е в честь своего брата.
13(3) Находясь после убийства брата в подобном расположении духа и совершая такие поступки, Антонин порадовался распре между братьями у варваров, ибо ожидал, что парфянам она причинит великий вред.
У германцев же он отнюдь не вызывал восторга и не произвел на них впечатление человека мудрого и мужественного, но прослыл отъявленным лжецом, простаком и жалким трусом.
(4) Во время похода против аламаннов Антонин, встречая на своем пути пригодную для заселения местность, давал такие указания: «Здесь должен быть возведен сторожевой пост, а здесь должен быть основан город». Некоторые селения он назвал на свой лад, но местные названия не вышли из употребления, ибо одни их обитатели находились в неведении, а другие думали, что император шутит.(5) Вот почему, проникшись презрением к этим людям, он и их не пощадил и, словно со злейшими врагами, поступил с теми, к кому, как он утверждал, пришел на помощь. Он созвал всех мужчин этого племени, способных носить оружие, будто бы для того, чтобы нанять их на службу, и по сигналу, который он дал, подняв щит, все они были окружены и уничтожены, а посланные им всадники объехали округу и взяли под стражу остальных.
(6) Пандион, прежде служивший помощником колесничего, управлявший на войне с аламаннами колесницей императора и благодаря этому ставший его другом и боевым товарищем, был удостоен похвалы в письме Антонина к сенату за то, что будто бы спас императора от величайшей опасности. Благосклонность к этому человеку была для него не более постыдна, чем благосклонность к солдатам, которых он всегда ставил выше нас, сенаторов.
(7) Антонин, казнив некоторых очень известных людей, приказал бросить их непогребенными.
Он разыскал и восстановил надгробный памятник Суллы и возвел кенотаф Месомеду, составителю свода правил игры на кифаре. Последнему он оказал почести потому, что сам учился игре на кифаре, а первому, потому что подражал его жестокости.
13(1) Тем не менее во время вынужденных и необходимых походов Антонин был прост и неприхотлив и с усердием разделял тяготы военной службы наравне с остальными, ибо он и шагал, и бегал вместе с воинами, обходясь без купания, не меняя одежды и питаясь только солдатской едой.(2) Он также часто отправлял послания вражеским предводителям, вызывая их на поединок. Однако обязанности военачальника, в которых ему следовало быть наиболее сведущим, он исполнял довольно плохо, словно полагал, что победа достигается воинскими трудами, а не мудрым руководством.
14(1) Антонин развязал войну с кеннами, германским племенем, которые сражались с римлянами столь яростно, что зубами вырывали из своих тел вонзавшиеся в них дротики осроенов, дабы их руки от этих ран не оказались непригодными для борьбы.(2) Тем не менее даже они на словах признали поражение в обмен на огромную сумму денег и позволили Антонину благополучно отступить в провинцию Германия. Когда император спросил женщин из этого племени, взятых в плен римлянами, желают они быть проданными или умереть, они предпочли последнюю участь. Когда же их продали, все они убили самих себя, а некоторые еще и своих детей.
(3) Многие из народов, населявших побережье самого океана в устье реки Альбы, отправили к нему послов, ища дружбы с ним, дабы получить от него денег. Ибо, когда он поступил так, как они желали, они выдвинули свои требования, угрожая войной, и он был вынужден всем им уступить. И даже если достигнутое соглашение и противоречило их замыслу, то, увидев золото, они покорились. Ибо им он дал настоящий металл,(4) тогда как для римлян держал наготове фальшивое золото и серебро, изготовленные из посеребренного свинца и из позолоченной меди.
15(1) Он откровенно написал о своих постыдных деяниях как о благородных и достойных похвалы, остальные же свои поступки он сам невольно изобличил благодаря тем мерам, которые предпринимал, чтобы их скрыть.
(2) Антонин разорил всю землю и все море, не оставив ничего, что не пострадало бы.
Магические песни врагов поразили Антонина безумием, ибо, услышав о его нездоровье, некоторые из аламаннов заявили, что применили магические ритуалы, чтобы он сошел с ума.(3) Ведь не только его тело страдало от явных и скрытых недугов, но и рассудок его был одержим мрачными видениями, и ему часто казалось, что его преследуют отец и брат, вооруженные мечами.(4) Чтобы найти некое средство против этих видений, он вызывал души умерших, и прежде всего души отца и Коммода. Но никто, кроме Коммода, ничего ему не ответил. Север же, как говорят, появился без приглашения в сопровождении Геты. И даже Коммод не дал ему никакого полезного совета,(5) но лишь еще больше устрашил Антонина, ибо изрек он следующее: «Подойди ближе к решению, которого от тебя требуют боги ради Севера», затем еще что-то и, наконец: «В сокровенных местах пораженный неизлечимым недугом».
Многие пострадали из-за разглашения этих сведений, но никто и даже боги не дали ему ответа, который привел бы его к исцелению его тела и души, хотя он совершил молебствие тем богам, которые непременно являются на помощь.(6) Вот почему стало совершенно очевидно, что помыслы его и деяния были для них важнее жертвенных даров и обрядов. Ибо ни Аполлон Гранн, ни Эскулап, ни Серапис не оказали ему помощи, несмотря на то, что он умолял их и заверял в своей преданности. Ведь, даже находясь в чужих краях, он обращался к ним с молитвами, жертвенными дарами и священными приношениями, и каждый день многие посыльные бегали туда-сюда, дабы передать что-либо из этих даров.(7) Он и сам приходил к ним, словно надеялся произвести большее впечатление своим присутствием, и делал всё, что требуется при исполнении религиозных обрядов, но не добился ничего, что способствовало бы его исцелению.
16(1) Заявляя о себе как о самом набожном из людей, он осквернил себя неслыханным кровопролитием, предав смерти четырех весталок, одну из которых он сам изнасиловал, когда еще был на это способен, ибо позднее он полностью лишился мужской силы.(21) Вот почему он, как говорят, предался несколько иной разновидности разврата, и за ним последовали также другие люди с похожими наклонностями, которые не только вели себя сходным образом, но и утверждали, что делают это ради спасения императора.
(5) Один юноша из числа всадников принес в притон монету с изображением Антонина. Осведомители донесли на него, и за содеянное он был заточен в темницу и ожидал казни, но прежде, чем это случилось, Антонин погиб, и впоследствии юноша был отпущен на свободу.(22) Девушку, о которой идет речь, звали Клодия Лета.(3) Она была погребена заживо, несмотря на то, что громко кричала во всеуслышание: «Антонин сам знает, что я невинна, сам знает, что я чиста». Тот же самый приговор был вынесен и трем другим девушкам. Две из них, Аврелия Севера и Помпония Руфина, разделили участь Клодии, но третья, Каннуция Кресцентина, бросилась с крыши дома.
(4) Точно так же он поступал и с прелюбодеями, ибо, несмотря на то, что он сам оказался самым развратнейшим из мужей (пока еще был на это способен), других же людей, навлекших на себя подобное обвинение, он ненавидел, и даже убивал их вопреки закону, и, хотя и питал отвращение ко всем добрым людям, притворно оказывал посмертные почести некоторым из них.
(6) Антонин порицал и упрекал всех за то, что его никто ни о чем не просил. Обращаясь ко всем, он говорил: «Очевидно, вы не доверяете мне, если ни о чём не просите. Если не доверяете, значит, подозреваете, если подозреваете, значит, боитесь, а если боитесь, значит, ненавидите». Так он нашел предлог для обвинения в заговоре.
(6a) Антонин, намереваясь убить Корнифицию, приказал ей, словно оказывая особую почесть, самой определить, какой смертью умереть. После долгих слез она напомнила о том, что ее отец — Марк, дед — Антонин, брат — Коммод, и, наконец, молвила: «Несчастная моя душенька, заключенная в злосчастном теле, выходи, освободись и покажи им, что ты дочь Марка, хотят они того или нет». Затем она сняла с себя все украшения, которые на ней были, и, подготовившись должным образом, вскрыла себе вены и умерла.
(7) Потеряв интерес к Дакии, Антонин прибыл во Фракию и после отнюдь не безопасной переправы через Геллеспонт почтил память Ахиллеса, принеся заупокойные жертвы и устроив рядом с его могилой конные ристания, в которых принимали участие как он сам, так и воины при полном вооружении. В честь этого события он наградил солдат деньгами, словно они одержали великую победу и в самом деле захватили древнюю Трою, и воздвиг бронзовую статую Ахиллеса.
(8) Когда Антонин прибыл в Пергам и какие-то люди оспаривали друг у друга авторство одного стиха, он, как казалось, процитировал его, словно некое пророчество: «В землю Телефа вступает Авсонии зверь». Антонин обрадовался тому, что он был назван «зверем», возгордился и разом предал смерти великое множество людей. Автор же данного стиха со смехом говорил о том, что сочинил его самостоятельно, дабы показать, что никто не умирает вопреки велению судьбы, и подтвердить народную мудрость, гласящую, что лжецам и обманщикам не верят даже тогда, когда они говорят правду.
17(1) Суд он вершил либо редко, либо вообще этим не занимался, но тратил свободное время главным образом на удовлстворение собственного любопытства. Ибо к нему поступали известия отовсюду и обо всем, в том числе о самых незначительных вещах. Поэтому он издал приказ, согласно которому никто, кроме него самого, не мог наказывать солдат, занимавшихся подобной слежкой и наблюдением. Ничего хорошего из этого не вышло, но еще и эти люди стали держать нас в страхе.(2) И самым постыдным и совершенно недостойным сената и римского народа стало то, что властвовал над нами евнух, родом испанец, по имени Семпроний Руф, занимавшийся знахарством и чародейством, за что еще Севером был сослан на остров,(3) а позже за свое поведение он должен был уплатить штраф, как и прочие доносчики. Что же касается Антонина, то он имел обыкновение оповещать нас о том, что начнет судебное заседание или займется другими государственными делами с первым лучом солнца, но на самом деле он заставлял нас ждать до полудня, а нередко и до самого вечера. При этом он даже на порог нас не пускал, и мы были вынуждены оставаться где-то снаружи. И обычно уже поздним вечером он принимал решение, что не выйдет поприветствовать нас.(4) Между тем у него, как я говорил, вполне хватало времени, чтобы предаваться всевозможным утехам, и колесницами править, и зверей убивать, и в качестве гладиатора сражаться, и напиваться, и мучиться с похмелья, и, смешав вино в кратерах, в дополнение ко всем прочим блюдам, преподносить чаши воинам, охранявшим его внутри дворца, — и всё это в нашем присутствии и у нас на глазах; и только после этого он обращался к судебным делам.