Патриции снова обменялись взглядами. Логика была убедительной, а демонстрация — впечатляющей.
— А что, если проект провалится? — настаивал Метелл.
— Тогда вы потеряете деньги, — честно ответил Марк. — Но если он удастся, ваша прибыль будет измеряться миллионами.
Алхимик сделал паузу, позволяя словам подействовать, затем добавил:
— Кроме того, это не просто финансовая инвестиция. Это возможность войти в историю как люди, которые поддержали величайшее открытие человечества.
Красс откашлялся:
— Хорошо. Допустим, мы заинтересованы. Каковы условия участия?
— Я предлагаю разделить сумму между несколькими инвесторами, — ответил Марк. — Четыре пайщика по пятьдесят тысяч сестерциев каждый. Прибыль делится пропорционально вложениям.
— А ваша доля? — поинтересовался Домиций.
— Мои знания и труд, — ответил алхимик. — Плюс десять процентов от прибыли.
Условия казались разумными. Валерий мысленно прикидывал риски и возможности. Пятьдесят тысяч — значительная сумма, но не катастрофическая для его состояния. А если проект удастся…
— Мне нужно время подумать, — сказал он.
— Конечно, — кивнул Марк. — Это серьезное решение, которое нельзя принимать поспешно.
Патриции вскоре откланялись, пообещав дать ответ в течение недели. По дороге домой они горячо обсуждали увиденное.
— Невероятное превращение, — говорил Красс. — Я своими глазами видел, как медь стала серебром.
— Да, но нет ли здесь обмана? — сомневался Метелл. — Может быть, это был не настоящий философский процесс, а какой-то хитрый фокус?
— Я проверил серебро, — возразил Красс. — Оно настоящее.
— Но это еще не значит, что он сможет создать философский камень, — настаивал Метелл.
Валерий слушал споры товарищей и размышлял. Превращение выглядело убедительно, но что-то его смущало. Слишком театрально, слишком идеально все прошло.
А еще ему не давала покоя перемена в самом Марке. Люди не меняются так кардинально за несколько месяцев. Что произошло с греком? Кто его так изменил?
Но даже сомнения не могли заглушить главное — алчность. Возможность неограниченного богатства была слишком заманчивой, чтобы от нее отказаться.
Через три дня все четверо патрициев прислали Корнелию письма с согласием участвовать в проекте. Каждый внес свою долю, и работы по созданию философского камня начались.
Никто из них не подозревал, что стал пешкой в игре, ставки в которой намного выше любых денег.
**ИНТЕРЛЮДИЯ: РАЗГОВОР В ИМПЕРАТОРСКОЙ ЛОЖЕ**
Грохот толпы был оглушительным. Пятьдесят тысяч римлян, собравшихся в Колизее, ревели, как разъяренные звери, наблюдая за поединком фракийца и галла на песчаной арене. Кровь уже пропитала песок в нескольких местах, а гладиаторы, измотанные долгой схваткой, едва держались на ногах.
Марк Лициний Красс сидел в императорской ложе, наслаждаясь прохладным ветерком, который приносили рабы, размахивая большими веерами из павлиньих перьев. Рядом с ним, в роскошном кресле из слоновой кости, восседал сам Гай Юлий Цезарь. Диктатор выглядел задумчивым — его взгляд время от времени отрывался от арены и устремлялся куда-то вдаль.
— Превосходные бои сегодня, — заметил Красс, отпивая глоток охлажденного вина из золотого кубка. — Народ доволен.
Цезарь кивнул, но ответил рассеянно:
— Да, да… Народ любит зрелища.
Красс внимательно посмотрел на диктатора. За долгие годы знакомства он научился читать настроения Цезаря по мельчайшим деталям. Сейчас тот явно был озабочен чем-то более важным, чем бои гладиаторов.
— Что тебя беспокоит, Гай Юлий? — спросил Красс, понизив голос. — Ты выглядишь… встревоженным.
Цезарь обернулся к старому другу. Они знали друг друга с молодости, вместе служили в Испании, вместе строили карьеру в римской политике. Если кому-то Цезарь и мог доверить свои тревоги, то это был именно Красс.
— Слышал ли ты слухи о некоем северном алхимике? — тихо спросил диктатор.
Красс чуть не поперхнулся вином. Именно о том алхимике — Марке, которого обучал загадочный Виктор — он как раз и собирался поговорить с Цезарем.
— Слышал кое-что, — осторожно ответил он. — А что тебя в нем интересует?
— Мои люди докладывают странные вещи, — Цезарь откинулся в кресле, наблюдая, как фракиец наносит удар противнику. — Говорят, что этот человек… необычен. Что он обладает знаниями, которые могут изменить многое.
Красс почувствовал, как учащается сердцебиение. Неужели Цезарь тоже заинтересовался алхимией? Это могло серьезно осложнить планы патрициев-инвесторов.
— Что именно докладывают твои люди? — поинтересовался он.
— Что он не обычный шарлатан, каких полно в городе, — ответил Цезарь. — Что он действительно может превращать металлы. И что он ищет не золото, а… нечто иное.
— Что именно?
Диктатор помолчал, наблюдая за тем, как раненый галл падает на колени. Толпа ревела, требуя добить поверженного.
— Смерть, — наконец произнес Цезарь. — Мои информаторы говорят, что он ищет способ умереть.
Красс нахмурился. Это не соответствовало тому, что он видел на вилле Корнелия. Марк определенно не выглядел как человек, мечтающий о смерти. Наоборот — он был полон энергии и амбиций.
— Возможно, твои люди что-то перепутали? — предположил Красс. — Я недавно встречался с одним алхимиком, и он производил впечатление человека, вполне довольного жизнью.
Цезарь резко повернулся к нему:
— С каким алхимиком?
Красс понял, что сказал слишком много. Но отступать было поздно:
— С неким греком по имени Марк. Он работает у Луция Корнелия.
— И что он тебе показал?
— Превращение меди в серебро, — честно ответил Красс. — Довольно убедительную демонстрацию.
Глаза Цезаря загорелись интересом:
— Он действительно это сделал? Ты уверен, что это не был фокус?
— Я проверил получившееся серебро лично, — подтвердил Красс. — Оно было настоящим.
Диктатор задумался. На арене между тем фракиец добил галла под одобрительные крики толпы. Но Цезарь, казалось, не замечал происходящего.
— А что он говорил о своих планах? — спросил диктатор.
Красс колебался. Рассказывать Цезарю о проекте философского камня было рискованно. Диктатор мог решить конфисковать алхимика вместе со всеми его знаниями.
— Он работает над усовершенствованием своих методов, — уклончиво ответил Красс. — Ищет способы создавать больше серебра, возможно, даже золото.
— Интересно, — протянул Цезарь. — А упоминал ли он некоего северянина? Высокого блондина с голубыми глазами?
Красс почувствовал укол тревоги. Цезарь явно знал о Викторе. А это означало, что диктатор гораздо глубже вовлечен в ситуацию, чем казалось поначалу.
— Он упоминал учителя, — осторожно признал Красс. — Но не вдавался в подробности.
— Понятно, — кивнул Цезарь. — А не говорил ли этот Марк что-нибудь о… продлении жизни?
Вот оно, подумал Красс. Цезарь интересовался не золотом, а эликсиром бессмертия. Это объясняло его повышенное внимание к алхимикам.
— Нет, — соврал Красс. — Он сосредоточен исключительно на превращении металлов.
Диктатор кивнул, но Красс видел, что тот ему не поверил. Цезарь был слишком опытным политиком, чтобы не заметить уклончивости в ответах.
На арене появились новые гладиаторы — двое ретиариев против одного мирмиллона. Толпа снова взревела от предвкушения.
— Знаешь, Марк, — сказал Цезарь, не отрываясь от зрелища, — я подумываю о том, чтобы лично встретиться с этим алхимиком.
Сердце Красса пропустило удар:
— Зачем? Неужели ты веришь в эти… чудеса?
— Я не верю и не не верю, — ответил диктатор. — Я просто хочу убедиться своими глазами. Слишком много странных слухов ходит об этом человеке.
— Каких слухов?
Цезарь повернулся к Крассу, и в его глазах читалась та же жестокость, с которой он некогда разгромил галльские племена:
— Что он связан с силами, которые не следует пробуждать. Что его учитель — не обычный человек. Что их эксперименты могут привести к… неожиданным последствиям.
Красс почувствовал холодок страха. В словах Цезаря было что-то зловещее, что-то выходящее за рамки обычных политических интриг.
— Ты серьезно в это веришь? — спросил он.
— Я видел слишком много странного в своей жизни, чтобы отмахиваться от подобных предупреждений, — ответил диктатор. — Помнишь ли ты предсказание гаруспика перед мартовскими идами?
Красс кивнул. Все в Риме помнили тот день, когда прорицатель предупредил Цезаря об опасности.
— Тогда я не придал этому значения, — продолжал Цезарь. — И чуть не поплатился жизнью. Теперь я отношусь к подобным вещам серьезнее.
— И что именно предупреждения касается алхимика?
Диктатор помолчал, наблюдая за тем, как ретиарий набрасывает сеть на противника:
— Что его эксперименты могут разбудить силы, которые лучше оставить в покое. Что его учитель преследует цели, далекие от простой алхимии. И что все это может плохо кончиться для Рима.
Красс почувствовал, как по спине пробегает дрожь. Если Цезарь действительно верил в эти предупреждения, то проект философского камня мог оказаться под угрозой.
— Но ведь это могут быть просто суеверия? — попытался возразить он.
— Возможно, — согласился Цезарь. — Но что, если нет? Что, если этот северянин действительно представляет опасность?
— Какую опасность может представлять один человек?
Диктатор усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья:
— Ты удивился бы, Марк. Один человек может изменить ход истории. Вспомни Александра, вспомни самого меня. А если этот человек обладает сверхъестественными способностями…