«В те времена претором был Аппий Клавдий[45], человек жадный и жестокий. Он быстро решил дело: приказал отобрать в пользу Рима прииски, нас и салассов наказать за вражду, а земли наши отнять. Для исполнения своего приказания он послал в наши края легионы. Куда девалась наша вражда! Соединившись с салассами, мы взялись за оружие и разбили римлян. Но только себе на погибель. Претор скоро оправился, собрал свои войска и явился грозою на берега нашей реки.
Теперь мы оказались разбитыми. Деревни наши запылали. Все, что у нас было, превратилось в добычу римлян. Их меч беспощадно купался в нашей крови, мало кто уцелел. Да и тех, кто уцелел, вместе с женщинами и детьми претор частью продал в рабство, частью оставил себе для триумфа.
Мой отец – старшина племени – погиб, сражаясь против врага, а я, тогда цветущий юноша, должен был идти в цепях за колесницей претора во время его триумфа. Только боги покарали позором жадного претора. Ему показалось мало награбленного в наших краях, и он обратился в сенат с просьбой выдать ему денег на устройство триумфа. Ему удалось получить просимое: человек он был знатный, могущественный. Тогда благородный народный трибун того года, возмущенный таким триумфом, вмешался в дело; он остановил триумфальное шествие и хотел стащить Аппия с колесницы, чтобы бросить его в тюрьму. Чем кончилось бы дело, неизвестно, если бы сестра претора, уважаемая всеми весталка, не заступилась за брата и не укротила гнев трибуна. Только благодаря ее вмешательству триумфальный въезд обошелся благополучно»…
Глаза рассказчика все более и более разгорались, и руки сжимались, он помолодел от негодования и выпитого вина… Но его собеседник, давно знакомый с рассказом своего товарища, мало слушал: он был занят своими мыслями. Склонив голову на руки, он задумался: сегодняшняя встреча с земляками напомнила ему родину и былое. Припомнились ему давнишние, но всегда милые картины: золотые поля, засеянные хлебами; стада курчавых баранов и круторогих быков бродят по пастбищам; на горизонте виднеются гребни невысоких гор; в долине пробегает шумная горная речка. Жарко и душно. Давно уж не было дождя… Его отец, князек племени лузитанов, о чем-то задумавшись, сидит на пороге своего дома с плоскою крышею, а он, маленький курчавый мальчуган, бегает по двору, окруженному высокой каменной стеной. Он бегает среди скрипучих арб и наблюдает, как проворные слуги нагружают их хлебом и амфорами с вином. Это собирают дань для римлян. Вот он подбежал к одной из арб и залюбовался рисунком на амфорах: петушками, головами лошадей, странными птицами с острыми когтями. Потом он бросился к загороженному шестами месту, куда загнали табун лошадей, горячих, низкорослых испанских скакунов, тоже предназначенных римлянам в уплату дани.
Мало понимал он тогда, кто такие римляне; только позже – уже юношей – удалось ему познакомиться с ними хорошо. И припоминается ему, как отряд римских легионеров врывается в их поселок, чтобы наказать за отказ платить дань в двойном размере. Римляне бегут по уличкам, врываются в дома… Убивают всех, кого встречают с оружием в руках… Показывается пламя пожара… Крики, звон оружия, ржанье лошадей… В их дом врывается легионер с зверским лицом, убивает отца, а ему вяжет руки и вместе с сестрою грубо тащить во двор… В его воображении ясно встает гибель родного гнезда: римские солдаты грабят дом, подвалы, тут же разбивают амфоры и пьют вино; вот дюжий солдат тащит охапку дорогих шкур; вот другой – несет отцовское оружие; там выгоняют скот и коней из хлевов. Мурашки бегут у него по спине от воспоминаний обо всем, что с ним было.
Вот еще более мучительные воспоминания. Рассвет, бледный, тусклый. Под каменные своды тюрьмы для рабов входит надсмотрщик и плетью поднимает рабов со сна. Ему уже более 25 лет, и он в числе рабов. Позвякивая цепями, быстро встают они, затаив глубоко злобу, и вереницею двигаются к спуску в серебряные рудники, чтобы целый день проработать под землею, при свете коптящей лампы, отбивая в лежачем положении глыбы руды.
Их хозяин, богатый римлянин-откупщик, с выхоленным и гладко выбритым лицом, с орлиным носом, взял эти рудники на откуп у римского правительства, накупил рабов у претора, разорившего и разграбившего их селение, и теперь их трудом наживает огромные деньги. С какой затаенной ненавистью проходят рабы мимо своего бесстрастного, спокойного господина! Они знают, что через несколько лет каторжной работы они уже не будут годиться для рудников, и тогда их отправят для продажи на невольнический рынок в Рим.
Припомнилась ему большая площадь на невольническом рынке в Риме, вся залитая народом. Крики, гул толпы… Кругом партии рабов в оковах, выставленные на продажу… Сенатор, прищуривши глаза, расспрашивает про него комиссионера, намереваясь его купить. «Почему он так худ и кашляет, а глаза у него слезятся?» – «Да он из рудников Испании, и теперь больше не годится для тамошней работы». – «Значит, его здоровье плохо?» – «Какое там “плохо”! Богатырь! Попробуй его хорошенько покормить, да не наваливай слишком много работы, вот и увидишь, каким через год он станет, жирнее хорошего каплуна будет…» Сенатор соображает, какую выгоду он получит, купивши дешево раба и подкормивши его… Испанец куплен и становится рабом знатного сенатора… Но что это? кто-то усиленно трясет его за плечо, и ему кажется, что он плывет по бурному морю. Уж глухая полночь, и ему с приятелем пора домой. Хозяин кабачка выпроваживает засидевшихся посетителей.
Рано утром отправилось испанское посольство к патрону. Кривыми уличками пробирались послы к дому сенатора. Они сбросили свои грубые одежды и принарядились в пестрые ткани и римские сандалии. Слуги несли за ними дары сенатору. Сумрачны были их лица, невеселы их мысли. Много печального узнали они вчера. Встретили они, например, образованного грека-раба, секретаря известного римского оратора. Он порассказал им про положение провинций: живется плохо не в одной Испании! Горбоносые римляне, похожие на хищных птиц, стаей диких хищников налетают на богатства своих провинций. Везде не рады их господству, потому что римляне считают завоеванные провинции добычею римского народа. Этим взглядом руководятся и преторы и их подчиненные, попадающие в провинции. За свою службу они ничего от государства не получают, и им строго запрещено торговать в провинциях; зато они стараются за короткий срок своей власти награбить, сколько возможно; они собирают деньгами, натурою, рабами, одеждою, утварью, предметами роскоши, редкими птицами и животными и т. п. По закону их можно привлечь к ответственности; но они знают, что в сенате сидят их приятели, которые посмотрят сквозь пальцы на их поступки, а потому и не боятся суда.
Каждый год отправляются преторы в провинцию. За ними тянутся всякого рода люди: масса чиновников их канцелярий, которые берут взятки, надувают провинциалов, – от них не жди справедливости. Потом едут купцы-откупщики; они берут на откуп сбор налогов и при помощи военных отрядов претора взимают налоги в двойном количестве. и, наконец, провинциала подстерегают банкиры, чтобы в случае нужды ссудить его нужной суммой за баснословные проценты. В такие критические минуты они являются спасителями; зато, когда приходит время расплаты, они взыскивают ее беспощадно при помощи отрядов претора и берут последнее, что осталось у провинциала после претора и публикана. А попробуй пожалуйся на них претору, как советует закон! Не только ничего не добьешься, а еще попадешь под подозрение и при случае пострадаешь от зоркого глаза чиновников…
Мысли испанских послов были прерваны внезапною остановкой. Они были почти у цели, когда на одном из перекрестков следование претора со свитою, отправлявшегося в провинцию, преградило им путь. Оно было так торжественно, что занимало всю улицу и мешало движению.
Вновь назначенный претор только что совершил торжественное жертвоприношение на Капитолии и принес клятву богам исполнять и свято хранить предписания сената и законы провинции. Теперь он торжественно двигался через Рим, чтобы, достигнув моря, сесть на корабль для дальнейшего следования к месту назначения.
Впереди процессии шли трубачи; за ними выступали ликторы, за которыми на коне ехал сам претор. Позади него толпами спешили его слуги, рабы, разные писцы, счетчики, вестовые и т. п. В их рядах сразу можно было приметить хитрого писца, специалиста за хорошую цену составлять прошения. Вот мелькнула пухлая физиономия счетчика, который за большую плату всегда услужит богатому человеку и вычеркнет его из списка платящих дань. За густою толпой тучных чиновников претора и рабов ехал верхом легат, помощник претора. Рядом с ним – квестор, казначей провинции; в пухлых ручках, унизанных кольцами, он держал веер, которым обмахивался от жары и закрывался от пыли. Дальше двигались друзья и прикомандированные к претору. Кого тут только не было: и сыновья богатых нобилей, начинающие свою службу, и личные друзья претора, и его приживальщики, и родственники, племяннички родные и двоюродные, тоже начинающие карьеру или жаждущие славы. Все они приедут обратно, если не богачами, то с туго набитыми кошельками.
За воротами Вечного города к претору присоединились войска – необходимая опора его власти. Присоединились они за городом, потому что вооруженные отряды доступа в Рим не имели. Здесь же претору вручили торжественно insigna imperium (знамя) в знак его власти…
Целый час прождали послы, пока проследует претор со своею свитой; наконец они могли двинуться. С тревогой спешили они к дому сенатора, страшась опоздать, но попали вовремя, хотя деловой день римлянина начинался рано. По каменным ступеням вошли послы через вход, украшенный колоннами, и вступили в обширную переднюю комнату сенаторского дома. Здесь уже шумною, гудящей толпой собрались клиенты и друзья сенатора; пожаловали и его прихлебатели, чтобы пожелать доброго утра, поговорить о деле или просто получить приглашение