Ко времени торжества реакция охранительная нота в идеальной композиции стала звучать громче. Еще шаг, и консерваторы обернули против трибунов их собственную терминологию политической свободы и уже обвиняли их самих в стремлении к тираническому господству; под этой формой защиты республики и свободы была проведена отмена трибунской власти, сведение трибуната к его будто бы истинному первоначальному виду частного ходатайства пред судом.
Реакция всех времен сознательно или невольно усваивает революционные термины: она тоже защищает свободу, но только «истинную», она тоже охраняет, и даже особенно охраняет, неприкосновенность личности, но только личности истинных, благонамеренных граждан. Так очень скоро, под покровом благожелательных чужих слов, для «защиты от произвола и тирании» реакция вводит полнейшую противоположность всякой свободе и неприкосновенности граждан, социально-охранительную диктатуру. Соответственно этому понятию о вернейшем средстве от новых зол консервативные публицисты ввели в исторические характеристики старинного Рима фигуры строгих, но справедливых сдержанных диктаторов, которые утишают своим авторитетом народные бури, останавливают разгулявшуюся распущенность черни, заставляют смолкнуть вредную агитацию ее вождей, трибунов, и этим восстанавливают опять патриархальное управление вельможных отцов народа.
В 88 г. Сулле не успели дать официального титула диктатора, но фактически он уже был носителем социально-реакционной диктатуры. Конституция 88 г. уничтожала политическую свободу, участие народа в законодательстве и управлении; главный помощник и исполнитель замыслов ее создателей произволом своей неограниченной власти упразднил гражданскую свободу, т. е. личную неприкосновенность. От республики ничего не осталось, кроме имени. Конечно, настоящий монархический авторитет императоров сложился немного позже, в колониальных войнах; но первое применение неответственной власти было сделано раньше, для целей внутренней расправы, и в этом смысле оно составляло политическое изобретение консервативной аристократии. Конечно, республику и политическую свободу в Риме прикончили Цезарь и Август, но они были лишь продолжателями и учениками той политической реакции, которая применила в первый раз чрезвычайную охрану в 121 г., а в 88 г. вошла впервые в союз с фельдмаршалом, собиравшимся в колониальную войну.
Состав сулланской партии, победителей 88 г., был не особенно значителен. Часть нобилей была против него, судя по гибели и бегству многих представителей аристократии в этом году и четыре года спустя, когда Сулла вернулся с Востока. На стороне Мария и за демократическую республику были люди из старинных семей, Сульпиций, Цетег, Юний Брут, Туллий Альбинован. Всадники тем более были противниками Суллы; число опальных из среды этого класса было особенно велико потом, в 82 г., конституция 88 г. не открывала им вовсе простора, они вероятно уже теперь должны были потерять политические суды. Не видно, чтобы в массе городского простонародья были симпатии к Сулле; при вступлении его в Рим, в предместьях народ встретил солдат ожесточенным градом каменьев, бросаемых с крыш; Сулла нашел улицы загороженными баррикадами и только посредством поджога домов очистил себе путь. Нечего и говорить, насколько Сулле была враждебна независимая крестьянская Италия. За него, помимо войска, соблазненного перспективой Восточной войны, было большинство родовитых сановных нобилей, искавших опору в диктатуре и уничтожении свободы, но число их было не так велико: сенат в 88 г. оказался очень поредевшим вследствие разных катастроф революционного времени, и его пришлось искусственно сразу пополнить новым составом еще неслуживших лиц. Набрали 300 новых сенаторов из «лучших» людей в Риме, как неопределенно выражается историк междоусобных войн. Может быть, согласно плану Ливия Друза, пополнили сенат из класса всадников. Но отчасти, по крайней мере, в сенат ввели и второразрядных нобилей.
Вообще у Суллы искали теперь спасения мелкопоместные, задолжавшие, разоренные крестьянским восстанием патриции, которых, с одной стороны, теснили денежные люди, кредиторы всаднического класса, а с другой – выбивали мелкие хозяева, организовавшиеся в большие воинственные союзы междоусобной войны. В качестве единственного исхода им оставалось административное положение, хотя бы зависимое и невысокое. Очень скоро Сулла начнет составлять из них кадры новой бюрократии, которые потом расширит Цезарь и Август. Но уже в Восточной войне 87–83 гг. и в администрации Востока Сулла мог дать мелким нобилям большой простор, в особенности раз он отстранял и всадников. Этот римский обедневший нобилитет, эти declasses аристократии и составляли вместе с муниципальной знатью Италии главную социальную опору Суллы.
Может показаться странным это неоднократное превращение мелкого нобилитета. Будущее чиновное дворянство стоит сначала, при Гракхах, в рядах оппозиции, в сулланскую эпоху оказывается в лагере ожесточенных реакционеров, потом во время катилинарного движения опять вступает на революционный путь и наконец успокаивается в цезаризме. Но такие политические метаморфозы при социально-неизменном облике и содержании вполне возможны и особенно наблюдаются в истории мелкопоместного класса. Нечто подобное было с немецким рыцарством XVI в. и в XVIII в. с французским дворянством, радикально настроенным до революции, а после разгрома обратившимся к реакционному монархизму.
Конституция 88 года осталась на бумаге. Тотчас же по уходе Суллы вернулись популяры, Корнелий Цинна, Марий, Папирий Карбон, Серторий. Марий велел убить несколько враждебных ему аристократов, но имущество их не было тронуто. Возвратившиеся эмигранты, вероятно, оставили без существенных изменений только что составленный по-новому сенат, но принудили его повиноваться демократическому режиму. Их главной опорой были опять новые граждане, т. е. масса италиков. Цинна вновь выступил с реформой, предложенной Сульпицием, о записи новых граждан во все 35 триб, чтобы дать им перевес над старым гражданством. Мало того, популяры соглашались на все требования, выставленные наиболее непримиримыми из восставших в 90 году, все еще не хотевших положить оружие. В какой мере эти предложения были искренни, видно из того, что в 83 году во время второго столкновения демократов с Суллой, самниты выступают их верными союзниками.
Но демократия, восстановленная вслед за уходом Суллы, остается настолько же разъединенной, как и раньше. С италиками повторяется в народном собрании то же, что испытывали прежде крестьяне: в обычное время, когда они не вызваны специально трибунами в столицу, их мало, и в голосованиях горожане забивают их числом. Консул 87 года Цинна, расположенный к новым гражданам, встречает протест римлян, которые не хотят допускать италиков в старые трибы. Другой консул, сулланец Октавий, заставляет Цинну бежать из Рима и искать опоры в бывших союзнических общинах, которые только что получили все права римского гражданства, в Тибуре, Пренесте, Ноле. Наконец Цинна останавливается в Капуе, этом старом сопернике Рима. Здесь в присутствии войска он созывает митинг, на котором объясняет свое положение и тесную связь, существующую между властью его, как главы республики, и их интересами, как новых граждан. «Какая нам польза от прав гражданства, если вы не получите возможности применять их на практике, участвовать в римских голосованиях, быть во всех трибах, выслушивать ораторов на митингах?»[18] Здесь в уста Цинны вложены слова и взгляды, в действительности принадлежащие самим италикам, консул формулирует результаты демократической революции 88 года и политическое сознание членов новой италийской республики, которой суждено было так недолго существовать.
В демократии 80-х годов не было согласия и по вопросам внешней политики. В то время как новые граждане, италики, были весьма равнодушны к Восточной войне, римские капиталисты вовсе не хотели упускать из рук этого дела, со смертью Мария в 87 году они не оставили своей цели. Они решили послать на Восток свою армию, которая должна была вести операции независимо от Суллы. Генералы демократии, Валерий Флакк, а потом Фимбрия, пытались оттянуть солдат от Суллы. Фимбрия избрал другой путь похода: предоставил Сулле Грецию, а сам двинулся более решительно через Македонию и Геллеспонт в Азию, чтобы вернуть всадникам их главный домен, их основную походную статью. Войска Суллы, однако, были лучше организованы, вероятно, лучше вознаграждались; армия демократии постепенно расстроилась, Фимбрия был убит взбунтовавшимися солдатами, и большая часть их перешла под команду Суллы.
Но тот же консул Валерий Флакк, который отправился защищать интересы всадников в Азии, вынужден был перед уходом своим принять меру, невыгодную для римских банкиров и ростовщиков и рассчитанную на удовлетворение главным образом, может быть, средних и мелких нобилей: в силу lex valeria de dere dieno предписывалось погашение долгов четвертью занятой суммы, т. е. провозглашалось фактически банкротство.
Среди этого смутного социального положения Сулла в 83 году высадился в Италии с небольшими сравнительно силами 6–8 легионов. Без сомнения, за время его четырехлетнего отсутствия, в Италии оставалось немало его сторонников, вынужденных уступать демократам и дожидавшихся его военной помощи. Одно обстоятельство оттеняет весьма определенно социальное положение главных сулланцев. В рядах противников Суллы, вместе с ополчениями независимых горцев, с крестьянством Италии, сражаются рабы. Еще Цинна, а за ним молодой Марий всюду призывали рабов, обещая им свободу. Рабы были особенно многочисленны в западных областях в кругу распространения крупных хозяйств, и мы можем предполагать в числе нобилей, дожидавшихся Суллы, владетелей латифундий близ Рима, в Этрурии, Кампании и Лукании, совершенно расстроенных бегством и мятежами рабов.
Очень быстро стали примыкать к Сулле выдающиеся аристократы: Метелл Пий, сын известного непримиримого реакционера-магната, выступавшего против Сатурнина, Сериллий Лукулл, Лициний Красс, особенно важна была поддержка, оказанная молодым К. Помпеем Страбоном, который набрал из клиентов своего богатого дома в Пицене три легиона. Переходили иные марианцы, Корнелий Цетег, Веррес, знаменитый впоследствии своими вымогательствами наместник Сицилии. Путем обещаний Сулле удалось перетянуть на свою сторону все войско консула Сципиона, и командиру осталось только униженно капитулировать. Сулла располагал теперь втрое большим количеством солдат, чем при высадке.