21(1) Этот страх разделяли все, в том числе и мы. В отношении нас, сенаторов, Коммод совершил такой поступок, который дал нам немалый повод ожидать смерти. Убив страуса и отрубив ему голову, он подошел туда, где сидели мы, в левой руке держа голову страуса, а в правой — поднятый меч, обагренный кровью.(2) Не говоря ни слова, он кивнул головой и оскалил зубы, показывая, что и с нами сделает то же самое. И многие тут же погибли бы от его меча, рассмеявшись ему в лицо (ведь нам хотелось смеяться, а не скорбеть), если бы не лавровые листья, которые я, сорвав с моего венка, стал жевать сам и предлагать их пожевать соседям, чтобы непрерывное движение наших челюстей скрыло бы признаки смеха.
(3) После такого-то происшествия он приободрил нас своим предписанием явиться в амфитеатр, когда он снова собирался участвовать в гладиаторском представлении, в одеянии всадников и в дорожных плащах, чего мы никогда не делаем, посещая амфитеатр, кроме как по случаю кончины кого-то из императоров. К тому же в последний день представлений его шлем унесли через те ворота, через которые проносят мертвых. Благодаря этому всем без исключения стало совершенно ясно, что нам предстоит от него избавиться.
22(1) И он на самом деле умер, а точнее был убит, очень скоро. Дело в том, что Лет и Эклект, удрученные его поведением, а к тому же и напуганные, так как он произносил в их адрес угрозы, когда они мешали ему вести себя подобным образом, составили против него заговор.(2) Дело было так. Коммод захотел убить обоих консулов, Эруция Клара и Сосия Фалькона, и в новогодний день в звании «консула и секутора» выйти из гладиаторской казармы. Ведь там самая первая комната принадлежала ему, словно он был одним из них.(3) И пусть никто не сомневается в этом. Он и на самом деле, отрезав голову у Колосса и приделав вместо нее свою собственную, вручив статуе дубину и положив у ее ног бронзового льва, чтобы походить на Геракла, сделал на ней надпись, в которой ко всем уже названным своим титулам добавил следующие: «Перворазрядный секутор, единственный левша, победивший двенадцать (если я не ошибаюсь) раз по тысяче соперников».
(4) При этих обстоятельствах Лет с Эклектом и подготовили покушение на него, поделившись своим замыслом с Марцией. В последний день года, ночью, когда все люди были заняты празднованием, они с помощью Марции дали ему яд в говядине.(5) Однако благодаря вину и баням, в чем он никогда не знал меры, Коммод не умер сразу, но изрыгнул часть съеденного и поэтому заподозрил, что именно ему дали. Когда он разразился угрозами, они подослали к нему некоего Нарцисса, атлета, и тот удавил его во время купания.
(6) Такой конец настиг Коммода после двенадцати лет, девяти месяцев и четырнадцати дней правления. Прожил он тридцать один год и четыре месяца, и на нем закончилась императорская династия настоящих Аврелиев.
23(1) За этим последовали войны и великие неурядицы в государстве, составить описание которых меня побудило следующее. Я написал и опубликовал небольшую книгу о вещих снах и знамениях, которые внушили Северу надежду достичь императорской власти,(2) и отправил ее Северу, а тот, прочитав ее, ответил мне большим и похвальным письмом. Это послание я получил уже поздним вечером, а затем лег спать, и во сне божество повелело мне написать историю. Поэтому я и составил сочинение о тех событиях, на которых сейчас остановился.(3) А поскольку оно очень понравилось и всем остальным, и самому Северу, мне захотелось написать обо всем прочем, что касается римлян. По этой причине я решил не оставлять упомянутое сочинение в виде отдельной книги, а включить его в эту работу, чтобы в одном-единственном историческом труде было сделано и осталось после меня описание всех событий с самого начала и до того момента, который будет угодно назначить Судьбе.(4) Эта богиня укрепляет меня в намерении писать историю: когда меня охватывает робость или нерешительность, когда я устаю и готов все бросить, она внушает мне свою волю через сны, подавая мне прекрасные надежды на то, что в будущем моя история сохранится и никогда не поблекнет. В ней я, кажется, обрел строгую надзирательницу над тем, какую жизнь я веду, и поэтому я посвятил себя этой богине.(5) Я десять лет собирал сведения обо всех деяниях римлян с самого начала и до кончины Севера и еще двенадцать лет писал свою работу. Что касается последующих событий, то о них тоже будет написано, вплоть до того момента, до которого мне удастся довести мою работу.
24(1) Перед смертью Коммода были следующие знамения. Над Капитолием летало много орлов зловещего вида, а крики их никак не предвещали, что предстоят мирные времена; и филин ухал оттуда же; и пожар, занявшийся ночью в чьем-то жилище, достиг храма Мира и распространился на склады египетских и аравийских товаров,(2) а затем, поднявшись с новой силой, охватил императорский дворец, уничтожив его значительную часть, так что погибли почти все государственные документы. Из этого с особенной ясностью вытекало, что зло не остановится в Городе, а распространится по всей обитаемой земле, находящейся под властью Рима.(3) Ведь потушить этот пожар оказалось не в человеческих силах, хотя очень многие жители и воины носили воду, и сам Коммод прибыл из предместья и ободрял их. Только тогда, когда огонь уничтожил всё, что оказалось в его власти, он истощил самого себя и погас.
ЭПИТОМА КНИГИ LXXIV
LXXIV 1(1) Пертинакс принадлежал к числу благородных и достойных людей, но правил очень короткое время, а затем был умерщвлен воинами. Пока еще не было известно о том, что случилось с Коммодом, к Пертинаксу пришли люди Лета и Эклекта и сообщили о содеянном. Они охотно избрали его благодаря его достоинствам и положению.(2) Повидавшись с ними и выслушав их, Пертинакс отправил самого доверенного из своих товарищей, чтобы тот своими глазами увидел тело Коммода. Когда же тот подтвердил рассказ о содеянном, Пертинакс был тайно доставлен в военный лагерь. Воины пришли в смятение, но затем Пертинакс благодаря присутствию сторонников Лета и щедрым обещаниям (а он заявил, что выдаст каждому по три тысячи денариев) привлек их на свою сторону.(3) И они оставались бы в совершенно мирном настроении, если бы в конце своей речи он не произнес что-то вроде следующего: «Есть, о соратники, и много неприятного в нынешних обстоятельствах, но прочее с вашей помощью будет приведено в порядок». Услышав это, они заподозрили, что всему тому, что вопреки обычаю было даровано им Коммодом, будет положен конец, и преисполнились недовольства, но тем не менее сохраняли спокойствие, скрывая свой гнев.(4) Покинув лагерь преторианцев, он прибыл в сенат еще затемно и радушно приветствовал нас, так что всякий, насколько это было возможно в толкотне и давке, мог подойти к нему. Затем он без подготовки обратился к нам со следующей речью: «Воины провозгласили меня императором, но я не ищу этой должности и сегодня же откажусь от нее как из-за своего преклонного возраста и слабого здоровья, так и в связи с удручающим положением государственных дел». (5) Не успел он это сказать, как мы воздали ему искреннюю похвалу и избрали его надлежащим образом. Ведь он обладал превосходными душевными качествами и был крепок телом, если не считать того, что ему немного мешала болезнь ног.
2(1) Таким образом, Пертинакс был объявлен императором, а Коммод — врагом, которого и сенат, и народ стали в один голос осуждать в самых крепких выражениях. Они даже хотели вытащить его тело и разорвать на куски, как они поступили и с его изображениями, однако, когда Пертинакс сказал им, что труп уже был предан земле, они отступились от замыслов в отношении его тела, но стали выражать свой гнев иными способами, обзывая его всеми возможными ругательствами.(2) Ведь никто уже не именовал его Коммодом или императором; теперь его нарекли нечестивцем и тираном, добавляя в насмешку такие прозвища, как «гладиатор», «колесничий», «левша», «больной грыжей».(З) Тем сенаторам, которым Коммод внушал наибольший страх, толпа вдобавок кричала: «Ура! Ура! Ты спасен! Ты победил!» Те ритмичные речевки, которые они привыкли скандировать в амфитеатрах, прославляя Коммода, теперь они распевали во весь голос, поменяв слова так, чтобы придать им самое смехотворное значение.(4) Избавившись от одного императора и еще не испытывая страха перед другим, они наслаждались свободой в промежутке между двумя правлениями и старались прослыть людьми вольномыслящими в безопасной обстановке того времени. И действительно, им уже было недостаточно того, что больше не надо бояться; в своей дерзости они желали выйти за всякие рамки дозволенного.
Рис. Пертинакс.
3(1) Пертинакс был лигурийцем из Альбы Помпеи. Его отец не принадлежал к знатному роду, и Пертинакс получил лишь такое образование, которого хватало, чтобы зарабатывать на жизнь. Из-за этого он в свое время сошелся с Клавдием Помпеяном, с помощью которого стал кавалерийским трибуном, и затем сделал такую карьеру, что стал теперь императором своего покровителя.
(2) Именно тогда, при Пертинаксе, в первый и последний раз я видел в сенате Помпеяна. Ведь из-за Коммода он большую часть времени проводил в своем имении и крайне редко появлялся в Городе, ссылаясь в качестве предлога на свой преклонный возраст и больные глаза; до этого в мое присутствие он никогда не приходил в сенат.(3) Впрочем, он снова оказался больным после правления Пертинакса, при котором и видел, и чувствовал себя хорошо, и участвовал в заседаниях сената. Пертинакс выказывал ему свое уважение различными способами, в частности усаживал его рядом с собой в сенате. Так же поступал он и в отношении Ацилия Глабриона, который тоже в это время мог и слышать, и видеть.(4) Оказывая столь исключительную честь этим мужам, и в отношении нас, сенаторов, Пертинакс вел себя в высшей степени демократично. Ибо он был общителен, охотно выслушивал тех, кто обращался к нему с каким-либо прошением, и, отвечая на вопросы, в мягкой форме излагал собственную точку зрения. Он устраивал для нас скромные угощения, а если не обедал вместе с нами, то рассылал всем различные самые простые кушанья. По этой причине богачи и наглецы насмехались над ним, но остальные, кто ставил доблесть выше распущенности, восхваляли.