Но и положение Ганнибала было очень затруднительно. Победа при Каннах не принесла ему никаких выгод, а только раcстроила и ослабила силу его армии. О походе на Рим нечего было и думать, так как для этого необходимо было пополнить убыль в рядах войска и запастись средствами для продолжения войны. Между тем ждать помощи из Карфагена не приходилось. Карфагенский сенат, помогавший ему в начале войны очень усердно, оказывал слабую поддержку своему герою в последнее время. Часть сенаторов, правда, делали все возможное, чтобы помочь ему, но зато мирная партия сената, ставшая у власти, не стеснялась громко высказывать свое недоброжелательное отношение к рискованному предприятию. Пока Ганнибал одерживал блестящие победы, сенат действовал более или менее единодушно. Но война затягивалась все более и более, и мирная партия выступала решительно против войны. Ей казалось, что необходимо закрепить за собою Испанию и отказаться от мысли завоевать Рим. К тому же неспокойны были подвластные Карфагену племена.
Нужда в деньгах и солдатах у Ганнибала была самая настоятельная. Ветераны пунийской армии почти все погибли в непрерывных боях, а молодые солдаты роптали, так как им неаккуратно выплачивали жалование. Да и жить во враждебно настроенной стране, где население препятствовало армии свободно пользоваться водой и провиантом, становилось со дня на день все более и более невыносимо. Ганнибал уже давно завел сношения с царем Филиппом Македонским, ища его поддержки в борьбе с Римом. Однако надежда на македонского царя оказалась напрасной: в конце концов Филипп порвал с Ганнибалом и стал на сторону Рима. Ни родной город, ни восточный царь не протянули руки помощи завоевателю Италии; ему оставалось надеяться на помощь своего талантливого брата Гасдрубала, который в это время набирал войско в Испании, яростно сражаясь с римлянами, высадившими здесь свои войска.
Еще в начале войны, после своего поражения при Тичине, Публий Сципион вместе с братом Кнеем предприняли военные действия в Испании и настолько удачно сумели возбудить против пунийцев некоторые испанские племена, что в течение непродолжительного времени одержали ряд выдающихся побед над неприятелями. Сам Гасдрубал Барка был разбит наголову отважными братьями.
Но их военная деятельность оказалась кратковременной. Вскоре Гасдрубал собрал многочисленное войско и внезапно окружил со всех сторон армию Сципионов. В происшедшей битве почти все римское войско погибло, в том числе и оба Сципиона. Теперь сенат решил послать в Испанию нового полководца, в лице молодого Публия Корнелия Сципиона, сына погибшего в Испании Публия Сципиона. Необыкновенно популярен был молодой Публий в среде римского народа. Всем были известны его храбрость, его железная воля и его военное дарование. Этот человек, получивший эллинское образование и обладавший ораторским искусством, умел снискать расположение у всех, кто встречался с ним хотя бы один раз. Радостное воодушевление внушал он окружающим даже в самые тяжелые минуты. Римлянам казалось, что П. Сцицион сумеет разбить Гасдрубала и ни в каком случае не допустит его прийти на помощь Ганнибалу. Сципион, прибыв в Испанию, прежде чем идти против Гасдрубала на север Испании, отправился на юг против Нового Карфагена. Столица Испании оказалась совершенно неподготовленной, и Сципион штурмом взял город и овладел его богатствами.
Зато самого главного Сципиону предупредить не удалось. Несмотря на то что на севере он настиг Гасдрубала и даже разбил его, задержать переход его через Пиренеи он не мог, и теперь римляне со страхом и тревогой ждали нового завоевателя, шедшего по стопам своего знаменитого брата.
Опасность грозила Риму не только вследствие приближения Гасдрубала, но и потому, что военные действия на юге шли неудачно. Один из консулов, Марцелл, попал в засаду и был убит. Войска других консулов терпели неоднократно поражения. Только взятие обратно Капуи и других отложившихся городов несколько приободрило римлян. Счастьем было и то, что Ганнибал не имел никакого представления, что делается в Испании и скоро ли его брат придет на помощь с войсками. Пользуясь этим, римские консулы решили не допустить Гасдрубала соединиться с братом и разбить его по пути следования. Сначала навстречу Гасдрубалу отправился на север консул Ливий, но затем другой консул, Нерон, решился на отчаянное предприятие: он оставил позиции, расположенные против армии Ганнибала, и тайком отправился на помощь Ливию. Две римские армии оказались по численности значительно больше, чем войска Гасдрубала. Пунийское войско было разбито, и сам Гасдрубал пал к бою.
Трудно описать то ликование, которое охватило Рим при вести о гибели армии Гасдрубала. Теперь всем стало ясно, что войне приходит конец. Ганнибал лишился единственной помощи, на которую надеялся; войско его таяло в повседневных стычках, ему приходилось теперь думать не о нападении, а об обороне. Вслед за тем Ганнибалу пришлось спешить в Африку, куда высадился с войском Сципион; при Заме Ганнибал был разбит. Война кончилась; римлян ждала богатая добыча.
Римский крестьянин после войн
В. Лерцеб
Центурион Спурий Лигустин возвращался к себе домой. В небольшой повозке, запряженной парой лениво шагавших мулов, он медленно ехал по равнинам своей старой родины. Уже более 20 лет прошло с тех пор, как свежим и полным энергии юношей он в первый раз покинул родную деревню, расположенную недалеко от Рима – в Крустуминской трибе, в сабинской земле. Тогда начиналась тяжелая война с македонским царем Филиппом III и по набору Спурия взяли в войско. С тех пор вся дальнейшая жизнь Спурия представляла из себя беспрерывный ряд походов и сражений; сначала он несколько лет подряд провел в Македонии и Греции, храбро сражаясь с македонскими войсками; сам освободитель Эллады Т. Квинкций Фламинин отличил молодого солдата и за храбрость назначил его центурионом десятой роты копьеносцев (унтер-офицерская должность). Почти сейчас же по окончании македонской войны он пошел уже добровольцем в поход в Испанию для замирения восставших кельтиберов, и на его долю выпала честь служить там под начальством знаменитого Марка Порция Катона; после короткого перерыва он снова отправился, и опять добровольцем, на войну против сирийского царя Антиоха III и провел несколько лет опять на востоке – в Македонии, Фракии и Малой Азии. Затем ему пришлось побывать и в Африке, и еще несколько раз в Испании, где в боях с непокорными испанскими племенами он стяжал свои последние боевые лавры. Всюду Спурий сражался храбро, не щадя своей жизни, и его начальники не оставили незамеченной эту храбрость: не раз его назначали центурионом первой роты триариев (это было уже значительным повышением), много раз он получал награды и в виде денег, и в виде почетных венков.
Римские солдаты, уводящие пленного в рабство.
Рельеф из Смирны
Мало-помалу Спурий так втянулся в военное дело, что не мог уже жить без войны; она стала для него привычным, обыденным занятием, и только в лагере и в походе он чувствовал себя хорошо и привольно. Он потерял счет походам и сражениям, в которых ему привелось участвовать, и только самые большие битвы, вроде сражений при Киноскефалах (197 г.) и при Магнезии, яркими воспоминаниями врезались в его ум. Среди этой боевой жизни, полной тревог, опасностей и приключений, Спурий совсем забыл о своем крестьянском происхождении; если бы его кто-нибудь спросил, кем он себя считает, он, конечно, ответил бы: «Я – солдат, служивший в таких-то легионах и под начальством таких-то полководцев»; и едва ли ему даже пришло бы на мысль, что в глазах римских гражданских властей он прежде всего – крестьянин, записанный в Крустуминскую трибу и имеющий там небольшой земельный надел.
Ах, этот маленький, ничтожный надел в один югер! Теперь, когда Спурий снова ехал по родным полям, в его памяти всплывали годы далекого детства, которые он провел на этом наделе в небольшой, покосившейся от времени хижине своего отца. Ему смутно вспоминалось, с каким огромным трудолюбием, кладя борозду к борозде, вспахивал его отец свое миниатюрное поле, с каким прилежанием и любовью возился он в крошечном огороде, расположенном прямо под окнами их маленькой хижины, и как внимательно каждую осень перед наступлением зимних холодов он осматривал и самую хижину, и маленький птичий дворик, и хлев для единственной коровы, чтобы в случае нужды поправить всякую прореху в хозяйстве и починить то, что нуждалось в починке. «Да, – думал Спурий, – только этому трудолюбию отца я и братья мои обязаны тем, что стали на ноги и не умерли с голоду. Помню, отец не раз говорил, что в этом наделе, как ни мал он, все наше богатство, и наказывал нам ухаживать за ним, ни за что его не продавать, а, если будет случай, прихватить к нему и еще кое-где землицы. Только я-то… я пошел по другой дороге и не земледельцем стал, а воином. Да и то сказать, времена теперь стали другие. Хорошо было отцу возиться с землей, когда римским легионам не приходилось тогда сражаться вдали от родины, когда все походы совершались внутри самой Италии и когда к полевым работам он всегда мог поспеть домой. А как было мне заниматься хозяйством, когда годами я находился в Азии, Африке и Испании, куда ходили наши легионы для подчинения Македонии, Сирии, кельтиберов и других племен. Поневоле я только изредка навещал свою землю, да и то – на короткое время, в перерывах между войнами; где же тут было заниматься хозяйством? Да и не я один так поступал – кругом меня на войне все были такие же крестьяне, давно покинувшие свои домашние очаги. Зато теперь-то уже я поживу дома; довольно побывал я в заморских странах, пора дать и покой себе, ведь и старость уже не за горами».
Так думал Спурий, посматривая на медленно шагавших впереди повозки мулов и изредка перекидываясь фразами с ехавшим рядом с ним на телеге дюжим рабом-сирийцем. Когда-то давно в М. Азии, еще во время похода против царя Антиоха, Спурий купил этого раба на одной большой распродаже взятых в плен и обращенных в рабство сирийских воинов; такие распродажи часто производились прямо в римских лагерях после удачных битв, и на них обыкновенно наезжало очень много римских торговцев, покупавших здесь рабов десятками и сотнями. Но так как рабы продавались в лагерях по очень низким ценам, то часто их покупали и центурионы и даже простые солдаты. У Спурия как раз в то время оказался довольно крупный остаток от жалования, и он решил по примеру прочих обзавестись рабом и купил этого сирийца. С тех пор купленный Спурием раб сопровождал его во всех походах, и теперь Спурий надеялся, что он пригодится ему и дома при его маленьком хозяйстве.