»). Он много лет прожил в больших апартаментах палаццо Барберини вместе с семьей и постоянно прибывающими гостями. В его гостеприимном доме побывали такие европейские знаменитости, как Браунинги, Ганс Христиан Андерсен, Эдвард Лир. Натаниель Готорн посетил колонию соотечественников после окончания службы в американском консульстве в Ливерпуле. В этом английском городе он написал роман «Мраморный фавн» и сделался популярным писателем своего времени. Среди одиноких американских женщин, отстаивавших право на пешие или конные прогулки без сопровождения (!) (на родине такое поведение считалось приемлемым, а в Риме вызывало шок), была Маргарет Фуллер, лондонская подруга Карлейлей и ярая сторонница Мадзини. Ее письма и дневник зимы 1848/49 года являются важным свидетельством реакции иностранцев на политическую сумятицу революционного года.