де. Появление национального правительства в «пустом» Риме породило такой же бум, особенно это относится к строительной отрасли, которая за десять лет до того обанкротила Вену. За девяносто лет население Рима выросло в десять раз. Во время спекулятивной горячки пострадали некоторые старые римские землевладельцы; семья Боргезе потеряла большой парк и виллу и, кажется, исчезла с рынка.
Главные свидетельства строительного бума можно сейчас увидеть в жилых кварталах района Прати рядом с собором Святого Петра и постройках стиля умбертино на виа Национале. Похоже, что антиклерикализм того периода выразился в облике улиц Прати. Исходя из названия[49], можно предположить, что здесь, возле Тибра, были свободные луга и, стало быть, место для претворения в жизнь схемы застройки. Та, что была избрана, не позволяет со стороны улиц увидеть ни обширную, ни даже фрагментарную перспективу собора Святого Петра и Ватикана. Возможно, таковы устоявшиеся со времен Средневековья представления о городской среде, не берущие в расчет панораму. Туристам, приезжающим ныне на станцию метро «Оттавиано» (к названию лишь недавно прибавился префикс «Сан-Пьетро»), это кажется странным. Те, кто незнаком с районом, крутят головой или до боли в глазах вглядываются в непонятную карту, стараясь отыскать на ней самую большую церковь в мире, в то время как она спряталась в лабиринте высоких домов XIX века. Трудная задача стала еще более сложной летом 1999 года, но тем более достойны восхищения решившие ее: в то время проводились работы по восстановлению мощения пьяцца Рисорджименто, и дорожные знаки указывали на базилику одновременно во всех направлениях. Среди тех, кто выиграл от такой ситуации, оказались кафе и рестораны, скандально известные в этом районе высокими ценами и низким качеством еды. Их владельцы собрали урожай с изнуренных и разочарованных туристов, которым так и не удалось увидеть то, ради чего они сюда приехали.
Перед объединением папское правительство помещалось в огромном палаццо Делла Канцеллариа, и потому светские власти, в осознанном желании порвать с прошлым, приглядывались к новым помещениям в городе с тысячей дворцов. В палаццо Мадама (названное в честь Маргариты, незаконнорожденной дочери императора Карла V), возле пьяцца Навона, въехал сенат, а палата депутатов разместилась в палаццо Ди Монтеситорио рядом с площадью Колонна. Построенный по проекту Бернини в середине XVII века, этот дворец был существенно изменен в 1918 году: архитектор Эрнесто Базиле облицевал его фасад красным кирпичом в стиле ар нуво, хотя здание и сохранило слегка вогнутые очертания оригинала. Самой впечатляющей новой постройкой Италии стал так называемый Palazzaccio, или Дворец юстиции. В этом огромном уродливом здании, построенном из вычурно разукрашенного травертина, вплоть до 1970 года помещался суд, пока не выяснили, что дом находится в аварийном состоянии. Появилась еще одна возможность для капитального ремонта, столь любимого партийными боссами и жуликами-подрядчиками. В проект, который так и не завершили, вбухали миллиарды лир. «Испорченный» дворец (ибо таково значение суффикса — accio в данном народом прозвище) доказал, что он является источником испорченности управления. Тем временем для судебных палат Рима нашли другое помещение.
Для меня, однако, свидетельством перемен, принесенных Риму воссоединением, являются не правительственные дворцы. Если вы от палаццо Ди Монтеситорио повернете направо и покинете политических бульдогов, грызущихся под ковром, ступайте к Корсо и осторожно перейдите улицу. Там, чуть подальше в направлении пьяцца Дель Пополо, на углу виа Дель Тритоне, стоит алтарь, посвященный римским коммерческим ценностям и культуре потребления, палаццо Делла «Ринашенте», универмаг, и в самом деле похожий на дворец.
Палаццо «Ринашенте» — это «Хэрродс» и одновременно «Маркс и Спенсер» Рима. В этом названии заключены и буржуазная роскошь, и практичность обычного человека. В городе, где принципы шоппинга не позволяют соединять под одной крышей разные возможности покупателя, это единственный универмаг, который не тушуется перед лучшими независимыми бутиками. Здесь на пяти этажах (внизу — отдел белья; наверху — мода для женщин; парфюмерия и мужской отдел — посередине) вы можете найти одежду, отражающую реальные тенденции модных домов, но по цене и качеству, удовлетворяющим итальянца. Соперников на бирже больших магазинов в городе совсем немного, и они выступают в трех лицах: «Станда», «Упим» и «Койн». Ни один не может сравниться с «Ринашенте»: этот универмаг формирует моду. «Станда» (когда-то «Стандарт»: по требованию Муссолини название изменили, потому что он не хотел иностранного влияния) ориентирована больше на товары домашнего пользования, и там есть, из чего выбрать. «Койн» мало чем отличается. «Упим» можно назвать бедным родственником: одежда и другие товары здесь подешевле и чуть ярче (или, наоборот, мрачнее), чем требует мода.
Один из двух флагманов национальной империи «Ринашенте» (другой, естественно, находится в Милане), похоже, был задуман в расчете на человека такого, как я. Здесь тихо, спокойно и прохладно. Когда подходишь к этому солидному зданию с высокими арками и лоджиями, кажется, будто тебе предстоит важная встреча с представителями благородной и древней организации. Если верно, что лондонские вокзалы принимали за церкви, то этот магазин точно покажется резиденцией архиепископа. В жаркий день его кондиционеры приносят облегчение, подобное тому, которое испытывает человек, бросившийся в одежде в фонтан Треви.
Мне кажется, что «Ринашенте» создали для людей, ненавидящих шоппинг. В отличие от некоторых моих друзей, я не люблю ходить по магазинам, а «Ринашенте» мне нравится. Главная причина такой приязни в том, что когда бы я туда ни пришел, без покупки не возвращаюсь. Я нахожу то, что мне нужно, и нахожу быстро. В «Ринашенте» я купил себе несколько пальто, и все потому, что первые два пальто были явно украдены из британских магазинов. Подозреваю, что сей возмутительный факт — лучшая реклама места, о которой только можно подумать. Прежде чем начать подозревать меня в небескорыстном сговоре с магазином (например, в том, что он пожизненно будет обеспечивать меня пальто), позвольте продолжить экскурсию по «Ринашенте».
Магазин всегда зловеще пуст, что гармонирует с моим отвращением к шоппингу, но все же я бьюсь над загадкой: не означает ли этот торговый вакуум, что в городе есть места и получше, и там можно купить хорошую одежду, и даже дешевле. Может, эти места просто не хотят обнаружить себя простому туристу или временному жителю? Район рядом с виа Аренула точно подходит для таких магазинов. Впрочем, тамошние продавцы явно не из тех людей, которые хотят помочь покупателю. Они безучастно стоят, загораживая от вас вешалки с прекрасно подобранными по цвету очень длинными носками (итальянцы предпочитают именно такие), галстуками и свитерами, так что вдоль стены образуется яркая радуга. Лица продавцов все так же равнодушны, когда вы протягиваете им кредитную карточку. Мне нравится, когда в магазине не пристают с назойливой помощью, но такое поведение слегка нервирует.
Противоположное отношение я ощущаю на себе, когда время от времени прихожу в ателье, шьющее церковное облачение. Здесь уважение к одежде возведено на такой уровень, что процесс совершения покупки становится тяжелым испытанием. Рассказывают, что один магазин переносит религиозное рвение на своих клиентов и каждый раз в обращении к ним называет сан выше, чем у них есть на самом деле. Семинариста иногда величают «реверен-ца»; простого священника называют монсеньором; монсеньора повышают до епископского звания — «экселенца»; епископу присваивают кардинальский сан — «эминенца», а для кардинала в красном облачении приберегают слово «сантита». Остается последняя возможность: предположим, что портному поступит заказ от самого папы, неужто он скажет ему «Il mio Dio Signore!» — «О, мой Бог!»?
Как я уже говорил, сами римляне предпочитают ходить в маленькие магазины. Самые маленькие, как я полагаю, — это прилавки на рынках или распродажи на уличных перекрестках. Каждый день в городе появляются овощные и мясные рынки — от знаменитого Кампо дей Фьори до почти неизвестного (попробуйте-ка найти его в спешке) виа Ди Тор Миллина. Самый большой мясной рынок разместился на площади Виктора Эммануила, неподалеку от вокзала Термини. Если вас это интересует, стоит пройтись по таким рынкам, особенно если вы хотите устроить званый обед. Если наступает сезон и вам по вкусу певчие птицы, вы их здесь обязательно раздобудете. Газетные киоски (edicole) стоят тут с незапамятных времен, так же, как и alimentari, бакалейные лавки — они, точно пещера Аладдина, скрываются за шторами из деревянных бус. Даже самый последний торговец лотерейными билетами на виа Магна Греция имеет четко обозначенное место. Купить в спешке автобусный билет у такого торговца не удастся, и я научился терпению. Разрешив или даже поощрив болтовню простого работника, вы рискуете обречь себя на невыносимую умственную работу. Для итальянца нет ничего страшнее, чем, сидя за кассовым аппаратом, совершать действия, которые ожидают от машины. В Риме существует неписаный закон, защищающий продавца от такой судьбы, ведь это для него хуже смерти. Покупки здесь совершаются медленнее, чем где-либо еще, зато для большинства людей это означает лучшую жизнь. Ну а теперь позвольте мне оставить мои сентенции и повести вас к другой римской иконе — магазину, где продают белье монахинь.
Почему монахиням нужен специальный магазин для таких покупок, остается загадкой, непонятно также, зачем на окнах висит объявление, что торговля освобождена от налогов. Поначалу клерикальная одежда была простой, обыкновенной, имелись лишь отличительные знаки, позволявшие определить, к какому ордену принадлежит ее владелец. Постепенно мода менялась, возвращалась одежда старого покроя. Религия выбрала себе облачения позднего Средневековья. Что до нательного белья, здесь дело другое. В одном из известных римских магазинов монахини и священники идут в разные отделы, чтобы не смущать друг друга при выборе покупок. Священники покупают простые шорты, а сестры — бюстгальтеры телесного цвета. Помню студента, который слыл столь строгим блюстителем традиций — носить только черную одежду, — что все подозревали, будто у него черные подштанники. Никто, правда, не дерзнул проверить.