оило остаться там.
– А потом он вылез из подвала и начал чихать! – заливался смехом Вик. – Аллергия, говорит, на сырость. Остальные туда и не полезли, сам Каневски не пустил. Я, говорит, один посмотрю, у меня нюх! А сам в соплях по пояс.
– Виктор! – строго сказала мать. – Нельзя говорить такие слова за столом, это портит аппетит окружающим.
– Какие слова, мам? Аллергия? – Теперь рассмеялась еще и Агата, а Мария укоризненно смотрела на них, стоя с полотенцем в руке.
На улице начался мелкий дождь. Бродившие поодиночке последние дни облака наконец-то объединились и решили немного напоить землю. По окнам кухни стучала редкая дробь, полоски воды стекали вниз. От дождя и так не праздничная атмосфера ужина стала и вовсе унылой.
– Кстати, а что искали, если ничего не сперли? – спросил Виктор.
Отец поднял взгляд от своих цифр и графиков и наградил его тяжелым взглядом. Но промолчал, видимо, тоже задумавшись.
– А вопрос-то неглупый, – в кои веки поддержала брата вечная спорщица. – Богатств у нас никаких, это же очевидно. Но почему-то залезли…
– Решили, что раз купили дом – а здесь слухи быстрее молнии разлетаются, то есть чем поживиться и внутри, – вздохнула мать. – Ладно, доедайте. Сегодня очередь мыть посуду чья, Виктора? Вот и хорошо. Мне еще нам всем белье перестилать. Брезгую спать, когда кто-то ковырялся в постели.
– Полиция сказала – ведется расследование. О результатах нам сообщат, – веско добавил Павел и вновь ушел с головой в работу.
В комнате Агата попыталась доиграть песню, но настроения уже не было. Еще этот занудный дождь за окном, придется теперь как-то терпеть до утра, хоть и сложно: убаюкивал этот ритмичный стук капель, усыплял.
Она потянулась к телефону и набрала в мессенджере:
«К нам влезли воры. Ничего не взяли. Я не понимаю, что происходит».
Ответ пришел не сразу – видимо, наставница была занята. В комнату заходила Мария, перестилала обещанное белье, потом зачем-то вытерла пыль и расправила занавески на окне. Пятнадцать лет борьбы – с закрытым шторами окном спать или нараспашку – продолжались. После ухода матери Агата привычно раздвинула шторы обратно. Окно – оно же взгляд человека наружу, зачем всегда держать веки сомкнутыми?
«Это не воры. Не об этом беспокойся».
Агата стерла сообщения и задумалась. Значит, придется сделать, как она и собиралась. Сидеть и сторожить покой близких.
Не воры… Тогда дело становится еще более странным. Кого-то притягивал сам дом? Но почему было бы не залезть сюда при прежнем хозяине? А ведь может быть, что и залазили, просто он не стал об этом говорить. Глупо же, продавая дом, прибавлять: а еще ко мне любят забираться странные воры! Ничего не берут, но удивляют от души.
Агата тихо рассмеялась и вновь потянулась к любимой гитарке. Кажется, настроение вернулось. Да и заняться больше решительно нечем, не уроки же учить? Как новичок в школе, она имела почти законную возможность повалять дурака первые несколько дней. Здесь, в отличие от Глобурга, было принято давать домашние задания, но спешить с их выполнением не стоило. Обойдутся как-нибудь без доказательств ненавистных теорем по геометрии.
Виктор включил у себя музыку – видимо, закончил с посудой. Слышно еле-еле, только бухающие басы забивают стук дождя.
Написать наставнице еще раз? Нет, это бесполезно. Все придется соображать самой, не зря же она здесь. Или зря?
Струны тревожно звенели под пальцами, становясь музыкой. Вот и отлично. До утра долгие часы, очень долгие, нужно было заполнить их красотой и спокойствием, раз уж так все загадочно.
6. Кофе и страхи.
– Люблю кофе, – сказала наставница.
Они с Агатой сидели за уличным столиком крошечного кафе. За низкой деревянной оградой, похожей на поручни корабля, текло, сталкивалось и расходилось по своим делам человеческое море. Бесконечные туристы, обожающие Глобург за древние дворцы и современные небоскребы, торопливые студенты местной академии, мужчины и женщины шли, бежали, говорили по телефону, щелкали вспышками фотоаппаратов. Им не было числа, они сливались в один многоголовый поток там, за оградой.
А здесь был островок спокойствия. Мадлен аккуратно отщипнула предпоследний кусочек пирожного блестящей ложечкой и положила в рот. Агата наблюдала за ней, слушала, только изредка отвлекаясь на людей за символической границей.
– Люблю… – повторила наставница. – Его вкус чем-то похож на ощущение силы. Ты потом поймешь, я надеюсь.
– У меня получится? – спросила Агата.
Их встречи продолжались уже год, но выглядели довольно странно для обучения… Обучения чему, кстати говоря? Девушка бы затруднилась назвать это определенно. Кафе, картинные галереи, библиотеки – и почему-то старые кладбища, потом снова музей и после него – прогулки за городом. Пешком, без какой-то очевидной цели.
– А у тебя уже получилось, – безмятежно улыбаясь, сказала Мадлен и отпила глоток черного как ночь кофе. – Когда ты почувствуешь силу, то будешь уже готова.
– Но к чему… готова? Вы же ничего не говорите, а я не знаю, как получаются ваши «маленькие чудеса»…
Этими словами наставница называла разные странные события, время от времени происходившие с ними. То шустрый паренек на скутере, в огромном, не по размеру шлеме, явно охотившийся за сумочками зазевавшихся женщин, пролетит мимо, остановится и сам сдастся крайне изумленному полицейскому. То из галереи Рецци они с Мадлен выйдут прямо на набережную через неприметную дверку (Агата потом искала ее больше часа и не нашла), хотя от музея до моря добрых пять километров. Были еще десятки подобных случаев, ничем и никак не объяснимые.
А прогулки! Узкая сельская дорожка, где, казалось бы, не встретить никого интереснее везущего урожай помидор в город крестьянина, вдруг делала петлю и приводила к неведомому замку. Одни развалины, конечно, но по ним настолько интересно бродить, рассматривая осколки колонн и сохранившиеся почти нетронутыми атриумы.
– В мире есть множество вещей, неизвестных людям. Большинству людей, – сразу поправилась Мадлен. – О них ходят только легенды. Сказки. Книги и фильмы, где все довольно… искажено, скажу мягко. При этом эти вещи есть. Пойдем!
Агата давно допила свой кофе и нисколько не удивилась: эта импульсивность была в характере наставницы.
– В мире есть сила, намного превосходящая гравитацию, электричество, и даже ядерное оружие, – неторопливо рассказывала Мадлен, пока они спускались по длинной лестнице, шедшей от старинного центра города вниз, к набережной. Морем здесь уже пахло вовсю. – Редкие люди одарены настолько, чтобы получить к ней доступ. Они, такие как мы, всегда были и всегда будут. Но приходится скрывать свой дар, иначе его тут же приспособит под свои цели власть.
– Но у нас же демократия, – растерянно сказала Агата. – Свобода. Нельзя заставить кого-то просто потому…
– Можно, моя дорогая. Название власти и кому она принадлежит, не имеют значения. Нас ловят и заставляют таскать им каштаны из огня. Поэтому люди силы скрытны.
– Но вы же можете дать отпор?
– Мы… Привыкай говорить – мы. Можем… Но у нас есть ограничения – они связаны с тем, что мы люди, со всеми недостатками. Усталостью. Доверчивостью. Тягой к обществу. Любовью и ненавистью. Старостью, наконец. Были попытки поставить власть себе на службу, были… Королевы, владевшие силой. Жены и подруги властителей. Но все провалилось. Мы, сестры, по-прежнему всего лишь клуб женщин, имеющих некоторые способности. И не более.
Мадлен повернула голову, и ее спутница на долю мгновения оторопела: прекрасное лицо наставницы словно покрылось мелкими трещинками, кракелюрами, как старинная картина. Они проступили из кожи и спрятались, сделав Мадлен вдруг похожей на полотно вековой давности.
– Испугалась? – наставница вздохнула. – Вот и об этом я тоже говорю. Мы не в состоянии контролировать постоянно даже самих себя. Женщины…
– Погодите! А мужчины?! Все эти маги и колдуны в книжках и кино? Гэндальф серо-буро-малиновый?
Мадлен шла молча. Ступени под ногами, стертые миллионами ног до вмятин, будто сами собой ложились под подошвы ее туфелек.
– У них свои тайны… – наконец сказала она. – Не лезь пока туда. Тебе надо получить свой приз, раз уж есть возможность.
– Куда мы идем? – сменила тему Агата. Она чувствовала перепады настроения наставницы и, хотя та никогда не ругалась, не хотела ее раздражать.
– Сегодня я покажу еще одно проявление силы. Тебе будет полезно. Только – ничего не бойся. Это самое важное, быть сильной – и значит быть смелой.
Они вышли на берег моря. Многолюдная набережная, переполненная туристами, велосипедами, колыхающимися от ветра навесами палаток, запахами, звуками, скейтами, музыкой и вспышками телефонов.
– Здесь шумновато, – заметила Мадлен. – Зато рядом море, это мне помогает. Сейчас ты окажешься в немного другом месте. Там придется делать выбор – только свой. Не бойся…
– Если сложить двести тридцать один и шесть миллионов четыреста две тысячи…
– Перестань! Это скучно, Вик! – Агата старательно водит пальцем по экрану телефона, на нем бегут и лопаются цветные шарики. – До школы еще три недели, успеет надоесть.
– Да не будет школы…
– А, ну да! Но все равно с телефоном играть интереснее, чем эти твои цифры. И это… Говорят, старшеклассники уроки вести будут.
– Им не до того, ты что! – Виктор отвлекается от своей математики и поднимает голову. Маленькие глазки смотрят внимательно. Он с детства такой: серьезный, немного упертый и всегда готовый спорить. – Всех старше шестнадцати направили на системы жиз-не-о-бес-пе-че-ни-я!
Он поднимает вверх палец и раздувается от важности. Слово сложное, хоть по слогам произнес, а правильно.
Виктору здесь и сейчас пятнадцать без месяца, значит ей самой – двенадцать. Она младше, но, на ее взгляд, умнее. По крайней мере, сама она так считает.
Агата пожимает плечами, не отрываясь от экрана:
– За своими взрослыми ухаживать некому, а они дурью маются…