планированному Триумфальному пути, видишь ночной кошмар — целый квартал, отданный помпезным зданиям Международной выставки. Это так называемая площадь Колизея. Приземистое мраморное здание, состоящее из мощных римских аркад, поставленных одна на другую, построено по проекту трех архитекторов — Джованни Гверини, Эрнесто Бруно Ла Падула и Марио Романо. Закончили его, по иронии судьбы, к моменту падения фашистского режима — к 1943 году. Сначала здание называлось Дворцом итальянской цивилизации (Palazzo della Civilta Italiana). После войны горожане поддались энтузиазму нового порядка и переименовали его во Дворец труда (Palazzo del Lavoro). На каждом фасаде, как вызов установленным архитектурным законам и в противовес хорошему вкусу, повторяются надписи, идеализирующие достижения итальянского народа:
Un Popolo
di poeti di artisti di eroi
di santi di pensatori di scienziati
di naviagatori di trasmigatori.
Народ
поэтов, артистов, героев,
святых, мыслителей, ученых
моряков, исследователей.
По соседству стоит здание такой же высоты и не меньшей помпезности. Это церковь Петра и Павла. Ее строительство заняло почти весь период возведения международной выставки (1938–1954). За основу был взял первый план Микеланджело для собора Святого Петра в форме греческого креста. Над храмом работал архитектор Арнальдо Фоскини. Купол церкви почти такой же большой, как у знаменитого прототипа, кстати, его вместе с колокольней собора Святого Павла можно разглядеть со стороны северной колоннады. Интерьер церкви Фоскини разочаровывает: посмотрев на мощный фасад, ожидаешь чего-то большего. Храм декорирован панелями грязноватого цвета, с крупными, но непонятными религиозными символами. Просторному помещению остро недостает света и красок. Барельефы на красивых современных панелях бронзовых дверей рассказывают о жизни двух святых, включая и мученичество. Чувствуется влияние работ Филарета в Ватикане. С террасы западного конца церкви и сверху, с лестничного марша, взгляду открывается весь квартал, плавно спускающийся слева направо.
Большая часть архитектурного дизайна этого района выдержана в стиле современного неоклассицизма. Симметрия не всегда очевидна, но намек на нее присутствует. Улица Христофора Колумба, входя в квартал, как и положено, с севера, встречает на своем пути маленькую пьяццалле Делле Национи Юните. Она составлена из двух изящных полуокружностей: это уставились друг на друга два огромных стеклянных палаццо-близнеца. Форма, напоминающая апсиды античных римских бань, лучше всего представлена в изгибе площадей Республики и Санта-Мария-дель-Анжели возле вокзала Термини. Бульвар Делла Чивильта дель Лаворо ведет за собой путешественника к площади Колизея или к дворцу Конгрессов. Дворец — второй по величине в этом квартале. Он строился по проекту Адальберто Либера, закончен в 1954 году. Дворец имеет форму модифицированной базилики, план здания отвечает первоначальной цели — месту собраний, конференций и выставок. Затем вы проследуете в самый центр УРЭ, на площадь Маркони, названную в честь итальянского изобретателя радио. Этого ученого можно уподобить Колумбу. В центре площади традиционно стоит монолит, на сей раз не египетский обелиск, как в других районах города, а современная стела из белого каррарского мрамора высотою в 130 футов. Работа Артуро Дацци была закончена в 1959 году к Олимпийским играм, барельефы отражают стадии технологического прорыва Маркони.
Впечатление симметрии создают две колоннады выставочных дворцов. В уходящей вдаль перспективе можно увидеть Музей римской цивилизации. Это здание замыкает архитектурный комплекс. Все здания УРЭ подверглись длительной реставрации. Коллекции, похоже, должны были отразить модернизм места и подтвердить теорию энтропии, выраженную вторым законом термодинамики, который, если проще, гласит: беспорядок с течением времени имеет тенденцию подавлять порядок. Выставки традиционных кустарных работ и этнография никогда меня не волновали, и даже исследования, которые я провел для написания данной книги, не заставили войти в эти внушительные здания. Тем не менее я с удовольствием посетил Музей истории почты и телекоммуникаций, где есть и экспонаты, посвященные Маркони, и реликвии папской почтовой службы. Музей находится неподалеку, по правой стороне главной улицы. Не посетил я и Дворец спорта, элегантно замыкающий квартал с юга. Здание вздымается над прудом, окруженном деревьями. Усилия, которые я затратил бы, поднявшись к нему, можно смело уподобить участию в легкоатлетическом соревновании, но поскольку главным спортивным снарядом для меня является удобное кресло, то я уступил своему предрасположению (а может, нерасположению?).
Если католицизм является главным культом римлян, то спорт — их религия. Многие люди — фанаты местных футбольных команд или других клубов. Когда проходит большой матч, город заметно затихает, и даже итальянский гран-при опустошает улицы и наполняет бары с работающим телевизором. Посещение игр, будь они гладиаторскими боями древности или нынешними дерби «Лацио» — «Рома», является чрезвычайно важной составляющей жизни большинства римлян. Это сделалось особенно заметным при подготовке к Олимпийским играм 1960 года, когда была построена десятимильная виа Олимпика. Она соединила здания УРЭ со спортивным центром Дель Аквиа Асетоза и сооружениями Форо Италико (расположившийся там большой футбольный стадион мы навестим в следующей главе). Физическим упражнениям, которые, как всем известно, способствуют здоровому духу, хорошо предаваться в многочисленных спортивных залах города. Эти заведения, похоже, имеют мало общего с обслуживанием высокооплачиваемых и много работающих чиновников Лондона или Нью-Йорка. Здесь они удовлетворяют потребности самых обычных людей, нуждающихся в здоровом образе жизни. Если это помогает улучшить их bella figura, то и прекрасно, но, как мне кажется, не это является главным мотивом.
В Италии бросается в глаза отсутствие четко очерченных классовых различий. Разумная забота о себе, здоровое питание, следование моде, стремление ко всему хорошему в жизни — все это общие установки в Риме. Хотя в городе можно увидеть районы побогаче и победнее, а на улицах — более и менее обеспеченных людей, факторов, что объединяют население, больше, чем тех, что его разъединяют. Такие социальные факторы, без сомнения, следствие конформизма, о котором я говорил в прошлой главе. До некоторой степени они объясняют и то, почему нация мирно, без каких-либо эксцессов, более двадцати лет прожила при однопартийном режиме. Успех фашистского мифа в Италии обеспечило то, что он вошел в моду. Ранняя карьера Муссолини как журналиста и издателя крепко связывает его с принципом, что лучший способ преуспеть в политике или на любом другом поприще — дать людям то, чего они хотят. УРЭ служит тому доказательством, а потому в послевоенные годы над ней стали активно работать.
Кроме виа Дей Фори Империали, при Муссолини построили еще одну важную дорогу. Отношения между итальянским государством и католической церковью, как мы отметили ранее, и в лучшие времена были напряженными, а в худшее время их вовсе не было. Фашисты знали, что сближение с папой и решение ватиканской проблемы не только вытащит потенциальную занозу, но даст им политическое доверие, а может быть, и могучего союзника. Латеранское соглашение 1929 года гарантировало автономию Ватиканского суверенного государства. На основании этого документа государство обязалось выплатить церкви репарации в счет утраченной ею собственности в виде миллионов лир и государственных ценных бумаг, где счет шел уже на миллиарды. Физическое выражение новых взаимоотношений можно увидеть на виа Делла Консилационе. Эта улица словно бы извиняется за пренебрежение по отношению к собору Святого Петра, проявленное при строительстве района Прати, в результате чего был разрушен старинный квартал Борго. Вид на базилику открывается сейчас с берега реки возле замка Святого Ангела. С того места, где когда-то был лабиринт старинных улиц, видна площадь и колоннада Бернини. В результате такого архитектурного решения храм выглядит мельче, чем задумано. Виа Делла Консилационе бесконечна, тем не менее чудится, что до собора рукой подать, а потому и базилика словно бы уменьшилась в размерах.
Заручившись осторожным папским благословением, режим Муссолини добился конформистского внешнего лоска, чего с 1860 года не удавалось достичь ни одному светскому правительству. Более респектабельный, чем король, дуче получал поддержку в отечестве и старался распространить свое влияние за рубежом. Его решение выйти из Лиги Наций после того, как та объявила санкции из-за вторжения Италии в Абиссинию, стало высшей точкой дипломатии Муссолини. Он рисковал, понимая, что не имеет реального политического капитала, на который мог бы опираться. Даже он сознавал, что популярность — слабая основа для правления, но пока она существует, ею следует в полной мере воспользоваться.
По окончании Первой мировой войны Муссолини занял видное положение в Милане. Его разочарование социализмом, который он поначалу поддерживал, разрешилось созданием радикальной партии прямого действия, опиравшейся на скударе, попросту банды. Против политической оппозиции применяли избиения и большие дозы касторового масла. Вдохновение черпали в итальянском национализме, представленном поэтом и авантюристом Габриеле д’Аннунцио, который успешно оккупировал город Фиуме. Фашисты постарались завоевать больше территории для своей страны. Захват власти произошел в результате хорошо разыгранного трюка, так называемого «марша на Рим», который предшествовал падению последнего предвоенного демократического правительства.
Если бы мятеж провалился, Муссолини благополучно доставили бы в Милан. Фашисты явились к столице 26–29 октября 1922 года после громких публикаций в прессе. Под наблюдением партийных чиновников в Перудже (возможно, горевших наибольшей ненавистью к Риму за отягощение их города в XVI веке непосильным налогом на соль: обиды в Италии долго не прощают), большинство мятежников прибыли на поездах, пока еще не ходивших по расписанию. Муссолини похвалялся, что, придя к власти, он это исправит. Дуче явился через два дня в щегольском костюме и шляпе-котелке: он готовился к встрече с королем на Квиринале, где должен был попросить разрешения сформировать правительство. Формальные требования этикета к костюму для встречи с королем раздражали Муссолини. Каждый вторник, день, назначенный для аудиенции, королевский премьер-министр предлагал ему снять фашистскую форму и надеть платье по этикету. Муссолини не мог даже надеть военную форму итальянской армии, как это делал сам король, поскольку у него не было воинского звания.