на обед. Знакомый нам раб-испанец устанавливал очередь и пропускал посетителей в главную часть дома. Сразу заметил он вошедших и указал им место… С презрением и любопытством оглядывали римляне новоприбывших. Поминутно входили и выходили от сенатора посетители, громко переговариваясь о своих делах. Долго пришлось ждать нашим знакомым очереди: наконец, она настала.
Добродушный, лысый римлянин встретил их: это и был сенатор. Курчавый грек, секретарь сенатора, стоял со стилем и пергаментом в руках немного поодаль. С другой стороны, почтительно наклонив туловище, помещался переводчик, ожидая своей очереди. На столе уже лежало несколько свитков с просьбами.
Послы подошли и, отвесив низкие поклоны, сложили у его ног свои дары: слитки серебра, амфоры с причудливым геометрическим рисунком из кружочков и треугольников и великолепные шкуры оленей, черных медведей и бурых лисиц. По знаку сенатора проворные рабы бесшумно унесли подарки. Тогда только, убедившись, что их дары приняты, из среды послов выступил седовласый, но с огненным взором аревак[46] и обратился к нему с речью:
– Великий господин! Всемилостивый повелитель! Мы прослышали про твое мягкое сердце, про твое ласковое отношение к провинциалам. Преклони ухо твое и выслушай нас. Великая комиссия из десяти римских сенаторов со Сципионом Эмилианом во главе[47] устроила нашу провинцию. По их приказу было переписано все население нашей страны, после чего строго определено, сколько дани должно платить население, а также сколько вспомогательных войск выставлять римскому претору. Мы надеялись безмятежно жить под могучей защитой Рима. Так и было до прибытия претора прошлого года[48]. Новый претор забыл законы божеские и человеческие. Да избавят нас боги от подобного человека!.. Но я расскажу все по порядку.
Мы, жители долины, пахали свои поля и пасли на лугах стада овец и коней. Но вот в горах появились шайки разбойников и стали нас грабить. Мы думали, что римский претор защитит нас от них. И правда, вскоре после своего прибытия он обещал нам свое покровительство. Но только, странное дело, он потребовал с нас заложников в обеспечение того, что мы не будем помогать горцам, как будто мы были ему врагами, а не они. Мы не догадались тогда, что тут крылась хитрость, и выдали заложников. Претор отправил свои отряды в горы. Но здесь его постигли неудачи: шайки разбойников или уходили от преследования в горы, или разбивали его отдельные отряды. И он не мог получить той выгоды, на которую рассчитывал: ему не достались пленные для продажи в рабство, он не мог отобрать и награбленного разбойниками в свою пользу.
Тогда раздосадованный претор решил возместить на нас свои убытки; он потребовал, чтобы мы выкупили у него заложников. Что было нам делать? Противиться могущественному претору было безумием. Мы решили подчиниться. Для получения выкупа он прислал своего квестора, да кстати велел ему собрать и подати. Вот тут и началось наше несчастие: алчные чиновники захотели собрать с нас и то и другое в двойном количестве. Чтобы составить эту огромную сумму, они отбирали у нас не только серебро в слитках и серебряную посуду, но и хлеб, меха, коней. Плач жен и детей встречал их. Мы только хмурились, но, наконец, не выдержали и решили жаловаться претору… Вместо обещанной защиты он прислал на помощь квестору отряд легионеров. Разоренными остались наши усадьбы после ухода римлян. Даром пропали труды многих лет.
И вдруг сердце претора как будто смягчилось. Он прислал нам сказать, что входит в наше положение и хочет нам помочь. Он будто бы прослышал, что мы в бедственном положении, что наши земли дают плохие урожаи, и решил отвести нам новые, плодороднейшие земли в другом месте. Претор велел разделиться нам на три партии и собраться со своими семьями и всем добром в разных местах. Мы так и сделали. И что же? Когда мы, побросав родные усадьбы, собрались в назначенных местах, безжалостный претор приказал отобрать у нас оружие, а взамен новых земель велел своим кровожадным солдатам наброситься на нас и наказать, как бунтовщиков. Началось зверское избиение: полилась горячая кровь, к богам понеслись стоны обманутых, природа и небеса ужаснулись невиданному делу. Только женщин и детей оставили римляне в живых, чтобы продать потом в рабство. Окончив свое кровавое дело, довольный претор приказал свезти к себе, в качестве добычи, наши двухколесные повозки со всем добром.
Так были мы им обмануты, разорены, наши жены и дети превращены в рабов; только немногие спаслись от меча легионеров, в том числе и мы, чтобы принести тебе, всемилостивый господин, свои жалобы и просить защиты.
Старик кончил. Во время речи тень нетерпения пробежала по лицу сенатора. Что мог он сделать? Ведь он сам помещал свои деньги в откупа податей в провинции. Его подставные публиканы-откупщики (сами сенаторы не могли заниматься откупами) не менее жестоко взыскивали с помощью преторских солдат деньги с провинциалов. Не далее как в прошлом месяце целый городок в Азии восстал против его агентов. Пришлось обратиться тоже к военной помощи, потому что римляне должны получать выгоду от завоеванных стран, да притом с дикарями нечего церемониться. Демократы провели закон о привлечении к ответственности преторов провинций за незаконные поборы и за грабеж населения. Они думают, что сенат станет возиться с такими пустяками!
…На этом месте размышлений сенатора старик-аревак кончил, и сенатору надо было что-нибудь отвечать, чтобы не лишиться своей популярности; он добродушно кивнул головой послам и приказал переводчику передать, что доложит обо всем сенату и похлопочет по их делу, но за исход просьбы не ручается, потому что у сената и так много дел, а их претор – влиятельный человек, да и сами они виноваты, что оказали сопротивление его чиновникам. Милостивым движением руки он дал знак, что аудиенция кончена, и послы удалились.
Вскоре испанцы уезжали к себе на родину из Вечного города. Их дело окончилось неудачей, несмотря на то что знакомый нам сенатор пустил в ход всю силу своего красноречия, приводя всевозможные доводы. Сенат не стал заниматься подобной мелочью и отнимать у себя время от более важных дел; на очереди было дело Югурты. нумидийского царька. Сенат решил, что испанцы сами виноваты во всем и наказаны поделом за сопротивление чиновникам претора, т. е. ответ был таков, как предсказал сенатор.
В италийском муниципии
С. Радциг
По ровной и гладкой Аппиевой дороге на юг от Рима направлялась целая процессия. Толпы рабов и слуг самого разнообразного вида и национальности двигались тут, кто пешком, кто на лошади или на муле, несколько повозок с багажом и женской прислугой, целый отряд музыкантов с различными инструментами, а позади человек 30 гладиаторов.
Посредине всего этого поезда ехал довольно большой и вместительный экипаж вроде кареты. Там восседал, развалившись на мягких подушках, важный мужчина средних лет, закутанный в дорожный плащ. Рядом с ним сидела его жена.
Это был ди. ктатор, высшее должностное лицо[49] небольшого городка Ланувия, Тит Анний Милон, один из богатейших людей не только в своем городке, но даже и в Риме. Огромные поместья были у него близ Ланувия и великолепный дом в самом городе. Чуть ли не половина города была у него клиентами, а остальные чувствовали над собой его силу. Пожелает он дать пастбище на своих лугах – будет где пасти скот; даст для запашки свою землю – можно работать крестьянину; а без его благоволения многим придется остаться без заработка.
Ланувий, куда ехал Милон, был старинный римский муниципий в Лациуме, в 18 милях от Рима. Муниципиями назывался особый разряд италийских городов, которые пользовались своими законами, управлялись своими выборными и несли известные обязанности по отношению к Риму. Одни из этих городов имели полные права римского гражданства, другие – с разными ограничениями, напр. без права подачи голоса в римском народном собрании. Гражданами этих городов было исконное местное население, в противоположность колониям, которые составлялись из присланных в данную местность римских граждан.
Милон время от времени обращался к ехавшему подле кареты всаднику с вопросами о различных делах, которые ожидают его в Ланувии: то о судебных делах, которые ему как диктатору предстояло там разбирать, то о приведении в порядок архива, в котором хранились списки местных граждан, то о ремонте общественных зданий и взыскании недоимок.
Собеседник, только недавно прибывший в Рим из Ланувия, почтительно и обстоятельно докладывал обо всем этом. Это был вольноотпущенник, тонко изучивший, что требовалось его бывшему господину, и умевший вовремя услужить ему.
Римская дорожная повозка
Устройство римских муниципиев в общем являлось копией с устройства Рима. Тут были и сенат, члены которого обыкновенно назывались декурионами, и народное собрание, и магистратура, т. е. ряд высших чиновников. Во главе одних из городов, подобно римским консулам, стояли «два мужа», duoviri, к которым присоединялись эдилы и квесторы; в других во главе стояла коллегия «четырех мужей», quattuorviri; в третьих, как это было и в Ланувии, во главе стоял диктатор. При всех этих различиях в названии сущность управления оставалась везде та же самая. Милон, избранный на должность диктатора еще в июльские календы (1 июля) прошлого года, по обычаю вступил в исполнение своих обязанностей с января. Но, и вступив в должность, он большую часть времени проводил в Риме, оставляя исполнять за себя дела в Ланувии специально назначенного заместителя, так называемого префекта, одного из декурионов (местных муниципальных сенаторов). Милон принимал на себя должность диктатора только как известную честь; для горожан же важно было иметь в Риме заступником влиятельного человека. Известно, напр., как много потом хлопотал Цицерон за свой родной муниципий Арпин.