ия. Ещё более существенны фонетические отличия — звучит всё настолько иначе, что на слух сразу понятно, кто гимназий кончал, а кто вырос на улицах и стал айс колд гэнгста. Классическая tabula в народной стала tabla, а caput — capo. Это прямо хорошо слышно. Забавный факт — Гай Юлий Цезарь одинаково хорошо говорил и писал что на классической, что на народной латыни, отчего ему, как говорят, страшно завидовал Марк Туллий Цицерон, владевший только классической латынью. За это в народе его считали зазнавшимся хуесосом, говорящим слишком заумно. В то время как Цезарь мог и бодяженного вина в таберне с народом выпить, и хороший тост сказать, и вообще, он рубаха-парень, изъясняющийся чотко, по-пацански. Ещё в народной латыни был более прямой порядок слов, называемый, кхм-кхм, SVO — подлежащее-глагол-дополнение, тогда как классическая латынь была более гибкой. Самое частое употребление — SOV, то есть, подлежащее-дополнение-глагол, но были OSV, то есть, дополнение-подлежащее-глагол, VSO, то есть, глагол-подлежащее-дополнение и тот же, кхм-кхм, SVO. Нагляднее на примерах. SOV — Marcus puellam amat — «Марк девушку любит» — нейтрально, без подтекстов. OSV — Puellam Marcus amat — «Девушку любит Марк» — акцент на том, что он именно девушку любит, а не кого-то другого. VSO — Amat Marcus puellam — «Любит Марк девушку» — тут глагол в начале усиливает экспрессию, поэтому поэтишно, драматургишно и часто использовалось в тематических произведениях. Ну и, кхм-кхм, SVO — Marcus amat puellam — «Маркус любит девушку» — это основной порядок, который особо выёбистые творцы старались не использовать в своих произведениях, чтобы не прослыть плебеем, но, когда было нужно, всё же, использовали. Это основные отличия, поэтому классическую латынь учить тяжело, а народную — легко. И народная, в силу своей предельной простоты, стала языком экспансии, а классическая осталась уделом буквоедов хуевых и изысканных особ, ратовавших за то, чтобы все писали на классике, а не на греческом и, Юпитер спаси и сохрани, не на вульгарной (фу-у-у!!!) латыни. Русский язык, кстати, минула участь сия и он не разделился на, по сути, два разных языка. Различия между литературным русским языком и народным есть, но они несущественны, поэтому просто не может быть ситуации, когда очень воспитанный юноша внимает речи дворовых пацанов и просто не может понять, о чём они там балакают. Виной всему унификация в конце XIX и начале XX веков — была задана строгая норма и мы все, да-да, даже ты, уважаемый читатель, говорим в соответствии с ней. Сыграли в этом роль школы, пресса, армия и массовая грамотность (да-да, есть такая партия!) — унификация прошла успешно. Существуют, конечно, хитровыебанные диалекты и разного рода фени, но широкого распространения они не имеют.
Глава XXЖемчужины и кораллы
//Королевство Пруссия, г. Берлин, 30 июля 1763 года//
Официальная часть Берлинской мирной конференции закончилась и сегодня вечером Таргус отправится обратно в Шлезвиг. Он бы отправился и раньше, но король Пруссии захотел поговорить. И тема разговора была очевидна.
— Моё королевство ждёт такая же судьба? — спросил Фридрих II.
— Если будешь делать опрометчивые шаги — определённо, — Таргус не стал ему врать.
— Что мне понимать под «опрометчивыми шагами»? — уточнил король Пруссии.
— Понимай под этим подковёрные игры за моей спиной, создание военной угрозы моей империи, то есть, проявления нелояльности, — ответил на это император будущей Римской империи. — Соблюдать эти условия несложно — это даст тебе очень спокойное правление.
— Я хотел обсудить с тобой колониальный вопрос, — произнёс Фридрих II.
— Давай обсудим, — согласился Таргус.
— Я испытываю острую потребность в колониях, — заявил король. — Возможна ли их организация в Северной Америке?
— Нет, невозможна, — покачал головой Таргус. — Это неприкосновенная территория, в которой будут жить только индейцы. Считай, что я забрал её себе и не потерплю там никого, даже союзников. Поищи что-нибудь менее амбициозное. Например, Филиппины — отличные острова, на которых можно выращивать много чего интересного или полезного. Опиум, каучуковое дерево, кофе, бананы — что угодно.
— Эти острова слишком далеко… — поморщился Фридрих II. — Мне бы хотелось что-то поближе.
— Из «поближе» могу предложить только Ирландию, — усмехнулся император. — Всё остальное находится в сфере моих интересов, поэтому трогать это нельзя. А зачем тебе колонии? Ты ведь понимаешь, что они — это практически опиум для страны?
Фридрих чуть насупился, опустив взгляд на ограждение набережной реки Шпрее.
— Но ведь колонии — это сила, — пробормотал он. — Это богатства, это престиж…
— Нет, Фридрих, это лишь видимость силы, — Таргус встал у ограды. — Ты хочешь иметь флаг на чужой земле? Повесить герб, построить форт, посадить губернатора и сказать народу: «Смотрите, мы теперь империя»?
Фридрих промолчал.
— Я не делаю ставку на колонии, — продолжил Таргус. — Я строю систему, не витрину.
— Систему? — спросил король Пруссии.
— У тебя будут каучук и бананы, у меня — дороги, которые связывают города в единый организм, — ответил император. — У тебя будут плантации. А у меня — механизмы, заводы, телефоны, сталь и инженеры. Твои колонии могут взбунтоваться, а моя империя сварена рельсами и телеграфными проводами.
— Но все империи имеют колонии, — покачал головой Фридрих II.
— Я не последовал за испанцами, англичанами или французами, — произнёс Таргус. — Я создал новую модель империи, где приказ доходит за секунды, а легионы — за сутки. Как ты можешь называть землю своей, если не можешь собрать на ней хотя бы половину своей армии за срок меньший, чем неделя?
— Я верно понял, что ты жаждешь создать континентальную империю? — поинтересовался Фридрих II.
— Не жажду — я уже создал её, — усмехнулся император. — А где теперь колониальные империи франков и англосаксов? Я уничтожил их: я сделал то, чего они не смогли и до сих пор не могут — отправил многочисленную армию за океан и приказал ей уничтожить всех, кто имеет бледную кожу. Северная и Центральная Америки освобождены — там живут аборигены, которым я дал шанс построить свои империи. Пусть вспоминают о нас не как о жестоких поработителях, а как о дружелюбных заморских соседях, приходящих торговать, а не воевать.
— Не ожидал узнать в тебе гуманиста, — улыбнулся король Пруссии.
— Да, я самый большой филантроп в своей империи, — улыбнулся Таргус в ответ. — Но за моими действиями в Америке не гуманизм, а холодный расчёт.
— Какой? — спросил Фридрих II.
— Североамериканские колонии имели очень большой потенциал к стремительному развитию, — ответил император. — Не прошло бы и полусотни лет, как они бы могли стать региональной силой. Если бы я не остановил это тогда, колонии англосаксов могли бы превратиться в очень серьёзную угрозу Европе. Через две сотни лет, через три — это неважно. Я решил эту проблему примерно лет на триста-четыреста, вырезав колонистов на корню. Теперь Европа может не опасаться удара с запада. Его не будет.
Индейцы, несмотря на торговое взаимодействие с империей Таргуса, ещё очень долго будут проходить социальную эволюцию, которая может привести к промышленной революции и индустриализации. У них нет базиса, поэтому они обречены копошиться на родо-племенном уровне минимум полторы сотни лет и Таргус не будет помогать им вылезать из этой ямы.
Он объединит их в североамериканскую конфедерацию племён, обучит их воинов, превратив в легионеров, но никогда не будет потворствовать их индустриальному развитию — пусть занимаются этим сами, в меру собственного разумения…
«Мезоамерика — вот исключение», — подумал Таргус. — «Они имеют предпосылки для вестернизации, но она возможна только при условии, что я это позволю».
Вакуум власти, образовавшийся в результате геноцида испанцев и прочих европейцев в Мезоамерике, успешно заполнен — аборигены заняли места погибших господ и начали строить что-то своё.
Они уже отреклись от креста — большая часть населения, несмотря на формальное крещение, всегда верила в свои традиционные религии, правда, уже густо замешанные с христианством. К массовым кровавым жертвоприношениям они не вернулись, но и Папу Римского больше не признают.
Агентура Зозим докладывала пару десятков лет назад, что на юге и в горной местности в открытую проповедуют полузабытые культы, с человеческими жертвоприношениями — никто в это не вмешивается, потому что таков естественный ход исторического процесса. Вернее, Таргусу просто плевать, чем они там занимаются.
Вмешайся он в то, что они там творят, это значило бы для них одно — он стал «новым хозяином». А это ответственность за всё происходящее, персонификация власти и совершенно не нужные ему проблемы.
Легионы вошли в Мезоамерику, уничтожили испанцев и ушли, оставив после себя выжженные руины.
Испанцы всё ещё присутствуют на Карибах, но на континент лезть больше не смеют — знают, что сегодня легиону вернуться гораздо легче, чем прийти в прошлый раз.
Таргусу интересно наблюдать за Америкой, но работа ещё не завершена — Карибское море должно быть очищено, Южная Америка всё ещё находится под гнётом колонизаторов и должна быть освобождена.
И больше никто не посмеет лезть туда — этот континент станет запретным для колонизации кем-либо.
«Я уже почти закрыл Америку», — подумал император. — «Я уже почти Бмулок!»
— Трудно представить, чем могла бы угрожать Европе та горстка из пары сотен тысяч колонистов, — пожал плечами Фридрих II.
— Не нужно их недооценивать, — покачал головой Таргус. — Они бы размножались, как кролики, ведь те земли плодородны и недра их полны ресурсов, а с численностью приходит могущество. Но больше можно не волноваться — их нет.
— Там ведь жили и немцы… — вздохнул король Пруссии.
— Да, жили, — кивнул император.
Никто не знает, сколько точно немцев проживало в Америке, но изучение данных церковно-приходских книг позволило судить о масштабах — их было около 7–8% от общего населения британских колоний.