Тихий шорох шагов нарушил ночную тишину. Юния повернула голову, прогоняя видения, и увидела Агриппиниллу.
– Тебе тоже не спится? – спросила та, накидывая алое покрывало на рыжие волосы.
Юния покачала головой. Золовка мягко обняла ее за плечи.
– Нет мне покоя, – тихо произнесла она. – Страдания иссушают душу, доводят до безумия.
– Все еще тоскуешь по Домицию?
– Да, – выдохнула она. – Друзилла днем приезжала во дворец. Ах, Пираллиде подарили сапфиры! Но ее синие глаза горят ярче любых драгоценностей! Агенобарб совсем обезумел от страсти, мраморную статую этой шлюхи поставил в атриуме и каждое утро воздает ей почести, точно божеству.
– Это она все рассказывала? – поинтересовалась Клавдилла, закипая злобой.
– Да. А еще обзывала меня брошенной. Я не могу больше жить с этим позором на сердце. Кажется, все в Риме смеются надо мной. Я устала лить бесконечные слезы. Посмотри на меня, подруга! Вечные круги под глазами, тусклые волосы и… этот уродливый живот. Не я выбирала свою судьбу. Проклятый Тиберий распорядился за меня, сосватав за это чудовище. Девчонка тринадцати лет! Что я понимала тогда в мужчинах? Домиций казался мне воплощением силы и красоты, я восхищалась его необузданностью и вседозволенностью. Долго же были закрыты мои глаза! И я не могла ожидать такого печального конца своего брака.
Юния ласково коснулась ее руки:
– Ждать осталось недолго. В декабре твоя красота вернется вновь, как только родится малыш.
Агриппинилла вдруг упала на колени:
– Прошу тебя, Юния. Помоги мне отомстить. Ты уже поклялась мне в этом. Только месть может вернуть мне желание жить.
– Да свершится твоя воля! – сказала Клавдилла, помогая ей подняться. – Я все сделаю для тебя.
Юния увлекла сестру мужа за собой в спальню. Гай безмятежно спал, раскинувшись на огромном ложе. Клавдилла приложила палец к губам и нагнулась, заглядывая под ложе. Вытянула руку, пытаясь дотянуться, и жалобно застонала.
– Живот мешает.
– Позови служанку, – прошептала Агриппинилла.
– Гемма пропала. Три дня не могут найти. А то, что я пытаюсь достать, никто не должен видеть.
Наконец ее усилия увенчались успехом, пальцы ухватили кованую ручку, и она вытянула большой ларец.
– Что это? – спросила Агриппинилла, разглядывая голову Горгоны на крышке. – Какая красивая!
– Если проснется Калигула, нам несдобровать! Он не должен знать, что я брала ларец.
Подхватив ящик за ручки, подруги понесли его в покои Агриппиниллы.
– Куда же могла пропасть твоя рабыня? – спросила сестра Гая.
Юния пожала плечами:
– Это доставляет мне кучу неудобств. Гай уже подарил мне новых рабынь, но Гемма наизусть знала мои пожелания и прихоти. Если ее найдут, этой негодяйке не поздоровится.
Ларец водрузили на стол, и Клавдилла подняла крышку.
– Помоги нам, темная богиня! – произнесла она нараспев, проводя пальцем по гравировке.
Агриппинилла улыбнулась.
– Каждый яд особый, – пояснила Юния, доставая несколько флаконов. – Думаю, стоит использовать замедленного действия. Выбирай. Некоторые доводят до агонии постепенно, меняя облик до неузнаваемости.
Она принялась подробно описывать свойства ядов. И через некоторое время Агриппинилла с нехорошей усмешкой указала на матовый флакон, запаянный воском.
Маленькая грязная кубикула в огромной инсуле на Целийском холме приютила Гемму. Несчастная рабыня уже третью ночь сидела одна, пугаясь каждого шороха. Выкрав ее ночью из дворца, Агриппа привел девушку сюда, но с тех пор так ни разу и не появился.
Она боялась даже плакать, опасаясь, что могут услышать соседи. Тонкие стены не скрывали ни от кого жизни обитателей инсулы. Гемма уже знала, что справа снимает помещение приезжий с женой и двумя дочками, слева – безработный молодой актер, который дни и ночи напролет распевает песни или развлекается с дешевыми протитутками. Внизу живет уборщик улиц с ужасно сварливой женой, которая не стесняется громко переругиваться с соседками из инсулы напротив, перевесив грузное тело через окно. А сверху никого, потому что там крыша. Поначалу Гемма развлекалась тем, что придумывала, как выглядят ее соседи, жадно прислушивалась к долетавшим до нее обрывкам фраз. Окна ее кубикулы были плотно закрыты решетчатыми ставнями, но она боялась их приоткрыть и выглянуть наружу. Раны на шее, оставленные напильником, когда Агриппа неумелыми руками снимал ее рабский ошейник, нестерпимо ныли и кровоточили, и Гемма без конца промокала их влажным лоскутом.
Время шло, день сменял ночь, принося с собой новые страхи. Скудный запас еды и питья почти иссяк, а Ирод все не появлялся. Девушка раскаивалась, что поддалась на уговоры хитрого иудея, но надежда и вера в его любовь еще теплились, не давая ей отчаяться. Но все новые вопросы вставали перед ней, и на них не находилось ответа.
Почему он привел ее сюда, в грязную инсулу, а не в дом префекта претория, обещавшего, по словам Ирода, помочь влюбленным? Почему Агриппа был так разгневан, что едва не ударил ее, когда она отказалась говорить о своей бывшей госпоже? Это случилось сразу, стоило переступить этот грязный порог.
Тонкий лучик, пробившийся сквозь ставень, скользнул по ее руке и погас. Ночь вступила в свои права. Со вздохом Гемма протянула руку к последнему кусочку хлеба, как вдруг шаги на лестнице заставили ее насторожиться. Тот, кто поднимался по расшатанным ступеням, старался делать это как можно тише. Сердечко девушки радостно затрепетало. Агриппа! Предчувствие ее не обмануло. Шаги стихли у ее двери, и девушка услышала, как проворачивается в замке ключ.
Она спасена! Едва Ирод переступил порог, как она бросилась перед ним на колени и расплакалась.
– Не надо, милая моя, не плачь! Все позади! – сказал он, ласково поднимая ее с пыльного пола. – Скоро мы покинем Рим. Надо только дождаться, когда пройдет ночной дозор. Надежный человек дожидается меня у лазейки в Туллиевой стене с двумя лошадьми.
– Где ты был так долго? – слабый укор сорвался с ее губ. – Я едва не умерла от страха.
– Напрасно ты боялась. Я всегда держу свое слово, хотя моя любовь к тебе заставила презреть другие обещания.
В темноте Гемма не могла видеть, каким холодным блеском горят его черные выпуклые глаза.
– Я так скучал по тебе, милая, – шептал он, увлекая ее на маленькую кровать. – Что ж ты неласкова так ко мне? Почему холодна?
Но его поцелуи не могли пробудить в ней, испуганной неизвестностью, охоту к любовным играм. Она безучастно легла на кровать и даже не ответила на его страсть. И лишь только когда он, сделав свое дело, отодвинулся от нее, она осмелилась спросить, не пора ли им уходить.
– Нет, милая, – насмешливо ответил он. – Еще рано покидать это убежище. Думаешь, Клавдилла позабыла о тебе? Любой вигил, увидев твою изодранную шею, сразу поймет, кто ты. Пусть стихнет суета в городе.
Гемма опять расплакалась. Ирод придвинулся ближе:
– Своими слезами ты будишь во мне желание. Я люблю плачущих покорных женщин, но, клянусь всеми римскими богами, если ты не будешь ласкова со мной, я оставлю тебя здесь.
Его руки небрежно ощупывали ее тело. Убедившись, что девушка не испытывает желания, он грубо притянул ее к себе и укусил за плечо. Она вскрикнула от внезапной боли.
– Хочешь еще?
Она слабо мотнула головой, чувствуя, как холодеет от ужаса.
– Я буду покорна. К чему заставлять меня? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, Ирод. Но здесь такие тонкие стены.
Он хрипло рассмеялся:
– Прости. Я пошутил. Просто хотел убедиться, что предо мной не бесчувственная кукла.
– Я не хотела обидеть тебя, – взмолилась Гемма.
– Ты уже обидела своим недоверием. Я пошел на страшный риск, выкрав тебя из дворца. Ты представляешь, что грозит мне, если раскроется наш побег? Я сам буду продан в рабство и сомневаюсь, что моя участь будет более завидна, чем твоя. Калигула страшен в гневе, он позабудет, что я – наследник царей иудейских, и распнет меня на кресте. Я уже испытывал на себе гнев Тиберия и едва уцелел. Думаю, теперь Фортуна уже не будет ко мне столь благосклонна.
Гемма прижалась к нему пылающим лбом.
– Прости, прости, прости, – горячо зашептала она. – Я думала только о себе, но теперь поняла, как сильно ты любишь меня. О, боги, как я была слепа!
– Теперь я могу надеяться, что ты будешь искренна со мной? – вкрадчиво спросил Ирод. – Ты ведь уже не считаешь, что я из простого любопытства расспрашивал тебя о твоей госпоже? Я должен быть готов к любым неожиданностям, чтобы защитить нас. Я доказал, как сильно люблю тебя. За эти три дня я развелся с женой и обратил все имущество в деньги, чтобы мы могли сбежать на Восток и безбедно жить за краем Римской империи, где нас не достанут происки твоей бывшей госпожи.
– О, Агриппа! – выдохнула Гемма, охваченная раскаянием и благодарностью. – Я расскажу тебе все. Она не догадывается, что я – единственная, кто знает их страшную тайну, за знание которой уже заплатила жизнью Кальпурния.
– Мачеха Клавдиллы?
– Юния отравила ее, стоило Кальпурнии об этом проговориться.
Сердце Ирода взволнованно забилось. Он подозревал и ранее, со слов Пираллиды, что мачеха императрицы умерла не своей смертью, но стоит ли теперь ему узнать то, что послужило причиной ее гибели? Блеск золотых монет, платы за молчание, будто наяву засиял перед Агриппой, и в голове быстро выстроился план. Спрятать Гемму, но не на краю империи, а гораздо ближе, самому же, угрожая свидетелем, купить молчание императрицы. Он не продешевит!
– Я подслушала их разговор случайно, клянусь, они просто не заметили меня за занавесом, – горячо зашептала Гемма ему в самое ухо. – Кальпурния пришла к Юнии просить ее воспрепятствовать решению Силана развестись с ней. Жестокая Клавдилла смеялась над ней. Но стоило Кальпурнии вспомнить о давней болезни Юнии, когда та вернулась из Антиохии, как Клавдилла резко сменила тон.
– Какая болезнь? О чем ты? – нетерпеливо спросил Ирод. Ему не видно было лица Геммы в темноте, но по ее ответу он догадался, что она раздражена.