Кезон сглотнул твердый ком в горле:
– Именно раб по имени Пеннат и нашел моего деда среди руин, оставшихся после галлов.
– Так оно и было! Ты знаешь, что этот Пеннат несколько месяцев пробыл в осаде на вершине Капитолия, где находилась и весталка Пинария, которая каким-то образом стала владелицей золотого фасинума, и по причинам, так и не разъясненным, почувствовала необходимость передать этот предмет твоему деду, когда он достиг совершеннолетия? Теперь этот фасинум носишь ты, Кезон. И ты всем своим обликом вылитый Потиций. Теперь тебе понятно, как тут одно сходится с другим?
– Клевета! Инсинуация! Ты порочишь память благочестивой весталки! У тебя нет никаких доказательств!
– Боги знают правду о тебе, Кезон. А теперь знаешь и ты.
Кезон ощутил слабость, комната закачалась и поплыла вокруг него.
– Зачем ты мне все это рассказал?
– А разве не лучше знать правду?
– Нет!
– О чем ты говорил, глядя в окно? Что-то о том, что ты архитектор собственной судьбы? Как можешь ты воздвигнуть долговечный монумент добродетельной и плодотворной жизни, если не начнешь с прочного фундамента знаний о себе?
– Ты глупый старик, Тит Потиций! Мало того что ты и твоя впавшая в нищету семья растратили достояние, имевшееся у вас в древние времена, так ты еще и оскорбил богов, продав свое наследственное право на Ара Максима! Как смеешь ты являться ко мне с гнусными намеками на то, что мой дед был сыном весталки и раба!
Потиций вздохнул:
– Неладно обернулось. Я и в мыслях не держал оскорблять тебя. Не беспокойся, Кезон. Я буду молчать. То, что я обнаружил, предназначалось только для твоих ушей. Я не рассказывал об этом никому из моей семьи.
– Можешь кричать всю эту чушь с крыш домов, если посмеешь! Ты только сделаешь себя еще большим посмешищем, чем уже являешься.
Тит Потиций, шаркая, побрел к двери и исчез. Кезон сильно пнул пол, незакрепленная плитка отлетела и ударилась о стену.
В ту ночь сон долго не приходил к нему. А когда Кезон наконец заснул, на него навалились кошмары, еще более яркие и более тревожные, чем все те, которые мучили его до сих пор.
Один сон сменялся другим, ничуть не лучшим. В каждом он ощущал себя одиноким и покинутым, объектом безжалостных насмешек и презрения. В какой-то момент, обнаженный и покрытый потом, он резко сел в постели и, потянувшись вверх, обнаружил на себе фасинум, хотя и не помнил, чтобы надевал его. Разозленный и расстроенный, в слезах, он сорвал цепочку с шеи и бросил амулет в темноту, но тот… прилетел обратно! Юноша в ужасе вскрикнул и только тогда проснулся, поняв, что все это ему приснилось.
Мать и отец стояли у двери, глядя на него: его крики разбудили их. Он почувствовал неловкость из-за того, что мать увидела его обнаженным, но ему нечем было прикрыться. Он посмотрел снова, и на месте отца увидел Тита Потиция, который прищелкивал языком.
– Ну, ну, успокойся, дитя, – говорил старик, – не бойся правды…
Кезону продолжал сниться сон.
Проснувшись наконец и чувствуя себя совершенно обессиленным, Кезон с подозрением прищурился на солнечный свет, который просачивался вокруг ставень, опасаясь, что он так и не выбрался из ловушки кошмаров и ему снится очередной сон.
Юноша поднялся с постели, на дрожащих ногах поплелся через комнату и открыл шкатулку, где хранил фасинум. От одного вида амулета его передернуло. Нужно будет забросить эту гадость куда-нибудь подальше. Но всему свое время – отец ожидает, что он наденет фасинум на свадьбу. Избавиться от него сейчас значило бы только привлечь внимание к его отсутствию. Он захлопнул шкатулку.
В день накануне свадьбы Кезон направился в дом на Авентине с намерением проверить, все ли там готово к тому, чтобы на следующий день принять его с молодой женой. Перед входом был установлен алтарь для принесения в жертву овцы и совершения гадания. Внутри дома уже находились церемониальные стулья для жениха и невесты, готовые к вынесению на улицу для празднования под открытым небом. На обоих стульях были высоко навалены сухие гирлянды, которыми завтра украсят вход, а между ними лежал коврик из овечьей шкуры, на который он поставит Галерию после того, как перенесет через порог, как будто она – похищенная им сабинянка. Сердце Кезона быстро забилось, когда он представил себе значимость предстоящего события. Завтра к этому времени он уже будет женатым мужчиной.
Мебели в доме пока было маловато, но половицы закрепили и все тщательно отчистили. Маленький сад был засажен новыми кустарниками и цветами, кухню уставили горшками и кастрюлями. У стены, рядом с окном, стояла новая, гораздо шире той, на которой он привык спать один, кровать; при виде ее юношу пробрала дрожь сладостного предвкушения. С каждой их встречей Галерия казалась ему все прекраснее. Совсем скоро он увидит ее обнаженной, а затем сам, обнаженный, ляжет с ней в эту постель и будет обладать ею. Если он и смущался или робел, думая о церемонии и налагаемых браком обязанностях, то все это меркло в сравнении с ожидаемыми плотскими радостями.
– Славный домик, – прозвучал тихий, почти как шепот, голос.
Кезон развернулся.
– А ты что тут делаешь? Убирайся!
На пороге стоял Тит Потиций.
– Разве я не могу навестить с добрыми пожеланиями родственника накануне его свадьбы?
– Ты сумасшедший. Боги сделали тебя безумным в наказание за то, что ты продал фамильное наследие.
– Значит, мы продали его дешево.
– Аппию Клавдию надо было выгнать тебя, когда ты пришел попрошайничать. Ему не следовало давать тебе и медной монеты.
– Любопытно, что ты первый заговорил о деньгах. А ведь они, наряду с поздравлениями, являются одной из причин моего прихода.
Потиций стоял, сцепив руки за спиной, опустив глаза.
– Семья Галерии богата. Полагаю, что она принесет тебе значительное приданое. Кроме того, думаю, цензор наверняка назначил тебе щедрое жалованье. У тебя есть даже собственный дом! Ты весьма удачливый молодой человек – мало кто располагает своими средствами в таком раннем возрасте.
– А ты, старый дурень, разбазарил все, что имел, и в своем возрасте остался ни с чем.
– Упадок Потициев начался задолго до меня. Глубина нашего падения видна хотя бы по тому, что один из самых одаренных людей своего поколения, который должен был бы стать гордостью нашей семьи, не носит даже имя Потиций! И все же, даже в пору невзгод, я надеюсь, что молодой человек почувствует зов крови в своих жилах и поможет своим родственникам.
Кезон стиснул зубы.
– Чего ты хочешь от меня?
– Ссуды. Всего лишь. Маленького вспомоществования от родственника родственнику.
– А почему сейчас? Ты хочешь испортить день, когда мне следует думать только о свадьбе?
– Моя просьба не имеет никакого отношения к твоему браку. Хотя уверен, что отец невесты был бы шокирован, узнав, что она собирается выйти замуж за потомка раба и оскверненной весталки.
У Кезона подкосились колени. Он сел на кровать.
Голос Потиция звучал вкрадчиво.
– Любопытно, что ты строитель. Твой предок Тит Потиций, друг Кориолана, тоже был строителем. Ты знал об этом? Он также первым навлек позор на семью. Было бы жаль, если бы ты последовал его примеру именно в этом отношении.
– Сколько ты хочешь?
Потиций назвал сумму. Кезон тяжело вздохнул, пораженный алчностью этого человека, но удовлетворенный тем, что тот не попросил больше. Договорились, что Потиций придет к нему через два дня и Кезон ему заплатит.
Поразительно, но, несмотря на предстоящее бракосочетание и тревоги, вызванные незваным гостем, Кезон спал в ту ночь как убитый. Ему не снились кошмары. Проснувшись рано, до первых петухов, с ясной головой и чувствуя себя отдохнувшим, он зажег лампу.
Незадолго до этого он прочел все документы, которые получил от Квинта и собирался вернуть ему, но в суете подготовки к свадьбе забыл. Теперь юноша взялся за них снова и поймал себя на том, что, перечитывая некоторые документы, порой кивает и мурлычет себе под нос.
Через некоторое время Кезон отложил документы в сторону, погасил лампу и проспал еще час. Так поступают люди, принявшие необратимое решение и потому пребывающие в мире с богами и с собой.
Когда Тит Потиций, под предлогом желания поздравить новобрачных, пришел к нему в следующий раз, Кезон принял гостя в своем новом доме без следа враждебности. Он даже тепло поговорил с ним и извинился за свои ранее сказанные грубые слова, а потом представил его своей супруге.
Потиций решил, что ночь брачного блаженства сотворила чудо и исправила отношение Кезона к дальнему родственнику. А почему бы и нет? В его понимании у Кезона не было причин быть недружелюбным. Убедив себя в приемлемости продажи права на Ара Максима, Потиций в дальнейшем с еще большей легкостью убедил себя в том, что и его обращенная к Кезону просьба о финансовой помощи вполне в порядке вещей. В конце концов, они же родственники. У Кезона уйма денег, а Потиций в стесненных обстоятельствах. Боги благоволят щедрым, так что у юного Кезона нет никакой причины сердиться. Напротив, он должен гордиться тем, что помогает старшему родичу в нужде.
Исполненный столь разумных и успокаивающих соображений, Потиций не заподозрил ничего дурного, когда молодая жена хозяина дома предложила ему порцию традиционных бобов, оставшихся от свадебного пира. Он совершенно не обратил внимания и на то, что плошку ему в руки вложил сам Кезон. Старик проголодался, а бобы были вкусными. Кезон украдкой сунул гостю маленький мешочек с монетами, потом торопливо вывел его за дверь, но Потиций и не подумал обидеться на то, что его так быстро выставили. Естественно, что новобрачные стремятся побыть наедине.
Приладив к поясу кошель с деньгами и весело напевая, Потиций пересек Авентин и направился к своему дому на менее престижном, южном склоне холма. Проходя мимо храма Юноны Регины, он увидел, что один из священных гусей Юноны выбежал из огороженного загона и важно разгуливает по портику, выгибая шею туда-сюда. Потиций улыбнулся, но потом вдруг почувствовал покалывание в горт