Октавиан, в свою очередь, обратился к посредничеству военных. Два легиона ветеранов, служивших еще при Цезаре, а потом при Антонии, отправили в Рим депутатов, чтобы устроить соглашение. Этот «сенат в сапогах», по выражению консула Люция Антония, сошелся торжественно на Капитолии и потребовал предъявления письменного текста договора, заключенного между триумвирами Марком Антонием и Октавианом после победы при Филиппи. После дебатов солдаты утвердили договор и отдали протокол собрания на хранение весталкам, как это делалось с важнейшими государственными актами. Затем солдаты решили потребовать личного свидания между противниками, Октавианом и Люцием Антонием, и заключили угрозой поднять оружие против того, кто не подчинится их третейскому приговору и не явится. Октавиан согласился держаться уговора и прибыл на съезд, назначенный солдатами в Габиях. Но противники не решились приехать, и дело расстроилось.
Солдаты считали себя господами положения, и это сказывалось во всех мелочах. На одном театральном представлении в Риме, где присутствовал Октавиан, один солдат, придя несколько поздно, не нашел себе места; он прошел, не стесняясь, на почетные скамьи всадников и сел там. В театре стали шуметь, и Октавиан удалил солдата через ликтора. Солдаты выразили в свою очередь неудовольствие. Они окружили Октавиана и потребовали, чтобы он выдал удаленного товарища, которого они считали убитым. Хотя солдата вернули невредимым, тем не менее, на другой день состоялась сходка, на которую позвали императора. Октавиан заставил себя ждать; солдаты начали громко бранить его, а когда один центурион стал призывать их к почтительности в отношении начальника, забросали его каменьями, убили и кинули на дороге, где должен был идти Октавиан.
Несмотря на уступки, сделанные самими военными, восстание нельзя было остановить. Оно получило по традиции имя Перузинской войны из-за центрального и наиболее трагического своего эпизода. В этрусском городе Перузии заперся консул Люций Антоний вместе со многими римскими сенаторами и всадниками. Перевес регулярных войск был на стороне Октавиана, и городские ополчения восставших не могли с ними справиться. После долгой осады Люций Антоний, наконец, капитулировал. Страшной памятью осталась развязка. Консул был отпущен на свободу, но Октавиан велел ради угождения своим солдатам, схватить 300 видных и богатых граждан; они были казнены у алтарей Divi Julii обоготворенного отца императора.
Два легиона, стоявшие на юге Италии, окруженные войсками Октавиана, сдались и согласились перейти на службу к триумвиру. Одним из последних сенаторов, пытавшихся организовать сопротивление, был претор 41 г. Тиберий Клавдий Нерон, первый муж будущей жены Октавиана, Ливин, и отец будущего императора Тиберия, в марте 44 г. голосовавший в пользу убийц Цезаря, Брута и Кассия. Он успел ускользнуть из Перузии и собрал в Кампании отряд, в который вступили большею частью лишенные земли и прогнанные владельцы. Но город, в котором он укрепился, не захотел биться, когда подошли войска Октавиана, и отряд, собранный Нероном, рассеялся.
Несмотря на эту новую победу военного элемента, правительство триумвиров должно было войти в соглашение итальянской оппозицией. Самый последовательный мститель Цезаря, исполнитель самой беспощадной экспроприации Октавиан, чтобы спасти свое положение, должен был сблизиться со старыми владельческими слоями, и эта перемена была, прежде всего, внушена необходимостью борьбы с претендентом первой династии Секстом Помпеем.
Во время Перузинской войны Помпей жестоко стеснил блокадой Италию. К концу 41 г. в Риме от недостатка подвоза начался голод: народ грабил дома, где предполагались хлебные и другие запасы. Центром морской державы Помпея была Сицилия; в его распоряжении был крупный флот. Его сила составилась из различных элементов, выброшенных с почвы Италии долгами смутами, политическими и социальными столкновениями. Здесь собрались, прежде всего, те опальные 43 года, которым удалось бежать, затем собственники, ограбленные в пользу солдат, и все, кто спасся после поражения республиканцев при Филиппи и от перузинских избиений. Но рядом с этими группами в итальянской эмиграции, собравшейся у Секста Помпея, особенно заметное место заняли рабы, бежавшие из имений и от своих господ. Какими массами убегали рабы, видно из того факта, что в Риме назначались молебны весталок для предотвращения этого бедствия. Рабы и вольноотпущенные образовали главную силу Помпея: из них и был составлен флот; во главе эскадр находились греки, вольноотпущенники, рабы, бежавшие из имений его отца после их конфискации. Веллей Патеркул передает характерное название, которое дали Сексту Помпею: «Вольноотпущенный своих вольноотпущенников, раб своих рабов». Это преобладание рабов, и притом элемента чужестранного, придает особый характер недолговечному государству Помпея и вместе с тем оттеняет с социальной стороны его борьбу с триумвирами, державшими Италию в своих руках. Помпей импонировал Италии своими рабскими массами: он держал в страхе рабовладельческие классы в метрополии.
В самой борьбе можно отметить несколько моментов, выделяющих ее характерную социальную черту. В начале войны с Помпеем Октавиан, нуждаясь в деньгах, пытался ввести налог на рабовладельцев и на наследство. В результате получилось страшное раздражение: статуи триумвиров были разбиты, указы о налогах сорваны, самого Октавиана едва не побили каменьями. Эти происшествия ясно указывали триумвиру на его ошибку и необходимость держаться союза с владельческими классами.
Весьма характерны условия, на которых установилось в 39 г. перемирие между Октавианом и Помпеем; они дают возможность взглянуть на социальное настроение момента. Правитель Италии купил ее безопасность, восстановление подвоза хлеба и торгового движения ценою весьма крупного подарка Помпею и обещания ему важных должностей. Далее были определены условия, при которых могли возвращаться эмигранты. Сторонники Помпея получили право свободного въезда, опальным обещали возвратить четверть потерянных ими земельных владений. Свободным людям во флоте Помпея были обещаны те же награды, что и ветеранам триумвиров. Наконец, составлен был ряд условий, касавшихся рабов. Помпей обязался не принимать более беглых рабов, но в то же время и рабовладельцы Италии сделали важную уступку: всем рабам, служившим в его флоте, была гарантирована свобода.
Уступки эти были вынужденны затруднительным положением Октавиана. Когда три года спустя в 36 г. ему удалось разгромить морскую державу Помпея, вопрос о рабах получил иное разрешение. Обещания, данные беглым рабам, состоявшим во флоте и вообще на службе у Помпея, остались неисполненными. Около 30 000 рабов были схвачены и отданы прежним владельцам для расправы и наказания. Это обстоятельство Октавиан считал весьма важным и ставил себе в большую заслугу, как видно из его политической автобиографии, сохранившейся в Анкирской надписи. Очень характерно, что в этом обдуманном политическом документе борьба с Секстом Помпеем названа «войной с рабами, бежавшими от своих господ и поднявшими оружие против государства». Несомненно, что в основе был резкий социальный конфликт. Победители не довольствовались личным мщением врагам. Наказывали представителей всего класса вообще. В числе пленных оказалось около 6000 рабов, владельцы которых не могли быть установлены; рабов этих развезли для казни по местам, откуда они ушли. Таким образом, Октавиан искал в Италии сближения с рабовладельческими состоятельными классами.
Наши источники не отмечают общих условий поворота политики, начинающегося приблизительно с середины 30-х годов. Нечувствительно передают они перемену в личности самого Октавиана. Светоний в биографии Августа изображает нам как бы двух разных людей в два разных периода жизни. Сначала это отталкивающая фигура, человек исключительно поглощенный своими династическими делами, холодно-жестокий, политически-бесчестный, неблагодарный ко всем, кто с ним сталкивается, почти злодей, лишенный всяких идеальных порывов молодости. Сохранились ясные воспоминания о той ненависти, которую вызывал к себе худосочный, болезненный, боязливый и бессердечный наследник блестящего, подвижного и по временам отчаянно храброго диктатора; когда после поражения республиканцев при Филиппи захватили в плен всех, кто не успел кончить самоубийством, в числе закованных в цепи оказался один из старых друзей и поклонников Катона, его alter ego Фавоний. Пленники с Фавонием во главе сговорились, как им встретить победителей: они демонстративно приветствовали Антония императором и осыпали Октавиана ругательствами и проклятиями. В последующую пору жизни Октавиан, как нарочно еще спрятанный под другим именем, Августа, выступает с совершенно другими чертами. Это человек необыкновенно сдержанный, доступный и терпимый, совершенство любезной дипломатии, мягко-осторожный страж конституционных традиций, популярный правитель, умеющий скрывать и маскировать свои чувства, чтобы только поддерживать всех кругом себя в хорошем расположении.
Любители историко-психологических проблем неизменно ломали голову над истолкованием этой метаморфозы. Допускали перерождение личности, психологическое чудо. Представляли себе Октавиана-Августа виртуозом лицемерия, всю жизнь игравшим искусную роль, смотря по обстоятельствам. Принимали за основу его характера пассивность и во всех его действиях и поступках готовы были видеть направляющую руку более значительных людей, чем он сам, его жены Ливии, его военного коллега Агриппы. Новейший историк «Августа и его времени» Гардтгаузен, очень увлеченный своим героем, который в его глазах представляет столь дорогую почему-то многим немецким ученым «властительную натуру» не признает никакой внутренней перемены личности: Октавиан с самых молодых лет идет сознательно неуклонным шагом к своей великой цели – единовластию. С холодным ясным умом, никогда не увлекавшийся, он одинаково верен себе во все эпохи жизни, при всех положениях. Сделавшись из тиранического триумвирата конституционным принцепсом, он вовсе не стал мягче и терпимее; и потом, на вершине успехов, он был способен на всякий акт произвола и жестокости; но подобные приемы «стали ему более не нужны»; Август выбирал, согласно указаниям своего безошибочного внутреннего регулятора, всякий раз то, что было практичнее.