Если бы они знали правду...
Я искал смерть, а принес ее миллионам невинных. И смех Хель до сих пор звучит в моих ушах, напоминая о цене гордыни.
Философский камень работал слишком хорошо. И теперь я знал — некоторые знания лучше не открывать.
Даже если ты бессмертен и отчаянно хочешь умереть.
После катастрофы в Риме я не мог больше оставаться в этом мертвом городе. Каждая улица, каждое здание напоминали о моей чудовищной ошибке. Философский камень продолжал тускло светиться в разрушенной лаборатории — памятник гордыне, стоивший жизни целой империи.
— Собирайте все ценное, — сказал я своим спутникам на третий день после катастрофы. — Мы уходим.
Лидия, Марта и Бренн молча повиновались. Мой преображенный волк следовал за мной по пятам, словно понимая мое состояние.
Мы прошлись по мертвой вилле Корнелия, собирая золото, драгоценности, все, что могло пригодиться в долгом путешествии. Патриций лежал в своем кабинете — высохшая мумия в дорогой тоге, рука застыла в жесте, словно он пытался что-то схватить в последний момент.
— Прости, — прошептал я, закрывая его пустые глазницы.
В сокровищнице я нашел карты, деньги разных земель, драгоценные камни. Корнелий был запасливым человеком — его богатства хватило бы на несколько жизней.
На опустевших улицах Рима мы нашли повозку с лошадьми — животные тоже погибли, но повозка была цела. Бренн запряг свежих коней из конюшни за городской стеной — там, куда не дошла волна смерти.
Путь к порту был жутким. Мертвые города, безмолвные фермы, высохшие трупы на дорогах. Я создал пустыню там, где раньше кипела жизнь.
— Куда направляемся, господин? — спросил Бренн, когда мы достигли побережья.
— В Иберию, — ответил я, глядя на корабли в гавани. — Подальше от этого места.
Большинство судов стояли без экипажей — моряки либо погибли, либо бежали при первых признаках бедствия. Но одно греческое торговое судно сохранило команду из нескольких человек.
Капитан — загорелый грек по имени Аполлодор — нервно осматривал мертвый порт.
— Что здесь произошло? — спросил он, когда я подошел к его кораблю. — Вчера это был самый богатый город мира, а сегодня...
— Чума, — коротко ответил я. — Очень страшная чума. Мы одни из немногих выживших.
Кольцо Аида нагрелось на пальце, когда я внушил ему доверие.
— Отвезите нас в Испанию, — попросил я. — Заплачу хорошо.
Я показал мешочек с золотом. Глаза капитана загорелись.
— Конечно, господин! Мы отплываем с ближайшим приливом.
На корабле мы разместились в лучшей каюте. Лидия и Марта устроились рядом со мной, Бренн встал на стражу у двери. Волк нашел себе место на палубе — моряки побаивались его, но не решались возражать платящему пассажиру.
Когда берега Италии скрылись в утреннем тумане, я почувствовал некоторое облегчение. Расстояние не могло стереть чувство вины, но по крайней мере я больше не видел результаты своего "эксперимента".
— Господин выглядит печальным, — тихо сказала Лидия, устраиваясь рядом.
— У меня есть причины для печали, — ответил я, глядя на волны.
— Вы сделали то, что считали нужным, — заметила Марта. — Иногда великие свершения требуют великих жертв.
— Это не было великим свершением, — горько сказал я. — Это была катастрофа.
— Но вы узнали что-то важное, — настаивала Лидия. — О природе жизни и смерти. Это знание пригодится в будущем.
Возможно, она была права. Катастрофа с философским камнем показала мне, что путь к собственной смерти лежит не через создание более мощных артефактов. Нужен был более тонкий подход.
Путешествие в Иберию заняло две недели. Морской воздух, новые места, отсутствие постоянных напоминаний о Риме — все это помогало восстановиться психически.
В портовом городе Тарракон мы сошли на берег. Здесь еще ничего не знали о судьбе Рима — новости путешествовали медленно. Для местных жителей мы были просто богатыми беженцами, спасавшимися от неопределенных бедствий.
— Что будем делать дальше? — спросил Бренн, когда мы остановились в лучшей таверне города.
— Отдыхать, — ответил я. — Думать. Планировать.
— А исследования?
— Исследования подождут, — сказал я твердо. — Сначала нужно понять ошибки прошлого.
Иберия встретила нас теплым солнцем и мирной атмосферой. Здесь я мог спокойно обдумать произошедшее и решить, как двигаться дальше в поисках собственной смерти.
Но одно я знал точно — больше никогда не буду создавать ничего, способного уничтожить целые города. Слишком высока цена подобных экспериментов.
Слишком много невинных жизней уже загублено моей гордыней.
Месяц в Тарраконе помог залечить душевные раны, хотя полностью забыть о римской катастрофе было невозможно. Я проводил вечера в таверне при гостинице, потягивая местное вино и размышляя о будущем. Бренн часто составлял мне компанию — за время после превращения он удивительно изменился не только физически, но и умственно.
— Вы читали Гомера? — спросил он однажды вечером, отставляя кубок.
— Конечно, — ответил я, удивляясь неожиданному повороту беседы. — А ты?
— Изучаю латынь и греческий, — признался ликантроп. — У торговца книг купил несколько свитков. Преображение не только тело изменило, но и разум... обострило. Мне стало интересно читать, учиться.
Действительно, Бренн стал гораздо образованнее за эти месяцы. Раньше он был простым галльским рабом, знавшим лишь физический труд. Теперь же в его глазах горел интеллектуальный огонь.
— И что думаешь о прочитанном? — поинтересовался я.
— Что мир больше, чем нам кажется, — серьезно ответил он. — В Одиссее Гомер пишет о землях, где правят иные законы, где боги ходят среди людей. А вы, господин... вы похожи на героев тех легенд.
Я усмехнулся.
— Герой, который уничтожил целый город? Сомнительная честь.
— Ошибки — часть пути к мудрости, — философски заметил Бренн. — Но вопрос в том, что делать дальше. Вы ищете нечто важное, но здесь, в Иберии, вряд ли найдете.
— И что предлагаешь?
Ликантроп задумчиво покрутил кубок в руках.
— Британию, — сказал он наконец. — Я читал записки Цезаря о его походах. Там, на северных островах, еще сильны старые боги. Кельтские жрецы — друиды — знают тайны, которые римляне так и не смогли постичь.
Интересная мысль. Я слышал о британских друидах — хранителях древней мудрости, владеющих знаниями о жизни и смерти, которые передавались из поколения в поколение.
— Что именно тебя там интересует? — спросил я.
— Их понимание циклов природы, — объяснил Бренн. — Друиды говорят о смерти не как о конце, а как о переходе. Если кто и знает, как... изменить природу бессмертия, то это они.
Ликантроп попал в точку. После катастрофы с философским камнем я понял — грубая сила не поможет. Нужно более глубокое понимание законов жизни и смерти.
— К тому же, — добавил Бренн, — в Британии много лесов, диких мест. Для таких, как мы, это будет... комфортнее.
Он имел в виду свою звериную природу. В цивилизованных землях ему приходилось постоянно сдерживаться. А Лидия и Марта тоже чувствовали себя неуютно среди обычных людей.
— Интересное предложение, — согласился я. — Но путь туда неблизкий и опасный.
— Зато многообещающий, — настаивал Бренн. — Подумайте — древние знания, нетронутая природа, возможность экспериментировать без лишних глаз...
Последний аргумент был весомым. После римской катастрофы мне нужно было место, где можно работать, не опасаясь случайно погубить тысячи невинных.
— А как доберемся? — практично спросил я.
— Галльские торговцы регулярно плавают к британским берегам, — ответил Бренн. — За хорошую плату нас довезут. А там... там мы найдем то, что искали веками.
Я допил вино, обдумывая предложение. Британия действительно казалась привлекательной. Дикие леса, древние традиции, жрецы, знающие тайны, которых нет больше нигде.
— Хорошо, — решил я. — Попробуем Британию. Но сначала нужно найти надежный корабль и опытного капитана.
Глаза Бренна загорелись радостью.
— Отличное решение, господин! Я уже навел справки — есть один капитан, венет по происхождению. Он знает британские воды как свои пять пальцев.
— Тогда завтра же начнем переговоры, — решил я. — Пора двигаться дальше.
Вечность действительно была слишком долгой, чтобы тратить ее на бездействие. А в Британии, возможно, меня ждали ответы на вопросы, которые мучили уже несколько веков.
Или новые, еще более опасные эксперименты.
Но без риска нет и открытий. А мне нужны были именно открытия — такие, которые наконец дадут мне желанный покой.